ГЛАВА 6
...Мы проснулись от настойчивого гудка плоского телефонного аппарата вишневой пластмассы с кнопочным набором. Опять явный анахронизм, в двадцать четвертом году телефоны были большие, деревянные, с рогатыми никелированными трубками.
— Доброе утро, — раздался отчетливый и громкий голос Андрея. — Отдохнули, надеюсь? Нет желания вставать?
— А который сейчас час?
— Скоро десять. Вчера не стал вас тревожить, а сегодня уже можно?
— Пятнадцать минут имеем?
— Хоть двадцать. Я буду ждать на улице...
С утра омытый ночным дождем и освещенный лучами едва поднявшегося над грядой солнца поселок показался мне гораздо более симпатичным, чем вчера. Вообще вчерашнее угнетенно — встревоженное состояние собственного духа сейчас казалось мне странным. Воистину, утро вечера мудренее. Алла вновь надела подаренный Паниным индейского покроя костюм светло-серой замши и высокие сапоги с мягкими присборенными голенищами, распустив по плечам отмытые от морской соли волосы. Бурная ночь любви, целиком прошедшая по ее сценарию и режиссуре, никак не отразилась на девической свежести лица. А ведь через месяц ей уже двадцать восемь, вдруг вспомнил я.
Андрей поднялся нам на встречу со скамейки возле дома напротив.
— Предлагаю совсем короткую экскурсию, а потом — завтрак, — сказал он после обычных коротких приветствий. — Наш поселок называется без затей — форт Росс. Можно сказать форт Росс-3.
— А почему — три? — поинтересовалась Алла, осматриваясь. Действительно красиво. Дома стояли вдоль главной улицы на порядочном расстоянии среди обширных садовых участков, разделенных низкими, по колено, изгородями. От мощенной базальтовой брусчаткой дороги к коттеджам вели узкие тропинки разноцветного кирпича. Позади домов по холмам уступами поднимались заросли — сосны, клены, буки, еще какие-то, мне неизвестные деревья. И тишина, нарушаемая только плеском моря далеко внизу и пением экзотических птиц, издающих непривычные европейскому уху рулады и трели. По густо-синему небу над головой неторопливо плыли кучевые облака. Рай земной, если допустить, что таковой вообще где-нибудь существует. Не зря меня всю жизнь влекло в Новую Зеландию. Но постоянно что-то мешало сюда попасть.
Так и оставался в воображении миф-мечта — прекрасная земля на краю света, площадью больше Англии и с населением меньше, чем в Петрограде, где можно много часов подряд ехать вдоль восхитительных пляжей и не встретить ни одного человека...
— Почему? Первый форт Росс был основан русскими в Америке в восемнадцатом веке. Второй нами, но в другое время и в другом месте и ныне по некоторым причинам уже не существующий. Так что этот — третий.
— Четвертому же не бывать, — меланхолически заметила Алла.
Андрей посмотрел на нее с удивлением. Мы неторопливо шли по направлению к господствующему над поселком и бухтой замку. Внизу снова блеснули воды фьорда и изящный корпус крейсера на них.
— А это что за "фрегат"? — поинтересовался я.
— Наша ударная сила, флагман флота "Андреевского братства", дальний разведчик "Изумруд". В свое время — один из трех самых быстроходных крейсеров мира. Вошел в историю героическим прорывом через строй японской эскадры 15 мая 1905 года, в финале Цусимского сражения. После большевистского переворота во Владивостоке 1922 году с экипажем из офицеров и гардемаринов Морского корпуса еще раз прорвался в море и попытался уйти в Крым к Врангелю, но был захвачен и интернирован англичанами в отместку за свое позорное поражение в Черном море от Белого флота. Здорово мы им тогда врезали! — глаза его азартно блеснули, словно при воспоминании о победе над любимой девушкой. То, о чем он говорил, для меня звучало непонятно. В нашей истории все опять было как-то иначе, ни таких имен, ни названных фактов я не помнил.
— Я "Изумруд" выкупил якобы для использования в качестве прогулочной яхты... причуда богатого коллекционера... Позвольте представиться, — Андрей подобрался, лицо у него стало чопорным и значительным, — сэр Эндрю Ньюмен, член Королевского и многих других яхт-клубов, Почетный член Географических обществ всех цивилизованных стран, и прочая, и прочая, и прочая...
Я смог похвастаться только членством во Всемирном союзе журналистов и званием корветтен-капитана Звездного флота гонорис кауза. ["Honoris causa" - буквально - почета ради (лат.)]
— Так ты англичанин, что ли? — удивилась Алла.
— А кто бы позволил русскому после всего, что было, такой участочек под поместье, в полтысячи квадратных километров, прикупить? Так что здесь я англичанин. Ладно, это разговор особый.
Меня по-прежнему удивляло полное безлюдье в поселке. Только на крейсере наблюдалось не слишком активное движение матросов по палубе. Словно кроме нас здесь больше никого и не было.
— Нет, люди тут присутствуют. Не так много, но есть. У каждого свое дело, а кому совсем делать нечего, что тоже случается, проводят уик-энд в более интересных местах. Сегодня суббота, кстати, как я успел выяснить.
По дорожке, серпантином вьющейся между клумбами и альпинариями с неизвестными вечно зелеными растениями, мы поднялись к парадному входу в замок. Здесь нас встретили двое... ну не знаю, слуг или охранников, или, наконец, исполняющих свой урок послушников, если все же считать, что мы оказались на территории военно-монашеского ордена. Крепкие парни, сдержанно-предупредительные, удивительно безмолвные, одетые в матросские форменки с черными, окантованными белыми квадратиками погон и золотыми накладными якорьками.
Один открыл перед Новиковым глухую трехметровую дверь с бронзовыми кольцами вместо дверных ручек, второй пошел впереди по застеленными ковровыми дорожками коридорам и лестницам. Обстановка внутри тоже весьма напоминала таковую во дворцах представителей старых аристократических фамилий.
Ковры, картины, антиквариат, холодное и огнестрельное оружие последних четырех веков на стенах галерей и холлов.
В угловой комнате с многочисленными готическими окнами от пола до потолка, выходящими на фьорд и лесистые склоны гор, нас уже ждали. Как я понял — местное высшее общество.
Длинный стол посередине был накрыт по всем соответствующим времени и месту правилам. Серебряная посуда, по шесть хрусталей к прибору, конусы крахмальных салфеток и все такое прочее...
В ожидании нас за стол никто не садился. Шесть мужчин и три женщины, разбившись на группки, курили у жерла колоссального камина, о чем-то беседовали, просто прогуливаясь вдоль фасадных окон. И я сразу понял, что гостей кроме нас с Аллой, здесь больше нет. Все остальные — хозяева. Это ощущается интуитивно. Умение мгновенно оценить социальный статус впервые увиденного человека, определить его психотип, по возможности — род занятий, а главное — полезен он может быть в дальнейшем, опасен или "ни Богу свечка, ни черту кочерга", является, без ложной скромности, одним из моих достоинств, позволяющих уже много лет входит в первую десятку известнейших репортеров-фрилансеров (сиречь котов, которые гуляют сами по себе).
Началась церемония представления. Андрей крепко меня подвел. Если бы он сказал, что соберется подобное общество, я надел бы пусть не смокинг, но хотя бы приличный костюм. А то явился в светлых брюках и куртке, с легкомысленным шейным платком.
Народ же все больше был при параде. Меня извиняла только принадлежность якобы к богеме, тем более — иных времен, и, соответственно, имманентное право игнорировать буржуазную респектабельность.
Сначала — о дамах. Ирину мы уже знали, и добавить к ее описанию нечего. А разве что была она не в купальнике или белых шортах и блузке, как все почти дни перехода от Фриско до Южного острова, а в бледно-фиолетовом, под цвет глаз, узком платье.
Еще одна, назвавшаяся Сильвией, — слегка надменная дама, несколько ближе к сорока, чем к тридцати, явно нерусской внешности, для западноевропейки довольно красивая. Светло-кофейный строгий костюм, перстни с синими и красными камнями на тонких пальцах.
При ней состоял высокий широкоплечий мужчина того же возраста, загорелое лицо обрамлено удлиненной каштановой бородой, глаза цепкие и внимательные, как... Я бы сказал, как у частного детектива, но для этого его взгляду не хватало равнодушной холодности. Скорее он мог бы оказаться человеком искусства, изучающим возможную модель или персонаж. Звали его Алексеем Берестиным.
Третья женщина была горазда моложе, лет тридцати примерно. Я еще не научился легко определять возраст людей иного мира. Темноволосая, стройная и гибкая, с узкими бедрами и еще более тонкой талией. Высоковатая для такой фигуры грудь обтянута черным платьем из переливающейся, как мокрый шелк, ткани. На шее колье из крупных рубинов с золотом, в ушах такие же серьги, обута в красные туфли на невероятно высоких и тонких каблуках. Свое имя — Лариса — она назвала мелодичным, но чуть с хрипотцой голосом.
Особа явно для того, кто ей может не понравиться, опасная. Мне она напомнила тропическую коралловую змейку, ядовитую, как три кобры или десяток гюрз. А возможно и наоборот, не помню, кто из них страшнее. Мне в глаза она посмотрела с поверхностным интересом, а на Аллу бросила острый взгляд и отвернулась, будто не сочла объект ни противником ни жертвой.
Ее кавалер, Олег Левашов, совершенно не подходил в качестве партнера или мужа такому обоюдоострому созданию. Несмотря на крепкую спортивную фигуру, он казался флегматичным увальнем, где-то даже эпикурейцем, не совсем от мира сего. Улыбнулся располагающе, сказал, что рад познакомиться и при случае побеседовать насчет хроноквантовых двигателей, Андрей, мол говорил что-то такое...
Господин Шульгин Александр Иванович, так он представился, привлек мое внимание барственной вальяжностью, обилием золота на организме и одежде: кольцо, два перстня, один с печаткой, другой с бриллиантом размером с вишню, бриллиантовые запонки и булавка, да еще и часовая цепь поперек жилета. Потом еще явились свету большой, инкрустированный алмазной россыпью золотой же портсигар и зажигалка. С килограмм желтого металла носил на себе этот человек. Посчитать его лишенным вкуса и меры нуворишем мешали только глаза, умные, как у дрессированного медведя, и мелькающая на тонких губах мефистофельская усмешка. Возможно, весь купеческий антураж нужен был лишь для того, чтобы произвести известное ему впечатление конкретно на нас с Аллой, здешнюю компанию такие моменты вряд ли занимали.
Остальные мужчины показались мне поначалу менее интересными. Господин Басманов Михаил Федорович выглядел кадровым военным больших чинов, как бы даже не генералом. Почти одного со мной роста, спина идеально прямая, плечи развернуты, рукопожатие крепкое, аккуратно подстриженные усы, взгляд уверенный, шаг четкий. Синий костюм сидит безупречно, но кажется на нем неуместным. Без мундира он сильно проигрывает.
Старший лейтенант флота Владимир Белли единственный здесь был в форме, да еще и при царских орденах — белый крестик святого Георгия, еще один — рубиновый на черно-красной ленте — мне незнакомый, на длинных ремешках золоченый кортик с алым темляком и таким же алым крестиком в головке эфеса. Тоже, видимо, награда.
Представлен как командир крейсера "Изумруд". Совсем молодой офицер, лет двадцати шести, вряд ли больше. На плечах золотые с черными просветами погоны без звездочек. В обществе старших — сдержан и застенчив, но судя по должности и наградам — офицер весьма достойный.
И наконец, последний, Павел Кирсанов. Синеглазый худощавый мужчина, с короткой прической очень светлых волос, поначалу показался ничем не примечательным, но через несколько секунд я ощутил исходящую от него замаскированную, но агрессивную энергию. Мне даже показалось, что в любое мгновение от него можно ждать короткого, неуловимого удара в печень или ребром ладони по шее. Без всякого повода, с открытой располагающей улыбкой и даже, возможно, извиняющимся полупоклоном и беспомощно разведенными руками после. Ничего, мол, брат не поделаешь, надо так.
На сем интересном типе, который мог быть как наемным убийцей, так и известным беспринципностью и жестокостью приговоров судьей, церемония взаимного знакомства завершилась, и не Андрей, чего я ждал, а господин Берестин широким жестом пригласил всех к столу. Завтрак сам по себе не заслуживал бы описания, поскольку, хотя и был чудо как хорош, я такого не ел после возвращения на Землю даже в знаменитом ресторане "Океаниум" на Гавайях, ожидать иного в доме столь богатых и респектабельных людей было бы странно. Прислуживали официанты, весьма похожие на встретивших нас у входа парней, а возможно, и те же самые. Вестовые из команды крейсера, тщательно вышколенные элегантным его командиром.
Застольный разговор отличался легкостью и приятностью. Не имевшие дам мужчины произносили в адрес Аллы изысканные комплименты, и тут же, отвлекаясь, начинали спорить о каких-то недавно произошедших и непонятных мне событиях в "большом мире", к которому явно относились Россия, Европа и Северная Америка. Впрочем, в основном все старались, чтобы гостям не было скучно и одиноко.
С моего позволения Андрей вкратце обрисовал присутствующим кое-какие эпизоды наших приключений в Сан-Франциско, причем в его изложении они выглядели более забавными, нежели опасными и страшными. В принципе мои "подвиги" вызвали одобрение явно понимающих толк в таких игрищах людей.
Да я ведь сам почти сразу, на второй уже день там, во Фриско, догадался, что плейбой по виду и бонвиван Новиков совсем не чужд опыта спецопераций и дает мне десять очков форы.
Наконец, опять не Андрей, а Александр Шульгин задумчиво оглядел стол и сказал, что не видит, отчего бы благородным донам не продолжить приятное во всех отношениях общение в курительной. А дамам, напротив, не следует ли отдать должное накрытому для них в гостиной "сладкому столу". У них наверняка должны найтись темы, которых недостойны грубые мужские уши. Именно так и сформулировал.
— А чтобы совсем уж не лишать вас галантного внимания, попросим мы Вольдемара составить вам компанию. Он, в отличие от нас, успел получить светское воспитание в Корпусе, даже на царской яхте гардемарином ходил...
Старший лейтенант Белли согласно склонил голову с тщательно расчесанным пробором. Следует понимать так, что к определенным вещам он допуска не имеет? Соответственно, выходит, разговор намечается серьезный.
Знаю я, чем иногда заканчиваются беседы джентльменов или пусть будет по его — "благородных донов" в курительных. На вилле Панина во Фриско все тоже были ужас как благородные.
Курительная в замке подчеркнутой роскошью не отличалась и не предлагала выбора из сотен сортов табака, сигар и сигарет, как у пресловутого Панина, но оказалась достаточно уютной, обставленной удобной кожаной мебелью, имела непременный камин с арматурой из старой, но тщательно начищенной бронзы. Приятно, наверное, утонув в глубоких креслах, коротать долгие зимние вечера за стаканчиком виски или хереса, когда за стенами свирепствуют июльские ураганы и метели, а в камине трещат буковые поленья.
Насколько я помню, даже и электричество тогда не получило еще повсеместного распространения...
— Итак, друзья, — сказал Новиков, наливая из ребристой квадратной бутыли золотистое вино в низкие бокалы, — в самом первом приближении вы ознакомлены с историей Игоря и его прелестной спутницы. Волей уж или неволей, но они на определенный срок вынуждены будут пользоваться нашим гостеприимством...
— Насколько определенный и кем? — тут же вмешался я.
— Кем — это вопрос не ко мне. Может, Богом, может, — условиями игры. А насчет длительности срока... Я, кажется, говорил уже, что периодичность и шаг межвременных пересечений нам ясны недостаточно. Господин Левашов этим вопросом занимается, результаты обнадеживают, но... год, полтора, два — я не знаю. Могу гарантировать одно — насильно вас задерживать никто не будет.
— Если, поднял палец Левашов, — если вообще будет куда возвращаться. Андрей намекал вам на возможность схлопывания реальностей?
— Намекал, да только мне непонятно, как такое явление может выглядеть практически.
Все засмеялись, по-разному, впрочем. Левашов, наверное, раньше преподавал в университете. Умел объяснять доходчиво.
— Знал бы прикуп — жил бы в Сочи. Мне кажется, процесс этот не должен иметь ярко выраженного, тем более — катастрофического характера. Обреченная реальность скорее всего просто растворяется в других, ее окружающих, словно сахар в кипятке. Как это обрисовать в доступных и наглядных примерах? Наверное, все незаметно становится несколько другим. Большая часть материальных предметов, пожалуй, сохраняется, некоторая — заменяется похожими, но в чем-то иными. У людей стирается какой-то объем памяти... У некоторых, возможно не до конца. Из таких получаются юродивые, кликуши, пациенты психбольниц, просто алкоголики наконец. Доказывай потом, с диагнозом "делириум тременс", что вот на этом месте, "я совершенно точно помню", должна стоять Останкинская телебашня, а не водный стадион и не тюрьма...
— Тайна сия велика есть, — вставил Шульгин, просмаковав очередной глоток вина. — Над ней трудились многие профессора черной и белой магии. Пока — безуспешно... Однако желание нашего уважаемого гостя (он отчего-то говорил обо мне в третьем лице, а не обращался прямо) узнать все и сразу пусть и понятно, но трудноосуществимо в отпущенный нам отрезок времени. Поэтому я предложил бы ближе к делу.
Я ждал, по-прежнему стараясь сохранять невозмутимость. Сейчас вот все и решиться, я пойму наконец, для чего я им потребовался и какая участь нам с Аллой уготована.
— Об "Андреевском Братстве" мы уже немножко говорили, — сообщил своим товарищам Новиков, — теперь есть смысл вопрос конкретизировать. Мне будет позволено?
Все подтвердили, кто словом, кто жестом, что да, будет. Не совсем понимаю, к чему все так театрально было обставлено. Впрочем, любое общество должно иметь свои ритуалы. У масонов процедура гораздо более причудлива.
Андрей как будто прочитал мои мысли, принял наконец непринужденную позу и заговорил нормальным голосом и тоном.
— Ты, Игорь, за последнее время увидел и узнал многое, что тебя удивило и заинтриговало. В какой-то мере я тебе даже завидую. Для нас все эти чудеса стали уже несколько надоевшей рутиной. Как говорил один из персонажей Ильфа: "я устал от катаклизмов". А если конкретнее — ты сейчас видишь перед собой людей, волею судьбы принявших на себя бремя "охраны реальности". Нам это не слишком нравится, и если бы сейчас пришлось делать сознательный выбор — неуверен, что повторил бы этот путь.
— Отчего же, — опять усмехнулся Шульгин. — Выбор как раз был у всех. Кроме меня, — он развел руками. — ты имел полную возможность не принимать предложения Ирины прогуляться в прошлое, Андрей — воздержаться от возобновления знакомства с ней и уж тем более не ввязываться в драку с агграми, Олег — ограничиться использованием своей машинки исключительно в познавательных и корыстных целях. Только мною двигал категорический императив, я не мог отказать в помощи друзьям, попавшим в безвыходное положение...
— Ну, началось, — с привычной тоской в голосе сказал Левашов. Очевидно было, что друзья привычно, может быть, даже неосознанно, разыгрывают давным-давно отработанные мизансцены, не роли даже, а превратившиеся в стереотип амплуа. Новиков остановил Шульгина коротким жестом.
— Хватит. Игорю и без того сложно нас понять, а так ты ему совсем задуришь голову. Сам разберется со временем, если захочет.
Так вот, сейчас дела обстоят следующим образом. По ряду причин, суммарно сложившихся в непреодолимую силу, мы оказались вынуждены вмешаться в естественный ход истории, послужили "запалом", инициировавшим процесс возникновения альтернативных реальностей, о чем уже было сказано, а теперь обречены этот процесс постоянно контролировать, чтобы не случилось худшего. Четыре года тому назад с нашей помощью возникла очередная, теперь уже здешняя "историческая химера". Антибольшевистская коалиция, которую у нас называли собирательным термином "белые", сумела освободить от "красных" значительную часть бывшей Российской империи, создать на подконтрольной территории сравнительно демократическое государство Югороссия. Соответственно, изменился расклад сил и геополитика во всем остальном "цивилизованном мире". Нам казалось, что тем самым установлен более правильный миропорядок, который не позволит повториться (или возникнуть) цепочке причин и следствий, повлекших за собой такие катастрофы, как фашизм, Вторая мировая война, ядерные бомбардировки и прочее... Долго все перечислять. Однако...
Он раскурил новую сигару. Драгоценные изделия, которые следует медленно и благоговейно смаковать, Андрей жег, как банальные солдатские папиросы. Помолчал, словно раздумывая, что и как говорить дальше. Мне все время хотелось начать задавать вопросы, потому, что слишком непонятно звучало то, что он сообщал. Но я твердо решил терпеть. Гораздо интереснее выслушать то, что собеседник желает сказать без давления со стороны.
— Однако намерение, сделав главное дело, отстраниться от происходящего и спокойно наслаждаться жизнью в устроенном по нашему проекту мире, при ближайшем рассмотрении оказались не слишком реалистичным. Были бы мы поумнее — сообразили бы это раньше. А теперь нам волей-неволей, но приходится то и дело в происходящее на Земле вмешиваться... Для чего потребовалось создать соответствующую инфраструктуру.
— Всемирная полиция нравов? — все-таки не выдержал я. Когда-то мы с друзьями-коллегами в гипотетическом плане обсуждали подобную идею, кажется, это было в Маниле, в дни пятой гражданской войны. Мы к тому времени страшно устали от постоянного риска и окружавшего нас моря крови, неэффективность ооновских сил по принуждению к миру доводила до отчаяния. Вот тогда кто-то и высказался в том смысле, что пора бы забыть о так называемых цивилизованных мерах и создать наконец тайную полицию планетарного масштаба, которая без всяких "демократических процедур" выявляла бы и в корне пресекала малейшие признаки сепаратизма любого толка. Мол, на войне как на войне. Почему на фронте сам факт наличия на человеке военной формы противной стороны достаточен для его уничтожения почти любыми средствами, и никто не интересуется причинами, побудившими эту форму надеть, и степенью личной вины в происходящем, а некто, совершающий куда большие преступления против человечности, но одетый в штатское и называющий себя членом какой-нибудь партии или движения, не может быть подвергнут наказанию или каре без бессмысленно долгих судебных процедур?
— Не совсем так, скорее всемирное агентство по предотвращению чрезвычайных ситуаций, — ответил Андрей. — Но все это настолько условно... Мы теперь вынуждены постоянно отслеживать главные мировые процессы и время от времени вмешиваться, если возникает серьезная опасность...
— Опасность для чего? — опять не сдержался я. — Для вас лично, для вашего положения в мире, или?.. Войны, революции, перевороты, техногенные катастрофы всегда были и будут, и никому не по силам все их предотвращать или парировать. Да и нужно ли это вообще? История она и есть история...
— Хороший вопрос, — ответил мне Берестин. — вы, очевидно, в своем мире не читали книг, написанных нашими авторами по данному вопросу. У вас, наверное, никогда не предпринимались попытки насильственного изменения менталитета целых народов и "большие скачки" по преодолению "неперспективных" исторических формаций...
— Нет, кое-что было и у нас, но скорее теоретически... Наш мир тоже далек от совершенства...
— С вашим миром мы в основном знакомы... Так вот, вмешиваться нам приходиться в тех случаях, когда с высокой степенью достоверности можно ожидать действительно катастрофических последствий для человечества...
— Или когда наша реальность, тоже достаточно химерическая, начинает входить в режим автоколебаний, — добавил Левашов.
Кажется, теоретические вопросы начали меня перенапрягать. Не люблю разговоров, в которых мне понятно намного меньше половины.
— Корче, что вы от меня хотите или что можете предложить?
Шульгин удивленно приподнял бровь. Кстати, я отметил, что двое из присутствующих участия в разговоре не принимали вообще. Тот, который назвался Басмановым, явно скучая, смотрел в окно, где виднелся над вершинами деревьев кусочек синего неба, а Кирсанов сосредоточенно полировал ногти специальной машинкой со многими пилочками, щеточками и войлочными подушечками. Очевидно, ранг они занимали более низкий, чем Новиков с тремя товарищами, или просто не пришло еще их время что-то сказать или сделать...
— Да вы знаете, в общем-то, и ничего. — Александр Иванович словно даже испытал недоумение от моего вопроса. — Мы, кажется, решаем сейчас вопрос о вашей с подругой адаптации. Раз уж Андрей повторил ошибку "маленького принца"... — Он увидел, что я опять не понимаю, пояснил: — Книжка такая есть. Некий Сент-Экзюпери написал. Там означенный принц говорит: "Мы в ответе за тех, кого приручили..." К вам это относится, конечно, иносказательно. Но раз с помощью нашего друга вы здесь все же оказались, должны же мы позаботиться о вашей безопасности и благополучии...
Мне показалось, что говорит он искренне. Не менее искренне, чем Новиков на палубе своей яхты, когда они с Ириной решили помочь мне найти Аллу. Может быть, действительно они обыкновенные альтруисты? Однако, глядя в глаза этого человека, не слишком верилось в его полное бескорыстие.
— Мы можем вам предложить несколько вариантов ближайшего будущего, — продолжил Шульгин. — Первый — вы остаетесь с Аллой здесь, в форте. Живите на полном пансионе до тех пор, пока звезды не обозначат благоприятный для вас расклад. Гуляйте, купайтесь, ходите на охоту, читайте книги, в меру сил и желания участвуйте в общественных работах... Пожалуйста.
Второй — мы можем переправить вас в любую точку земного шара и снабдить документами и средствами для достойной жизни по выбранному вами сценарию... в том числе и помочь разработать сам этот сценарий, поскольку вы не слишком хорошо ориентируетесь в наших реалиях... — он опять сделал паузу, подлил себе и мне еще вина. Такого вкусного и ароматного хереса я не пил, пожалуй, никогда в жизни. Почвы у них здесь, что ли, другие или утраченная в нашей реальности технология?
Я видел, что он еще не исчерпал набор вариантов, и молчал, ожидая, что еще мне будет преложено.
Увидев, что я не изъявляю пылкого энтузиазма, Шульгин сказал как бы разочарованно: — Наконец, уважая права личности, мы можем предоставить вам полную и абсолютную свободу на угодных вам условиях...
— А совсем уже наконец? — решил я прекратить затянувшуюся игру.
Новиков посмотрел на меня одобрительно.
— Такому энергичному и склонному к авантюрам человеку, как ты, вряд ли пристало пассивно ждать у моря погоды. Поэтому последнее предложение — присоединиться к нам и вступить в ряды "Братства" как полноправному члену.
— Это предполагает серьезные ограничения моей свободы, обряды посвящения, "омерту", суровую расплату за предательство и тому подобное? — поинтересовался я, имея представление о порядках в тайных обществах, от, сицилийской мафии до "белых призраков Ньянмы", японских "якудза" и китайских триад.
Новиков засмеялся, а господин Кирсанов впервые посмотрел на меня с профессиональным интересом. Возможно, он как раз и является кем-то вроде "хранителя обряда", или проще — начальника службы внутренней безопасности.
— Естественно, кое-какие правила у нас есть. Но они не более суровы, чем обычаи офицерской кают-компании или устав респектабельного "Хантер-клуба". Пытки раскаленным железом, закапывание в землю живьем, отрубание конечностей в программу не входит.
— Что касается предательства, — добавил ровным, хорошо поставленным (наверное, и поет недурно) голосом Павел Кирсанов, — его опасность сведена к минимуму. Вы никого там, где придется работать, не знаете, вас никто не знает, и предложить достойную цену мало кто сможет, поскольку у вас и так будет все... Разве что вопрос о жизни и смерти встанет, да и то мы вас из большинства мыслимых ситуаций почти наверняка вытащим... — тут я ему поверил. Новиков в одиночку сумел меня спасти от совершенно неминуемой смерти, а тут их вон сколько, не считая известного количества "братьев" низших ступеней посвящения. Которые, разумеется, в такой организации быть должны.
— Вот разве, осмотревшись, вы вдруг собственную игру затеять решите, — продолжил своим ровным голосом Кирсанов, — так и тогда речь будет идти не о репрессиях, как форме мести, а просто вы автоматически перейдете на другую сторону, с которой поступать должно сообразно обстановке...
— Как видишь, Игорь, даже Павел Васильевич ничем особенно страшным не угрожает. А он человек суровый, мы все его в той или иной мере остерегаемся... — Если это была шутка, то никто на нее соответствующим образом не отреагировал. А Новиков продолжил после короткой паузы:
— Так что решение можешь принимать в здравом уме и безмятежном состоянии духа...
Мне показалось, что он этими словами на что-то мне намекает.
Наша беседа, весьма для меня интересная, начала несколько затягиваться, хотя и была очень познавательна. Но я понимал, что за два или три часа все равно узнать достаточно и о новом, загадочном пока для меня мире, и о подлинных целях "Андреевского Братства" нереально. Я не хотел связывать себя какими бы то ни было обязательствами, и то же время полностью отстраниться от происходящего и пассивно ждать, как сложится наша с Аллой судьба, не считал для себя возможным. Я же репортер в конце концов, а сейчас в руки идет совершенно невероятный материал. И неважно, удастся ли когда-нибудь опубликовать его в моем журнале или продать информационным агентствам. Это вопрос второй.
Поэтому я ответил осторожно и обтекаемо, мол, в принципе я, конечно готов, тем более, что чувствую себя Андрею обязанным, и все, что от меня зависит, сделаю для блага и пользы моих вновь обретенных друзей. И в то же время хотелось бы поглубже вникнуть в...
— Ради Бога, — немедленно согласился Шульгин. — Неделю, две — сколько угодно можешь размышлять, прессу заодно почитаешь, учебник истории для десятого класса, еще что-нибудь. Мы не торопим. Заодно советую принять к сведению — если пока не дошло, — мы не альтруисты профессиональные, не организация типа "Конец вечности", где серьезные дяди с насупленными бровями, надуваясь от собственной важности, делают жутко ответственные дела, не "Союз пяти" или там "девяти", не брежневское Политбюро даже, а просто компания сравнительно добродушных циников. Гарун-аль-Рашиды и графья Монте-Кристо после завершения обязательной программы. Мы не переделываем мир в духе утопистов-коммунистов, а просто живем в предложенных обстоятельствах, стараясь, чтобы жизнь соответствовала нашим романтическим идеалам. Мы из последних "шестидесятников", это тебе тоже сразу не понять, но позже узнаешь и это, но те, кого так называли, отличались своеобразным взглядом на проблемы морали и истории. Мы считали, что коммунисты не должны были победить в нашей стране — и мы исправили ошибку истории. Власть же как таковая нам не нужна вообще...
— Не совсем так, — вставил Берестин. — Вернее, не нужна как самоцель или даже как род занятий... Но в случае необходимости... Если угодно, задача, которую мы сейчас решаем, — это спасение нынешней, едва возникшей цивилизации. Для собственного удовольствия. Раньше мы были наивнее и считали, что каждый человек что-то кому-то должен. Вот Андрей, — Александр Иванович изобразил уважительный полупоклон в сторону Новикова, — совсем недавно считал, что уничтожить пришельцев-аггров — наш священный долг перед человечеством. Теперь он слегка изменил точку зрения. Мы все наконец просто поняли, что нам — здесь присутствующим и кое-кому еще — надо иметь место, в котором возможно жить в соответствии с некими принципами.
Ну вот на этой конкретной Земле. Эрго — мы защищаем собственную среду обитания от всех, кто может ей навредить. Совпадает это с интересами какой-то части человечества — слава Богу. Нет — на нет и суда нет...
— ...А есть особое совещание, — без улыбки добавил Новиков. И снова я не понял, очевидно, содержащегося в этой фразе не слишком веселого юмора. Это начинало утомлять. Язык у нас вроде бы один и тот же, и люди мы близкие по возрасту и образованию, а вот общаемся как иностранцы. В лучшем случае. Разрыв в сто тридцать лет, причем прожитых на разных исторических линиях. Боюсь, мне придется здесь труднее, чем я себе вообразил. Однако — посмотрим... За мной тоже кое-какой жизненный опыт и больше века научного и культурного прогресса человечества.
