Очнулся Шульгин на сей раз, как и рассчитывал, в кровати и почти в прежней позе. Опустив глаза, он увидел свои ноги в спортивных брюках и кроссовках, обнаружил Сильвию, сидящую рядом. Никого больше в комнате не было. Заметив, что Шульгин пришел в себя, она улыбнулась почти сочувственно.
— Ваше мужество заслуживает уважения. Мы не ждали от вас такого поступка.
— А чего же вы ждали? — шепотом, словно не оправившись от смертельного шока, спросил Сашка. Помолчал и добавил английский аналог слова "сволочи".
— Мы ведь вас предупреждали, — ответила она, будто не услышав прямого вопроса. — Теперь вы, надеюсь, поняли, что не следует демонстрировать нам свой героизм, в котором мы и так не сомневались, смею вас уверить.
— А кто мне помешает в любой ситуации выбирать подобные выходы?
— Мы, разумеется. Просто, если так и не удастся договориться, мы найдем способ лишить вас такой возможности. И сделать наказание даже и пожизненным, с короткими перерывами. Понимаете, о чем я говорю?
— Еще бы... Для вас века, для нас единый миг, — процитировал Шульгин, глядя на нее снизу вверх и не слишком приятно кривя губы.
"Знала бы ты, — думал он, — что я могу тебя сейчас угрохать в секунду, и никакая ваша медицина не поможет, потому что мозги со шпунтованных досок очень долго отскребать. Только зачем? Я лучше буду тихий и сговорчивый..."
— Что вы, наконец, от меня хотите? — спросил он тоном умирающего лебедя. — И покороче, пожалуйста, я плохо себя чувствую...
— Не буду скрывать, я сейчас нахожусь в весьма сложном положении, — начала говорить Сильвия почти дружеским тоном. — И вы, наверное, об этом догадываетесь. Вот мне и нужно, во-первых, чтобы вы сказали, кого здесь представляете, в каком отношении находится ваша... группа с так называемыми форзейлями, и во-вторых — если вы не связаны с ними какими-то особыми отношениями, ответьте, не можем ли мы найти определенные точки соприкосновения уже наших интересов...
Шульгин понял, что выиграл, но торопить события не стал.
Он испытывал сейчас к Сильвии спокойную и холодную ненависть. И ее нужно было не обманом завлечь в Замок, что было бы слишком просто, а добиться чистой, убедительной победы. Поставить на колени и заставить просить о снисхождении. Сломать ее натуру.
То, что между ним и Сильвией было лондонской ночью, только усиливало его жажду мести. К чему — к чему, а к подобному отношению со стороны женщины, с которой только что занимался действительно нетривиальной любовью, он не привык. Эдмон Дантес не зря был его любимым героем.
— Сейчас я не могу и не хочу говорить с вами. Поймите меня правильно. На Земле еще никто со мной так не поступал. (И это было правдой, и опять Сильвия поняла его в другом смысле.) Мне нужно прийти в себя. Хороший ужин, коньяк для снятия стресса — умирать крайне неприятно, смею заметить, не дай вам бог узнать это слишком рано — и хоть какая-то степень свободы, в пределах здания как минимум. Согласен даже на ваше общество, хотя оно мне и глубоко неприятно. И если вы будете вести себя правильно, избавите от назойливого внимания ваших... прислужников, завтра мы поговорим на равных и, возможно, найдем взаимоприемлемое решение. Если нет... Да что вам объяснять? Кстати, просто любопытно, где мы сейчас находимся?
— Вот этого я не скажу. Пока. Остальное, пожалуй, можно сделать. Но с этого момента и до утра вы будете находиться под моим контролем. Больше никто вам надоедать не будет.
— Если так, как вчера — ради бога. — Шульгин изобразил двусмысленную радость. — Как личность вы мне антипатичны, но в остальном...
Сильвия поджала губы и отвернулась.
— Ну хорошо, с этим тоже подождем, — Сашка хамил уже в открытую, — дайте мне туалетные принадлежности, бритву, проводите в ванную, а там как получится...
Когда Сильвия ушла, Шульгин долго лежал и смотрел в потолок, до тех пор, пока не ощутил непреодолимое желание встать и подойти к окну. Какое-то время он пытался понять, отчего оно вдруг возникло и какой в нем смысл? Лежать ему совсем неплохо, смотреть за окном не на что, да и незачем. Но логика не помогла, желание стало нестерпимым. Сашка счел за благо подчиниться. Он оперся ладонями о подоконник и долго смотрел на скалистую гряду и заснеженное плато, над которым кружились в усиливающемся ветре крупные снежинки. Смеркалось, и картина за окном, не в деталях, а настроением напомнила Шульгину что-то из раннего, проведенного в среднерусской деревне детства.
И вдруг ему показалось, что среди камней мелькнул огонек. Он всмотрелся. Примерно в двух километрах от дома между скалами обозначилось нечто вроде узкого прохода. А возможно, просто никуда не ведущая расселина. Чуть выше и правее — едва различимое темное пятно, похожее на отверстие пещеры. Вот оттуда и мелькнул первый раз световой блик, а вот еще раз, еще. С равными пятисекундными интервалами, время самой вспышки — примерно четверть секунды.
"Не Антон ли семафорит, часом? — подумал Шульгин. — Или, может, ребята. Должны же они разыскать... Мы Андрея и Лешку с Валгаллы достали..."
До сих пор он хотел только получить относительную свободу, остаться наедине с Сильвией, чтобы определить дальнейшую программу, а то, что он увидал, подтолкнуло к конкретному решению. Вспомнилась вайнеровская "Эра милосердия" и Шарапов с Жегловым. Может, и тут подобная история? Если ребята знают, где он, но не могут вмешаться открыто, освободить его с боем, то и придумали такую вот наводку в козырь. Кому еще нужны здесь сигналы фонариком, причем целенаправленные? Ведь вряд ли эта дыра в скале видна в нужном ракурсе из других окон.
Ну что же, пусть будет так. Как говорил петух, не догоню, так согреюсь.
В течение ближайшего часа Шульгину удалось увидеть почти все, что требовалось. Особенно его порадовал встреченный в коридоре первого этажа крепкий парень с лыжными ботинками в руках.
— Они у вас и на лыжах катаются? — мельком спросил он у Сильвии.
— Охрана в свободное время тренируется, — не усмотрев в его словах ничего особенного, ответила Сильвия.
Попутно Шульгин заметил сторожевой пост у тамбура, и второй, в нише рядом с лестницей, и караульное помещение недалеко от холла, куда вошел тот самый лыжник. Этого ему было достаточно.
Потом, позже, после ужина и пары рюмок ликера с очень хорошим кофе он осторожно вернулся к интересовавшей его теме, тщательно, по методике Штирлица, замотивировав вопрос.
И выяснил, что формально эта вилла — действительно уединенный горный приют отдохновения для особо важных лиц, входящих в круг интересов Сильвии, а также и ее личная резиденция в моменты, не требующие присутствия в иных точках планеты, или когда иные места представляются слишком шумными. Но географической привязки все равно получить не удалось. Наверное, она имела резоны хранить ее в тайне, да Шульгин особо и не настаивал, поскольку дал понять, что склонен принять почти все предложения хозяйки, если итоги соглашения будут приемлемы. То есть на Брестский мир он не согласится, а на Портсмутский, при определенных условиях, пожалуй, что и да.
Он выпивал, закусывал, угощал даму и продолжал фривольные разговоры. Бросал на Сильвию откровенные взгляды, из которых следовало, что считает он себя если и не собственником, то близким другом, уверенным, что уступившая вчера женщина не будет ломаться и сегодня.
Аггрианка тоже как будто расслабилась, принимала намеки и двусмысленные комплименты Шульгина если без благосклонности, то и без протеста. Вполне идиллический складывался вечерок у камина, под свист постепенно разыгрывающейся за окнами метели.
В точно вычисленный момент Шульгин сделал внезапное и неуловимое движение, после которого Сильвия откинулась на подушки дивана, не успев даже закрыть так ничего и не понявших глаз.
Парализующий удар должен был действовать минут двадцать, как минимум. Но, памятуя о московской встрече с агграми, Шульгин для надежности связал ей руки шнуром от торшера, уложил поудобнее и двумя салфетками туго забинтовал нижнюю часть лица.
Остальное было делом техники. Не начав, как это полагается уважающему себя ниндзя, тренировок с детства, и лишенный вследствие этого многих фундаментальных навыков, он в меру сил заменял их творческим подходом к делу и интеллектом, который все же был повыше, чем у средневековых японских крестьян и люмпенов.
Используя технику психологической невидимости, он в полутемных коридорах виллы сумел обнаружить и дезактивировать всех перекрывавших первый этаж постовых. В качестве трофея он приобрел два длинноствольных пистолета незнакомой марки "Генц", но понятных в обращении. И еще штуку того типа, которой аггрианские боевики подвергали их с Новиковым болевому шоку.
Какой-либо тревоги на вилле он поначалу не вызвал. И спокойно прошел в холодный тамбур, где стояло несколько пар лыж с пристегнутыми ботинками. Выбрав подходящие по размеру, он потрогал входную дверь. Она оказалась заперта.
"Ну, теперь уже все равно", — подумал он, ударом ноги вышибая язычок замка вместе с накладкой и куском дверной коробки. Ему показалось, что содрогнулся весь первый этаж. И тут, наконец, завыла сирена, вспыхнул свет в только что темных окнах справа от крыльца.
Невысокую ограду рядом с воротами он перемахнул одним броском, сбросил кроссовки, сунул ноги в ботинки, защелкнул застежки и изо все сил оттолкнулся.
К счастью, сразу от ворот поляна довольно круто понижалась, и Шульгин успел набрать приличную скорость, когда на крыльце и во дворе началась суета.
Присев, он заработал палками, как галерный раб веслами под бичом надсмотрщика.
За оградой сильно мело, и хотя мороз не был таким уж сильным, резкий ветер сразу прохватил насквозь тонкую куртку.
Если за ним погонятся на лыжах, то вряд ли догонят, а если у них снегоходы, то придется принимать бой, в котором на его стороне преимущество позиции и возможность стрелять с упора. И, пожалуй, у преследователей не будет права стрелять на поражение. Он нужен Сильвии живой. О том, что его могут достать каким-нибудь нечеловеческим способом, Шульгин старался не думать.
От виллы донесся гул мотора. Судя по интенсивности звука — не иначе, как вертолетного.
"Дураки, — злорадно подумал Сашка. — В темноте, под снеговой поземкой попробуйте меня увидеть. А от луча прожектора я всегда успею спрятаться..." Но тут же в голову пришла новая мысль, что им не обязательно искать его сверху. Достаточно посадить машину в горловине ущелья...
Спуск становился все круче, ветер свистел в ушах и заставлял щурить глаза, снежная крупа секла лицо, вперед было видно от силы метров на двадцать, и оставалось молить бога, чтобы на пути не оказалось подходящего камня.
Если рассуждать здраво, положение его практически безвыходное. Надежды на огонек в пещере казались теперь иллюзорными. Других же шансов тем более ноль целых и так далее... Зато уж пострелять он успеет, покажет преследователям то, что не успел показать московским энкаведешникам.
Мотор за спиной взвыл на форсаже и тут же обрубил звук.
"Неужто сломался? Ну, пилоты, так вашу мать..."
Ему показалось, что он слышит надсадное дерганье стартера вдали, но, впрочем, это мог быть и вой ветра.
Шульгин затормозил, развернувшись и подняв веер снега, оперся на палки и стал прислушиваться. Сначала он заметил размытые блики, похоже, что там, у ворот, с фонарями искали след его лыж. Если так, то самые хорошие лыжники не могут надеяться перехватить его до входа в расселину. Может, они знают, что никакого прохода там нет, вот и не торопятся? Куда ему, в таком разе, деваться? Без снаряжения и продовольствия. А и в самом деле, как, в случае неудачи с пещерой, быть? Но отступать все равно поздно, путь только вперед, ждет его там помощь и спасение, или совсем наоборот.
А потом он услышал стрекот мотора, негромкий, совсем не вертолетный, и догадался, что за ним гонится снегоход.
Различив впереди темный массив скал, Шульгин попытался сориентироваться. Куда дальше — вправо или влево? Направление он выдерживал по памяти, и несколько поворотов на спуске сбили его с толку.
Погоня же приближалась. Он не видел ее, но чувствовал. А единственный ориентир — свет из окон виллы — давно скрылся за пеленой горизонтально летящего снега.
Еще раз прикинув свой предыдущий путь, Шульгин взял вправо. Теперь снег лепил ему прямо в лицо, и бежать было куда труднее, на пути все чаще попадались каменные обломки.
И все-таки он нашел проход раньше, чем погоня его настигла. Переведя дух и в очередной раз оглянувшись, Шульгин вновь заметил мутное световое пятно. Снегоход шел строго по его лыжне, скорость развить остерегался из-за все тех же камней, да и на пулю нарваться побаивался. Но и вдоль лыжни идти ему тоже не следовало...
Опершись спиной о ледяной камень, Шульгин двумя руками поднял пистолет. Четыре раза он выстрелил точно по оси своего следа, целясь примерно на уровне груди, и еще по два раза чуть левее и правее.
Ему показалось, что он услышал вскрик. Свет погас и через несколько секунд рассыпалась дробь торопливых выстрелов, по крайней мере, из трех стволов.
Теперь преследователи остановились и чуть задумались. Если они знают местность — а не знать близкие окрестности они не могут — им ясно, что из укрытия он перестреляет всех, стоит им подойти еще немного. Правда, знают и то, сколько у него патронов. А сам он этого как раз не знает. Судя по размерам и форме рукоятки, магазин может содержать от двенадцати до двадцати. Столько же — во втором пистолете. Что ж, из первого он будет стрелять до щелчка затворной задержки, тогда и узнает, сколько боеприпасов в резерве.
Пальнув для острастки еще дважды, убедившись заодно, что мотор снегохода молчит, Шульгин углубился в ущелье. В его памяти четко зафиксировалось, что отверстие пещеры выше и правее начала прохода, и теперь Сашка искал подходящее для подъема место.
Ветер гудел свирепо, с подвыванием, толкая Шульгина в спину, а путь резко пошел под уклон. Пришлось развернуться боком и усиленно тормозить палками. Впереди могло быть все, что угодно, в том числе и пропасть. Нормальному человеку вообще не пришло бы в голову кататься на лыжах ночью, в незнакомых горах, и отсутствие выбора еще не являлось бы для этого достаточным основанием.
Но, кажется, он все же достиг нужного места. Прошел еще немного вперед, оттолкнувшись палками, развернулся в прыжке на сто восемьдесят градусов и вернулся назад точно след в след.
Отстегнув и присыпав снегом лыжи у подножия почти отвесной стенки, он полез вверх по крутому, однако вполне доступному склону. И сразу понял, насколько теплее было внизу. Успел подняться метров на восемь, пока не услышал внизу приглушенные ветром голоса, а потом различил и короткий взблеск фонаря.
Как часто бывает в приключенческих романах, его преследователи остановились как раз под ним, так что он мог слышать их разговор. Впрочем, им больше негде было останавливаться — здесь скала защищала от ветра, можно передохнуть и осмотреться, а дальше уже только вниз...
Шульгин замер, прижимаясь к стене и сжав за пазухой рукоятку пистолета. Почти напрасная предосторожность — заметить его снизу, сквозь тьму и метель, да еще и в темном костюме было невозможно.
— Метров через пятнадцать лыжня кончается, — разобрал он слова, сопровождаемые ругательством, по-английски деликатным.
— Метет сильно. Особенно здесь и дальше. Через десять минут мы друг друга не увидим.
— Да куда ему деваться, только вперед...
— Спуск дальше крутой. Если не врежется в камни, до самой реки не догоним...
— Зато уж там ему совсем бежать некуда. Через реку и летом не просто перейти, а зимой да ночью...
— Так может, и спускаться не стоит? Днем с вертолета все равно найдем.
— Приказано сейчас догнать и привести...
— Значит, вперед, ничего не поделаешь. Посигналь Баку, пусть подъезжает... Только как представлю, что придется вверх тащиться... "Сноукэт" всех не поднимет.
— А мы и не будем. Когда поймаем, вызовем вертолет. Посветим ракетами, он и сядет...
Говорившие — Шульгин насчитал четверых по голосах и вспышкам сигарет — закончили перекур, взгромоздились на медленно подползший полугусеничный снегоход и осторожно отправились дальше.
Теперь он знал, что до утра у него время есть. Долго им придется искать его по берегам неведомой реки.
Когда Шульгин добрался до входа в пещеру, то настолько продрог, что едва сумел зацепиться за каменный порог и перевалить через него сотрясаемое крупной дрожью тело. Овладев многими тайнами боевых искусств, он понятия не имел о технике йогов, умеющих сушить на теле мокрые простыни в лютый гималайский мороз.
Вход был узкий, примерно метр на полтора. И тьма внутри стояла совершенно египетская. Держа в вытянутой руке пистолет, Шульгин осторожно пробирался тесным тоннелем, то и дело цепляясь головой и плечами за выступающие углы. Он уже начал опасаться, что коридор никогда не кончится, или, хуже того, упрется в глухую стену. И не лучше ли было, пропустив мимо себя погоню, тут же вернуться обратно и попробовать решить все вопросы самостоятельно.
Если мимо проехали пятеро, и хоть одного он убил или ранил на лыжне, то в доме, кроме Сильвии и ее напарника, не должно остаться слишком много людей. Еще два-три охранника, ну, прибавим экипаж вертолета. Размеры самой виллы ограничивают возможную численность ее гарнизона. И все могло получиться неплохо.
Да что теперь рассуждать, надо идти до конца. Тем более что сигнальный огонь он видел отнюдь не во сне.
И почти тут же шестым чувством ощутил, что коридор закончился и теперь его окружает гораздо больший объем пространства.
Он выпрямился во весь рост, поднял руку, но не достал до потолка.
В карманах, кроме пистолетов, не было абсолютно ничего, тем более — зажигалки или спичек, и он, ругая себя еще и за этот промах, пошел по периметру пещеры, ощупывая стену руками.
Метров через пятнадцать рука провалилась в какую-то нишу. Пошарив там, Шульгин наткнулся на холодный металлический предмет, оказавшийся длинным цилиндрическим фонарем. Двинув вперед ребристую кнопку, он тут же зажмурил глаза, таким ярким показалось световое пятно на розоватой гранитной стене.
Значит, он все-таки не ошибся. В себе и друзьях.
Но уже через минуту его посетило сомнение. То, что он увидел, напоминало, скорее, уголок экспозиции музея в Нерубаевских катакомбах под Одессой.
Не слишком обширный зал, явно естественного происхождения, который кто-то использовал под тайное убежище. Только более цивилизованное, чем у катакомбных сидельцев.
В глубокой продолговатой нише два спущенных надувных матраса, несколько скомканных шерстяных одеял, рядом с нишей — складной дюралевый стол, два таких же стула, у стены — штабель зеленых деревянных ящиков с маркировками на английском. На каменном выступе — довольно древняя полевая рация размером с посылочный ящик, на полу — черные коробки аккумуляторов, на столе — керосиновый фонарь, блестящая никелированная зажигалка, открытая банка консервов с окаменевшим содержимым, почти полная пачка сигарет, какие-то газеты.
Еще в пещере обнаружилась печка типа буржуйки и много других, необходимых в жизни цивилизованного человека предметов.
Но больше всего Шульгина удивил и обрадовал прислоненный к стене автомат системы Томпсон. Образца 1923 года. Совсем слегка тронутый ржавчиной. Сашка взял его в руки, наслаждаясь приятной тяжестью и старомодной элегантностью конструкции, легко оттянул непривычно, сверху ствольной коробки расположенную ручку затвора, увидел толстый, золотисто поблескивающий патрон. Круглый, на сто зарядов диск был полон. И все остальное здесь было такое же — на вид старое, давно брошенное, но вполне готовое к действию.
Сидя у гудящей и источающей волнами сухое тепло печки, Шульгин дымил почти не потерявшей вкуса сигаретой "Лаки Страйк" (без фильтра), ощущал почти такой же душевный покой, как дома на Валгалле, вернувшись из дальнего похода, и при свете керосинового пламени, чуть подрагивающего за пыльным, закопченным стеклом, просматривал найденную газету. Хотя была она на испанском, кое-что он прочесть сумел. Главное — дату, 4 сентября 1965 года, и место издания — Буэнос-Айрес. Выходит, он в Латинской Америке, где-то в Андах, а пещеру эту занимали не иначе как соратники Че Гевары. А может, наоборот, кокаиновые мафиози. Впрочем, с неменьшим успехом пещера могла быть наблюдательным пунктом местной полиции, следившей за виллой Сильвии или тех, кто жил здесь до нее.
В шестьдесят пятом Сильвии было лет десять. Но по-прежнему Сашка не мог вспомнить, где в испаноязычных странах бывают в горах такие снега и метели.
Большинство остальных предметов имели американские фирменные знаки и маркировки. В том числе и виски "Джим Бим" из Кентукки. Шесть бутылок его нашлось в одном из ящиков. Качество и крепость были вполне приемлемы. Мясные консервы он есть не рискнул и закусил твердой, как фанера, галетой.
Шульгин с некоторым даже раздражением думал — снова и снова все происходящее напоминает известного сорта литературу — Жюля Верна, Майн Рида и тому подобное. Счастливое спасение, в самый нужный момент под рукой обнаруживается все необходимое, в финале — непременная победа добра над злом...
Последнее, впрочем, проблематично, но если оставаться в пределах тенденции... Думать о предстоящем возвращении на виллу и обо всем, с этим связанным, ему пока не хотелось, и он стал анализировать текущий момент.
Куда, интересно, девались хозяева убежища? Похоже, сбежали они весьма поспешно, или проще — убиты или схвачены полицией далеко отсюда. Но все же — кто, кроме Антона, мог указать призывным сигналом путь в пещеру? Указать, не оставив даже намека, а тем более — инструкции.
Он еще раз осмотрел каждую вещь и каждый уголок пещеры. Нет, ничего! Но ведь такого не может быть! При условии, что сигнал фонаря ему не померещился.
А что, если?.. Привыкшее за последний год к самому невероятному подсознание выдало вариант ничем не хуже прочих: если виллу Сильвии окружает поле, искривляющее пространство и время, сигнал пришел ему из прошлого и предназначался совсем не ему, а действующим лицам тех, двадцатилетней давности событий?
И все же он нашел то, что искал. На обратной стороне газеты зеленым фломастером было размашисто написано по-английски: "Ежедневно каждые двенадцать часов, считая с ноля, здесь. Или по старой схеме. Задание должно быть выполнено любой ценой. Прорыв с нашей стороны невозможен." Подписи не было, как и иных намеков, кому адресован текст. Вполне можно допустить, что и это след прежних обитателей базы. Слово "любой" дважды подчеркнуто.
Какой осторожный деятель наш Антон. Истинный дипломат.
Разбирая и смазывая автомат прованским маслом из банки с сардинами, Шульгин старался понять: отчего форзейль ведет себя именно таким образом, с маниакальным почти упорством избегая оставить хоть какой-то след в нашем мире? Ни разу, насколько известно, не предпринял он ни одного прямого действия.
Всегда только слова, которые, как говорится, к делу не подошьешь. Да еще и без свидетелей. И почти всегда в сослагательном наклонении, или в виде ненавязчивой просьбы, намека, совета. Мол, если да, то и слава богу, а не хошь — как хошь... Даже в угол загонять партнеров он умеет чрезвычайно изящно. Не Антон, а прямо Сократ с его диалогами. С одной стороны, это говорило в его пользу, подтверждая заявленные принципы, но, с другой — не могло Сашку не раздражать именно этим. Шульгин с детства не терпел подстрекателей, которые всегда оставались в стороне, подставляя менее хитрых и подлых приятелей. Хотя — Шульгин старался быть справедливым — это может на самом деле быть базовым принципом их этики.
На доступных примерах — наш цивилизованный и воспитанный современник в любых условиях, хоть на необитаемом острове, не станет насиловать оказавшуюся с ним наедине женщину. И он же не считает себя ответственным за последствия для семейной жизни замужней дамы, добровольно и сознательно согласившейся стать его любовницей, особенно если честно ее предупредил, что ничего, кроме взаимного удовольствия, не обещает...
От общих рассуждений он незаметно соскользнул на личный вопрос. На тему своего полного, в общем-то говоря, одиночества. Которое четко подметил и использовал тот же Антон. И в семейной жизни он одинок, и в общении с друзьями. Некоторые психологи считают, что тесная мужская дружба, тем более возведенная в принцип, — пережиток архаических времен и признак душевного нездоровья нации, где этот феномен относится к разряду положительных ценностей. Оно, конечно, бог судья тем теоретикам, но то, что именно он горячо привержен идее мужского братства, и его же чаще других охватывают приступы меланхолии и тоски от осознания никчемности своего существования — тоже, по словам О.Бендера, медицинский факт.
Но, с другой стороны, в качестве утешения можно спросить: а кто доказал, что человек вообще должен стремиться к поискам смысла жизни? Моральный кодекс строителя коммунизма? Шульгин всю жизнь ухитрялся уклоняться и от его выполнения, и вообще от участия в "общественной жизни". Как-то, по молодости, вступил было кандидатом в партию, но, опомнившись, исхитрился не пройти кандидатский стаж. Что слегка повредило в карьерном смысле, но оказалось благотворным в плане личной свободы. Так что ж ему горевать?
Принять, что смысл жизни в ней самой, и успокоиться. Тем более, что как раз сейчас его существование имеет не глобальный даже, а вселенский смысл, знать бы только, к добру или к злу все делается?
Поставив на место последнюю деталь, он несколько раз передернул затвор, полюбовался, как мягко и четко работают все механизмы, и занялся магазином. Снял крышку, проверил ход пружины. Аккуратно расставляя по спиральному ходу толстые, как бочоночки для лото, кольтовские патроны, Шульгин вдруг сообразил, что и сейчас Антон проявил свою иезуитскую сущность.
Ведь подсунув именно такое оружие, с сотней смертей в диске и жуткой убойной силой, он как бы подталкивает Сашкино подсознание к тому, чтобы на полную катушку эти качества оружия использовать. Как в гангстерских фильмах: длиннейшие очереди, горы трупов, море крови... Да еще и ящики гранат, для вящего эффекта и надежности. "Иди и убей всех!" — так следует понимать.
— Ну вот уж хрен, товарищ генерал-лейтенант! — вспомнил он любимое присловье Берестина.
Однако так ли, эдак, а дело делать придется. Теперь даже и не для Антона. Для самого себя прежде всего. Никому не позволено безнаказанно держать Сашку Шульгина за дешевого фраера. А уж тем более — бабе, с которой спал только вчера...
Он вогнал на место диск, поверх найденной здесь же нейлоновой куртки затянул ремень с еще одним магазином и сумкой на пять гранат. С сожалением погасил печку, передернул плечами, представив, как охватит его сейчас ледяной ветер, как придется вновь ползти по скале, подниматься вверх по длинному склону...
— Ладно, когда ни помирать, все равно день терять... — это уже народная мудрость из репертуара селигерских плотников, придуманная для таких вот примерно случаев.
Вырубить топтавшегося на крыльце, да еще под фонарем часового не составило ни малейшего труда, и все остальное заняло максимум пять минут.
Сильвия с носатым сидели в том же холле второго этажа у почти прогоревшего камина и, судя по их виду и отрывистым фразам, начинали нервничать, не получив до сих пор известия о поимке отчаянного беглеца.
— Заждались, господа? — сочувственно спросил Шульгин, держа автомат наизготовку и недвусмысленно пошевеливая пальцем на спуске. — Дергаться не советую, от дюжины пуль в упор не поможет и гомеостат, которого, кстати, я на вашей прелестной ручке не вижу... Дорогая... — ерничая и улыбаясь, Шульгин разыгрывал сейчас мизансцену "появление грозного мстителя".
— Чтобы нам в дальнейшем беседовать спокойно — информирую: вертолета у вас больше нет, пилоты небоеспособны, как и охрана, ребята, что ищут меня у реки, тоже вряд ли скоро вернутся, а если попробуют без приказа — им же хуже, по пути найдется парочка сюрпризов... Ну а если я не все предусмотрел и у вас какие-то резервы имеются... Чтоб зря не надеялись... — говоря все это, Шульгин придержал локтем левой руки висящий на ремне автомат, а правой достал гранату с уже привязанным к кольцу капроновым шнурком, зацепил ее рычагом за плетеный пояс, стягивающий талию аггрианки.
После чего сел в кресло напротив обоих, по другую сторону стола, на котором лежала плоская рация с выдвинутой антенной.
— Эта граната, к вашему сведению, довольно универсальная. Как видите, у нее три взрывателя. Один нормальный, четырехсекундный, второй натяжной мгновенного действия, и третий, нажимной, позволяет использовать эту штучку как противопехотную мину. Веревочка привязана ко второму. Так что шансов у вас никаких, уважаемые. Лично я смерти не боюсь, как вы убедились, а для себя уж сами решайте. Одно резкое движение — и я дерну. Вас, милая — пополам, а джентльмену достанутся осколки. Гранатные и ваши...
На самом деле Шульгин слегка блефовал. Тросик он пристегнул как раз к четырехсекундному запалу, и был почти уверен, что после хлопка разбитого капсюля собеседников охватит предсмертный ступор, а он вполне успеет выскочить в окно или закатиться за диван.
— Вот ты, — обращаясь к мужчине, он наконец перешел на русский, чего тот так добивался вчера. — Вытяни руки и положи на стол. Так и будешь сидеть. Скажи спасибо, что к стенке не поставил...
Сашка имел в виду обычную позу задержанного американскими полицейскими, но носатый понял его в более русском смысле.
— А вы, мадам, можете чувствовать себя как дома, если не станете дурить. Не спеша возьмите рацию, свяжитесь с теми, кто меня ищет, и прикажите до утра не возвращаться. Ей-богу, так для них лучше будет. Я ведь человек не кровожадный...
Когда Сильвия с каменным лицом исполнила требуемое, Шульгин одобрительно кивнул.
— Вот и славно. Теперь будем разговаривать. Как друзья и коллеги. Если бы вы догадались откровенно изложить свои сомнения и предложения при нашей первой встрече, хоть днем, хоть ночью, все мы были бы избавлены от многих неприятностей. Но и теперь... При наличии с вашей стороны доброй воли жизнь вам гарантирую обязательно, а свободу и свое благорасположение — при выполнении некоторых условий. О'кей?
Ему сейчас было хорошо. Он сделал все, что собирался, доказал себе, агграм, Антону, что по-прежнему в отличной форме и в гробу видал всех и всяческих пришельцев, он весел и не испытывает больше ненависти — как настоящий солдат к заслуживающему уважения врагу, взятому в плен.
— А для разминки неплохо бы побеседовать просто так, за жизнь... Вот вы, например, — он снова перешел на "вы", — господин... до сих пор отчего-то не представились.
— Называйте меня Джорджем, или Георгием, как вам угодно... — мужчина успокоился за свою жизнь и явно расслабился.
— Ну раз я Дик, нехай вы будете Джордж, — усмехнулся Шульгин. — И заодно поясните, человек вы или аггр...
— Откуда вы взяли это слово? — поморщился тот.
— Так, слышал где-то. Не нравится, скажите, как вас там... Важен смысл.
— Вот именно. В этом смысле я пришелец, такой же, как Сильвия, Ирина Седова... А вы?
— Для вас я тоже пришелец. Но, как вы вчера тонко заметили, вопросов МНЕ задавать не нужно. Разве только риторические... А сейчас прошу вас, не спеша и не делая резких движений, подойти к бару и принести... Желательно, коньячку. Так, хорошо, разлейте. И себе тоже, и даме... Так вот, господа коллеги, вам не кажется, что игра ваша сыграна окончательно? У вас, по-моему, на днях начались затруднения? Центр не выходит на связь, аппаратура молчит, шар ослеп, да? Отвечайте, когда я спрашиваю!
— Да, — нехотя ответил Джордж. (А Сильвия продолжала упрямо молчать.) — Но так уже бывало, гравитационные возмущения, неконтролируемые хроносдвиги...
— Так, — Шульгин сказал это с нажимом, — так не бывало! И, должен вас разочаровать, это уже окончательно. Нет больше вашей базы на Таорэре и вообще следов вашей цивилизации в обозримой реальности. И надежды на будущее вам придется связывать отныне только со мной. Если договоримся...
Очевидно, слова Шульгина прозвучали убедительно, или он просто произнес вслух то, что они знали и без него, но до конца не хотели смириться.
Сильвия словно получила похоронку, так вдруг изменилось ее лицо. Джордж держался лучше, хотя и из него тоже вряд ли получился бы сейчас натурщик для плаката: "Вперед, к победе коммунизма".
Дав им освоиться с услышанным, Шульгин продолжил, демонстративно смакуя коньяк.
— Но вы не огорчайтесь сильно. В определенном варианте кое-что еще можно придумать... Впрочем, об этом чуть позже, — остановил он себя, увидев, как блеснули глаза у Сильвии. На первый раз сказано достаточно. — А сейчас я хочу услышать вот что. Знаете ли вы господина, именующего себя Антоном, который выдает себя за форзейля и якобы выполняет здесь роль, аналогичную вашей?
— Так вы и до него добрались? — в голосе Сильвии прозвучала искренняя радость. Хотя чему бы ей радоваться? Что врагу твоему, может быть, не лучше, чем тебе? Впрочем, естественное дело. Когда двое давно и безнадежно ухаживают за одной девушкой, весть, что она выходит за третьего, незнакомого, приносит даже облегчение. Главное, чтобы не досталась "тому".
— Мы до всех доберемся, — пообещал Шульгин. — Вы, помнится, уже спрашивали меня о моей расовой принадлежности, это же интересовало ваших московских ребят, царство им небесное, а еще эта тема возникала у вас в ходе заключения "Ставангерского пакта", правильно? Так, вот, чисто для вашего сведения — кем бы мы ни были, мы не терпим, чтобы кто-то еще мог без разрешения не только хозяйничать, но и просто появляться на планете, которая нам нравится и которую мы считаем своей. Как я тоже говорил, мы гуманны, но до определенного предела... Предрассудки для нас не имеют самодовлеющего значения...
Шульгин импровизировал с наслаждением. Как и герой довольно известного рассказа, он старался говорить только чистую правду, но в соответствующем контексте она звучала именно так, как требовалось для окончательной дезинформации партнеров.
— Но как же это возможно? — Сильвия уже не старалась скрывать свои эмоции. Слишком поразил ее воображение факт, что так внезапно и вызывающе просто обнаружила себя еще одна, неизвестная, но явно сверхмогущественная цивилизация. — Как вам удавалось оставаться незамеченными? За тысячи лет никаких следов вашей деятельности...
— Многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы, а потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий. Советую обдумать данную истину. А другого ответа не будет, я уже предупредил. Чтобы нам не отвлекаться на посторонние темы, давайте исходить из следующего — вы тоже совсем недавно оказались в поле нашего внимания, мы знаем о вас достаточно, чтобы убрать со своего пути, в чем вы убедились, но маловато в, так сказать, этнографическом смысле. Вот и побеседуем немного в таком разрезе.
Если вам покажется, что я спрашиваю об очевидном, не смущайтесь, значит, так надо. Иногда мне важна степень полноты ответов и их искренности, а исходя из них я уже буду делать далеко идущие выводы. Итак, верно ли, что у вас на Земле нет технических средств и оружия, за исключением так называемых "шаров", "портсигаров", гомеостатов и болевых разрядников?
— Да. Мы не имели возможности перемещать на Землю ничего другого. Все, что требовалось для выполнения основной программы, было на Таорэре.
— Хорошо. Сколько в данный момент на Земле постоянных агентов вашего класса? — вопрос был обращен конкретно к Сильвии.
— Кроме меня — никого. Таких, как Седова и Джордж, очевидно, одиннадцать... Седову мы заменить не успели.
— Так значит, территория СССР вне контроля?
— Европейская часть. Азиатскую курирует другой агент.
— А вы? — он указал стволом на Джорджа.
— Я — координатор по Западной Европе...
— Тогда что вы делали в Москве? — Шульгин догадался, что Джордж и человек, подходивший к Воронцову в "Праге" — одно лицо.
— Кто-то же должен был руководить поисками Седовой после того, как вы устранили специально отправленных агентов. Я в тот момент был ближе...
— Хреново руководили, — отметил Шульгин. — С тремя землянами не справились. И всю программу завалили...
По вдруг изменившейся атмосфере, какому-то напряженному молчанию, выражению глаз собеседников он понял, вернее, ощутил, что в очередной раз, сам того не желая, усложнил партию. Повторил про себя последнюю фразу и чуть не шлепнул себя ладонью по лбу. "Хреново руководили" и, главное — "с тремя землянами..." Они ведь сейчас вообразили, и еще не знают, верить или нет своей догадке, что я могу быть совсем не загадочным суперпришельцем, а каким-нибудь сверхсекретным ревизором, к примеру. Посланным, чтобы разобраться в причинах грандиозного провала и покарать виновных. И что теперь правильнее, рассеять их сомнения или усугубить их?
Он задал еще один пристрелочный вопрос. Сильвия и Джордж переглянулись в растерянности и чуть ли не со страхом, чем и подтвердили его догадки.
— Отвечать! — стукнул он кулаком по столу. — Так или иначе, выбора у вас нет! Вы понимаете, о чем я говорю? В любом случае — только чистосердечное признание может облегчить вашу участь! — и тут же от стиля гэбэшно-милицейского опера Шульгин вновь перешел к своей прежней манере. — Есть сейчас на Земле, кроме постоянного персонала, какие-нибудь "командированные"?
— Таких, которые сообщили бы мне о своем визите — нет. О других я знать не могу, — ответила Сильвия.
— Хорошо. Как вы думаете, что будут делать ваши сотрудники, перестав получать инструкции от вас или из центра?
— Скорее всего — ничего. Просто жить... И ждать указаний.
— До самой смерти?
— Другого выбора у них просто нет. Мы не готовили координаторов к самостоятельной деятельности.
— Вы в этом абсолютно уверены? Неужели хоть один, такой же умный, как вы, да вдобавок наделенный честолюбием, не может вдруг попытаться изменить ситуацию? Ну, к примеру, переместиться в прошлое, на тот участок, где развилка еще не образовалась, и провести акцию? Скажем, туда, где исчезла первая экспедиция форзейлей?
И снова ему показалось, что сказал он что-то не то. Слишком далеко вышел за пределы сценария, ступил на слишком зыбкую почву, где каждый шаг в совершенно неожиданный момент мог закончиться провалом. Но уж очень ему хотелось успеть выяснить что-то такое, о чем умалчивал Антон, что позволит в дальнейшем иметь резерв в еще предстоящих, Шульгин не сомневался, психологических хитрых играх с форзейлем.
— Вы разрешите мне закурить? — спросила вдруг Сильвия упавшим голосом. Как принято у подследственных на допросе в острый момент.
Шульгин потянулся к карману, но вспомнил, что там пусто. "Лаки Страйк" он забыл в пещере, а других сигарет у него после Лондона не осталось. И к тому же в руке у него был вытяжной шнурок гранатного запала. Он пожал плечами.
— У меня там, в сумочке...
— Принесите, только без шуток... — кивнул Сашка Джорджу.
Взяв у него из рук золотой портсигар, двойник того, ирининого, и похожий на врученный ему Антоном, Шульгин повертел его в руках, открыл. Кроме длинных черных сигарет с серебряным ободком и встроенной зажигалки, там не было ничего. Передав Сильвии и Джорджу по сигарете, он закурил сам и протянул им трепещущий огонек, сняв на это время палец со спуска. И тут же своей вообще неплохой, а в последнее время особенно обострившейся интуицией ощутил приближение опасности. Словно попал в сильное электромагнитное поле, от которого начинают потрескивать и шевелиться волосы. Источника опасности он пока не видел, но весь подобрался. Быстрым, но плавным движением положил портсигар на середину стола и отдернул руку к автомату.
Ему как-то приходилось отвечать на вопросы о своих физических возможностях — в том смысле, каким образом он достиг изумительного темпа действий и что произойдет, если попадется противник, не уступающий в реакции и знающий некие, совершенно оригинальные приемы? И он честно отвечал, что понятия об этом не имеет, а так называемые "приемы" его не интересуют. Осознает ситуацию он лишь задним числом, когда все уже закончилось.
Подсознание работает само. По той же причине, кстати, в соревнованиях ковбоев обычно проигрывает тот, кто первым начинает выдергивать револьвер из кобуры. Осмысленные действия всегда медленнее рефлекторных.
Джордж, введенный в заблуждение его внешней расслабленностью, не знакомый с подробностями московского инцидента, решил поставить на карту все, одним махом разрубить гордиев узел антиномий, в которых запутался, тем более, что имел, наверное, основания рассчитывать на успех.
С очень хорошей для немолодого и полного джентльмена скоростью он выбросил вперед веером раскрытую правую ладонь.
Но движение пальца Шульгина оказалось еще быстрее. У "Томпсона" высокий темп огня, и короткая очередь прозвучала, как грохот тракторного пускача. Джорджа вместе с креслом отбросило назад и опрокинуло на ковер. Он так и остался лежать, разбросав руки, а ноги медленно соскользнули вбок и, задержанные подлокотником, застыли, нацелив в люстру острые носки начищенных ботинок.
И тут же рванулась вперед Сильвия, упала грудью на край стола, накрыла ладонью свой портсигар. Еще долю секунды Шульгин ощущал тупую боль в плече, задетом парализующим лучом, а потом его словно вывернуло наизнанку, он вновь пережил то, что почувствовал после удара копьем. И, удержавшись от провала в беспамятство, вдруг понял, что вновь перед ним Джордж, не лежащий на полу с развороченной грудью, а делающий первую затяжку сигаретным дымом, и Сильвия, напряженно фиксирующая его остекленевшим взглядом, и сам он только-только касается пальцами спускового крючка... Он помнил то, что произошло только что, но очень смутно, неясно, как сон, оборванный резким звонком будильника. Спасло его именно натренированное на автоматизм подсознание. Программа оставалась прежней — внезапная опасность и необходимость адекватного ответа. Автомат отчего-то не сработал, значит — запасной вариант...
Уже много позже он догадался — секунд, наверное, через десять и не догадался, а вспомнил вскользь сказанные и оставленные без внимания слова о "растянутом настоящем". После едва не ставшего роковым столкновения с грузовиком Ирина говорила, что с помощью универблока (то есть как раз портсигара) возможно зафиксировать текущий миг и даже отмотать время назад, если событие не стало необратимым, то есть не породило соответствующую цепочку причинно-следственных связей. Вот, значит, сейчас Сильвия это и проделала.
Но вспомнил-то он потом, а в тот самый миг левая рука его дернулась назад, натягивая шнурок.
Тишину разорвал отчаянный крик Сильвии.
— Нет! Не-ет!! — она подалась вперед, не давая чеке выдернуться, и вскинула вверх руки, показывая, что в них ничего нет. И Сашка успел остановить рывок. Возможно, от хроношока реакция у него несколько замедлилась.
— На пол, лечь на пол! — почти истерически выкрикнул он и, бросив шнур, провел над головами аггров ревущим и дергающимся автоматом. Сильвия и Джордж распластались на ковре с быстротой, сделавшей бы честь опытному фронтовику под обстрелом. В серванте напротив зазвенели под градом пуль бьющееся стекло и драгоценный фарфор. И только после этого Сашка полностью пришел в себя и все осознал.
Глотнув прямо из горлышка коньяк, Шульгин перевел дух.
— Ну, кретины, ну, сволочи! Что, мало я вас уже учил? Что вы дергаетесь... и так далее. Со всеми вашими игрушками, растянутым временем и прочим... Я вам сейчас не время, а ... порастягиваю...
Постепенно он совсем успокоился. В конце концов все закончилось лучше, чем можно было ожидать. Нет, именно так, как он и рассчитывал. Иначе послал бы Антона со всеми его предложениями. Он ведь действительно был уверен, что сумеет выкрутиться. Вот и выкрутился. Но теперь не будет больше изображать джентльмена. Какое тут, на хрен, джентльменство?!
С размаху пнув Джорджа в бок и наставив в голову ствол, он бросил сквозь зубы:
— А ну, вытаскивай ремень, вяжи ей за спиной руки... Так, теперь сам мордой вниз...
Наступил пришельцу ногой на поясницу, заставил завести руки назад и туго скрутил их снятым с автомата ремнем.
Поднял обоих с пола, поставил спиной друг к другу, закрепил гранату так, что малейшее движение любого из них могло освободить ударник запала.
— Ну вот, господа. Теперь дергаться не советую. Стойте, как на посту номер один и слушайте. Выходит, что по-хорошему мы не договорились. Что крайне осложнило ваши перспективы. Тебе, например, вообще лучше бы не воскресать. Помер и помер, хлопот меньше. А теперь... Впрочем, еще один шанс я вам дам. Но для этого...
Сильвия в ходе его разглагольствований тоже пришла в себя и стала сбивчиво объяснять, что понятия не имела о замысле Джорджа, что готова была к честному сотрудничеству и доказала это, не использовав универблок как оружие, а просто восстановив статус кво...
— Вы все, когда прижмешь, ничего такого не хотели... Да уж ладно... Оставаться тут я больше не намерен. Не тот интерьер. Поэтому будем менять позицию. Есть варианты. Или пешком по снегу до моей установки... А что? — перебил он себя, увидев удивление аггрианки, — думали, я так, погулять вышел? И аппаратура при мне, и база ваша под контролем, но повторяю, по морозу с ветерком мне таскаться лень. Поэтому предлагаю напрямую перейти в мой лондонский отель, а там узнаете, что дальше. Сумеешь, подружка, отсюда — и прямо туда?
— Сумею...
— Но предупреждаю последний раз! Больше никаких геройских жестов. Смерти, я понял, ты боишься. Руки я тебе развяжу, но обниму крепко-крепко, и хоть в Лондон, хоть на тот свет — вместе. Все ясно?
И он действительно обнимал ее за талию, сжимая в руке гранату со снятой чекой, оставалось только пальцы разжать, пока она настраивала блок и открывала переходный канал. И, лишь увидев знакомую комнату, успокоился.
— А ты, черт с тобой, делай что хочешь, но помни... — он толкнул Джорджа в спину так, что тот упал на колени, и увлек Сильвию в номер с обшарпанными обоями и стойким запахом прогорклых пепельниц.
Подождал, пока закрылась межпространственная дверь, вставил на место чеку, сел на стул и подтолкнул Сильвию к соседнему.
— Кажись, обошлось, слава тебе, господи... — взял из рук Сильвии портсигар, спрятал в карман, предварительно достав две сигареты.
За окном только-только разгоралось раннее утро, совсем не сырое и туманное, будто не Лондон там был, а Подмосковье в самую золотую пору.
Сашка постоял у окна, повернулся к своей пленнице. Выглядела она измученной, потерянной, и никак теперь не тянула на коварную и страшную предводительницу пришельцев.
— Знаешь, такая ты нравишься мне куда больше. А теперь послушай, что я тебе скажу...
