ГЛАВА 23

— Вы, Андрей Александрович, стойте вот здесь и, ради Бога, будьте внимательны, — указал Шульгин место у ограды Казанского вокзала поручику Юрченко, который считался большим специалистом по стрельбе из подствольного гранатомета и охотно откликался на кличку Хилл. Поинтересовавшись ее происхождением, Шульгин узнал, что так его прозвали еще в кадетском корпусе за привычку к выражению "не хило", в смысле высшего одобрения. Вторая буква "л" прибавилась позже, под влиянием английского языка. С назначенной поручику позиции хорошо был виден и вход в Николаевский вокзал, и площадка перед ним, на которой стояло пять или шесть легковых автомобилей.

— Ваша задача — не реагировать ни на какие наблюдаемые зрительно события, а дождаться меня с полковником Новиковым, вместе или как выйдет, либо персонально вам адресованного приказа по радио. Я знаю вас как человека исключительного хладнокровия, потому и поручаю этот пост. Возможно, придется уничтожить или обеспечить захват вон тех самобеглых колясок. Разумеется, в случае непосредственного нападения на вас действуйте по обстановке, однако желательно, чтобы и после этого вы оставались в пределах устойчивой связи. И в состоянии ее поддерживать. — Произнося это, Шульгин сохранял абсолютную невозмутимость и ровный, слегка занудливый тон, так что поручик остался в недоумении, сострил ли в конце своего инструктажа командир, или всего лишь максимально точно поставил боевую задачу.

Обойдя все прикрывающие район операции посты, Шульгин вернулся в зал ожидания первого класса, теперь ничем, кроме роскошных люстр и дубовой с бронзой буфетной стойки, не напоминающий о недавнем великолепии бывшего главного вокзала Империи.

Новиков, закончив осмотр места встречи изнутри, пристроился в углу зала на подоконнике, из-под козырька надвинутой на лоб буденовки наблюдая за бестолковым броуновским движением масс, мечтающих попасть на вечерний поезд.

Большинство потенциальных пассажиров, судя по их виду, направлялись не в сам Питер, а по тверским и новгородским городишкам и деревням. Были среди них москвичи, рассчитывающие разжиться каким-нибудь продовольствием, аборигены, прибарахлившиеся в столице, просто сообразительный народ, не желающий рисковать головами в чаянии грядущих уличных боев, военнослужащие, похожие на дезертиров, и дезертиры, прикидывающиеся красноармейцами.

Стоял утомительный гул голосов, воняло все теми же неистребимыми портянками, хлоркой, сырым сукном армяков и шинелей, к высоченным сводам зала поднимались облака дыма от бесчисленных самокруток.

То и дело толпу рассекали армейские патрули, наряды железнодорожной "заградиловки" и агенты трансчека в кожанках. Присматривались, намечали будущие жертвы, но особо пока никого не трогали. Все входы и выходы перекроют перед самым началом посадки — если таковая сегодня вообще состоится. И вот тогда уже — как кому повезет.

К Андрею Шульгин не стал подходить, у каждого своя задача. Замаскированный под старенького земского врача, в пенсне, шляпе с обвисшими полями, драповом узком пальтишке и с потрескавшимся докторским саквояжем в руке, он растерянно озирался, выискивая место, где можно бы присесть. Заметил, как поднялись с дубовой лавки, украшенной резным вензелем "ИНЖД", два балтийских матроса, устремился и сел, опередив коренастого мужика в нагольном полушубке и кое-как сшитых, похоже, что на одну ногу, юфтевых сапогах. Тот потоптался рядом, потом буркнул:

— А ну-ка, подвинься, дед, — умостился рядом, водрузил между коленями мешок пуда на два, тут же стал сворачивать козью ножку.

Шульгин посмотрел на часы. До назначенной встречи еще тридцать пять минут, спешить некуда, есть время присмотреться к публике, прикинуть на местности, какую пакость могли изобрести чекисты.

Вот, к примеру, сосед. Просто так он оказался рядом или тоже из их "наружки", осуществляет дальнее прикрытие? А тот уже и сам затеял разговор:

— Хорошие у тебя часики, дед. Не продашь? — и потянулся рукой, поближе рассмотреть. Шульгин торопливо и испуганно сунул часы во внутренний карман пальто.

— Да ты не бойсь, я не мазурик городской, я по-честному. Половину окорока дам, хочешь? Ха-ароше-го, провесного. Хлеб еще есть, самогонки штоф. Бери, после жалеть будешь.

— Простите, не продаю. — Сашка старался придать голосу дребезжащие нотки, держа в уме, как образец, профессора Полежаева из "Депутата Балтики". — Мне по моей работе без часов невозможно...

— А кто ж ты такой будешь? Не духовного сословия?

— Нет, не духовного, врач я.

— Ну? А зачем тебе часы? Попу я понимаю, службу править. А порошок дать, в трубку слушать и без часов спокойно можно.

Собеседник начал Шульгина забавлять. Такое впечатление, что тоже изображает "типичного представителя". Вопросы глупые, а речь почти грамотная, без всяких фольклорных "чаво", "ась" и "кубыть". И откуда у него провизия, если он не в Москву, а из Москвы? Съесть не успел?

— В трубку слушать — действительно. А к больному вовремя успеть, лекарство в срок дать, пульс посчитать?

— Пульс — это что?

Шульгин объяснил. Мужик кивнул уважительно:

— Тогда конешно. Раз по науке требуется. А в наши края зачем? На заработки? Хорошее дело. У нас только в Торжке фершал остался, а больше на весь уезд никого. Хошь, со мной и поедем? У меня изба большая, лошади есть, трое. Моих домашних бесплатно попользуешь, ну, за харчи, само собой. А потом я тебя по деревням повезу. Там уж делиться будем. И тебе прибыток, и опчеству польза. Сам знаешь, как оно сейчас...

— Благодарю за участие, только я не к вам. Мне в Петроград надо.

— А-а, ну смотри. Самогонки хочешь? Поднесу...

— Как же? Прямо здесь? Милицейских не боитесь разве? У них ведь с этим строго.

— Пошли б они! Сглотнем разом, и все. Заморятся каждого хватать. Это вот когда продотрядники по домам шарят да аппарат найдут, вот тогда не приведи Бог...

— Благодарю покорно, только куда уж мне. Возраст. Я и так не знаю, сумею ли в поезд сесть...

— Ну, было б предложено. — Мужик порылся в мешке, извлек коричневый полуштоф с литым орлом, оглянулся по сторонам и трижды гулко глотнул. Шумно выдохнул густой сивушный запах, разгрыз неизвестно как оказавшуюся в кулаке, уже очищенную луковицу.

Сосед внушал Шульгину все больше подозрений. Уж слишком картинно себя ведет. С выпивкой этой... Нормальный мужик до посадки бы дотерпел, а уж в вагоне, со вкусом... Хотя у него, может, другой жизненный опыт — сейчас не выпьешь, заградиловка отберет. Или для храбрости.

— Да ты, дед, не дрейфь, — сказал мужик, подождав, пока самогон начнет действовать. — На поезд вместе пойдем. Держись за мой пояс, и влезем. Куда там...

Шульгин снова взглянул на Новикова. Тот слегка кивнул и поднялся, стряхивая с брюк оконный мусор. Пора, значит, выдвигаться на исходные.

— Вы тут будете? — спросил Шульгин соседа. — Подержите место, будьте любезны, я схожу только кое-куда. — Ходи-ходи. Чемоданчик оставить можешь, я присмотрю.

— Хорошо, спасибо, не затрудняйтесь. — Сашка сделал движение, будто и вправду ставит саквояж на скамью, но вместо этого зажал его под мышкой, снизу придержал локтем и засеменил на полусогнутых на перрон. По его расчетам, для девяноста процентов окружающих старый интеллигент должен выглядеть именно так, а если какой-нибудь проницательный чекист и заметит наигрыш, так это только к лучшему.

Идти на контакт с Вадимом должен был Новиков, а Шульгин осуществлял непосредственное прикрытие. Под докторским пальто на нем был облегающий, "дипломатический" кевларовый жилет, в карманах две восемнадцатизарядные "беретты" с глушителями, а в саквояже — замаскированный под врачебные инструменты и медикаменты комплект приспособлений прямо противоположного назначения, из арсенала ниндзя и иных спецслужб.

Среди них и такие примитивные орудия, как смертоносные звездочки — сюрикены, и новомодные изобретения, вроде фотоимпульсных гранат, пирожидкостные патроны с газом "си-эн" и кое-что еще более эффективное.

Если чекисты вздумают начать грубую игру, они будут в должной степени изумлены.

Новиков при обсуждении встречи не хотел допускать, что на Лубянке сидят дураки, способные пойти на заведомо проигрышную комбинацию, но Шульгин заверил его, что дураки есть везде. Вдруг как раз такой и подвернется, решит, что проще выколотить из партнера все необходимое в застенках внутренней тюрьмы, нежели плести психологические кружева в условиях жесткого цейтнота. Исходя из "острого варианта", он и взял на себя тактическое обеспечение контакта, резонно предположив, что в любом другом случае его предусмотрительность вреда не принесет.

Людей на заплеванном перроне, продуваемом стылыми сквозняками, было пока немного, а те, кто решил быть поближе к грядущему поезду и выиграть при посадке драгоценные минуты, в основном устроились со своими мешками и чемоданами вдоль стен, где было позатишливее.

Прохаживаясь по краю дебаркадера в своем обличье красного командира, резко выделявшем его из общей, понуро-агрессивной массы, он ощущал себя в шапке-невидимке. Потому что все внимание стражей революционного порядка в форме и в штатском сосредоточивалось как раз на людях толпы, из которой наметанный глаз легко вычленял "подозрительные элементы", с него же, вызывающе позвякивающего шпорами, взгляды патрульных и сыскарей соскальзывали, как брызги воды с хорошо начищенных сапог.

Заложив руки за спину, он скучающе поглядывал по сторонам и, несмотря на напряженность момента, с легкой печалью вспоминал, как они с Сашкой и Олегом отъезжали с этого вокзала в шестьдесят девятом году, когда впервые выбрались на Селигер. Шульгина тогда провожала подружка с длинными, ниже плеч соломенными волосами, а он, Андрей, наблюдал со стороны за сценой прощания и тут же, на месте, сочинял романтические стихи...

Новиков дошел до конца перрона и повернул обратно. Ничего подозрительного он пока не заметил. Все же, скорее всего, Сашка паникует. Наиболее вероятен сравнительно пустой разговор вокруг да около, после чего Вадим должен предложить встречу на более высоком уровне, может быть, прямо сегодня.

Круглые вокзальные часы показали, что до назначенного времени осталось семь минут. Оглянувшись, он попытался разглядеть поблизости Шульгина, но безуспешно. Да и странно, если б было иначе.

Хоть и не опасался Андрей каких-то крупных неприятностей, но перед походом на вокзал провел беседу с Басмановым. Главное, он предостерег его от опрометчивых, импульсивных действий.

— Нам ведь ничего реально не угрожает и угрожать не может, Михаил Федорович. Перейти к самостоятельным и решительным действиям вы должны в одном-единственном случае — если мы с Александром Ивановичем будем неожиданно и достоверно убиты. Тогда вся полнота власти переходит к вам. Делайте, что сочтете нужным. Отомстите за нас, если вам захочется. Штурмуйте Кремль, Лубянку или уходите из города... Воля ваша. Не забудьте только немедленно сообщить о происшедшем и своих планах на "Валгаллу".

Если увидите, что мы захвачены в плен — освобождать не пытайтесь. Немедленно выходите на связь с Берестиным или Воронцовым, доложите все и выполняйте их приказы. Они сообразят, как быть...

На самом ведь деле, и Новикову от этого было даже немного скучно, риск сводился только к возможности крайне маловероятной смерти от разрывной пули в голову. Чтобы мозги разлетелись по окрестностям. Попади он или даже они с Сашкой оба — что тоже маловероятно — в руки ЧК, в ближайшие час-два Левашов сможет настроить пространственный канал по пеленгу и выручит из любого подвала или каземата.

Его размышления прервало появление на перроне Вадима. Теперь тот тоже был в военной форме. Увидев Новикова, широко улыбнулся, как старому знакомому протянул руку. Наверное, до последнего опасался, что встреча сорвется или на нее придет заведомо подставная фигура.

Форма ему шла, и заметно было, что начал он ее носить действительно еще в старой армии.

— Пойдем куда-нибудь? — спросил Новиков. — Или здесь поговорим?

— Если никуда не пригласите, можно и здесь.

— Пригласил бы. В вокзальный ресторан. Тут до вашего эксперимента совсем неплохо принимали, — сказал Новиков наугад, но безошибочно, ибо не мог быть плохим ресторан в первом классе связывавшего две столицы вокзала.

— Да уж, — согласился Вадим. — Вы без сопровождения?

— Сами смотрите. Только я думаю, если вы чего затеяли, два или три человека охраны ничего не изменят. Вы же сюда хоть полк привести можете.

— Правильно думаете. Одним словом, доложил я своему начальству, как у нас с вами все получилось. Я снова рисковал, пусть и не в той мере, однако здравый смысл у моего еврейчика восторжествовал. Заинтересовали вы его чрезвычайно. И так и этак он ваши варианты поворачивал. Он ведь далеко не глуп, я бы сказал — талант в своем роде...

Новиков и не мог увидеть Шульгина на перроне, потому что тот уже отыскал великолепный наблюдательный пункт на площадке второго этажа какого-то служебного хода. Через выходящее на перрон полукруглое низкое окно он, как из ложи бенуара, видел и всю прилегающую территорию, и момент встречи, и их неспешный променад вдоль путей — словно и вправду два сослуживца коротают время в ожидании поезда.

Пока все было спокойно. Мимо Шульгина несколько раз проходили вверх и вниз люди в путейских шинелях и фуражках, но никого не заинтересовал усталый и озябший старик. У одного железнодорожника с сигнальными флажками в руках он даже спросил, будет ли состав на Питер хоть к полуночи, и тот ему ответил неопределенно, но обстоятельно.

Предчувствие неприятностей по-прежнему не оставляло Шульгина, и особенно оно усилилось, когда вдруг у дверей в торце перрона возникли парный пост с винтовками у ноги и еще два таких же у боковых выходов. Впрочем, это могло означать лишь подготовку к предстоящей посадке, тем более что и среди ожидающих поезда обозначилось некоторое суетливое оживление. Еще чуть позже появился человек в красной фуражке дежурного, внизу глухо загомонили, кто-то ломился в боковую дверь, а его не пускали, несколько групп военных в хороших шинелях начали оттеснять перронных сидельцев от края платформы в дальний конец галереи. Только вокруг Новикова с его собеседником сохранялось разреженное пространство. Шульгин привычно подобрался.

Любое изменение обстановки чревато опасностью, хоть и похожа эта суматоха скорее на подготовку к некоему спецмероприятию, вроде перевозки заключенных или отправки особо важного груза. Вон и лапа входного семафора поднялась. Действие, явно предвещающее прибытие поезда. Однако мало ли...

Новиков тоже обратил внимание на эти приготовления, даже будучи увлеченным интересно складывающимся разговором. Оказывается, не для пустой болтовни явился чекист.

— Что за беготня? — спросил он, на полуслове прервав Вадима. Тот пожал плечами.

— Кто его знает? Поезд ждут, наверное. А что же еще? Нам какое дело?

— Если поезд, тут сейчас не до разговора будет.

— А, ну конечно. Уйдем, раз так. Хотите, ко мне поедем, там и продолжим. У меня еще много чего сказать имеется...

— Куда к вам? На Лубянку? — усмехнулся Андрей, вполне успокоившись.

— Зачем? У меня квартира отдельная, и недалеко, на углу Трубной.

Новиков не стал возражать. Вокзал ему надоел. Слишком много отвлекающих и нервирующих факторов. Надо только подать Сашке сигнал, чтобы организовал сопровождение и двигался следом, как он умеет, в трех шагах и невидимкой. Чтобы разговор фиксировать.

— О, смотрите, что за явление? — дернул Новикова за рукав Вадим.

Сквозь остекленную до половины арку главного пути в вокзал въезжало нечто, чуть более короткое и низкое, чем "нормальный пассажирский вагон образца 1911 года", но побольше трамвая, сверкающее полированным деревом корпуса, бронзовыми накладками на бортах, стеклами широких окон. И без паровоза.

— Нечто вроде шикарной моторной дрезины, — сказал Андрей. Он видел подобную в свои журналистские времена. На такой дрезине разъезжал по БАМу замминистра путей сообщения.

— Кто бы это мог быть? Неужели Зиновьев на съезд прикатил? — предположил Вадим. — Тогда давайте взглянем. Любопытная фигура. Лучший друг Ильича и соперник Троцкого.

Новикову тоже было любопытно вблизи увидеть легендарного, вернее, пресловутого вождя Петрокоммуны, председателя Коминтерна и кандидата в члены Политбюро.

Но о каком съезде помянул Вадим? Он вроде из истории партии подобного не помнит. Девятый прошел, десятый как раз под Кронштадт подгадает. Разве что в связи с обстановкой внеочередной объявили? Тогда вообще чудесно, к нему бы и приурочить акцию...

Роскошный экипаж, замедляя ход, плыл вдоль платформы. И когда он поравнялся с тем местом, где стоял Новиков, Андрей машинально, по приобретенной в метро привычке, сделал два шага назад, не отрывая глаз от окон дрезины, пытаясь разобрать, кто же там внутри.

И тут его резко и грубо схватили за руки, выворачивая их к лопаткам.