ГЛАВА 13

... Ключ в двери скрипнул как раз тогда, когда я, умиротворенный воспоминаниями о далекой, но безмятежно счастливой молодости, начал слегка задремывать. Настроившись, я собрался увидеть во сне что-нибудь доброе, даже слегка сентиментальное. И вот...

Дверь открылась, и, я, не желая изображать человека неестественно спокойного, тут же рывком сел на койке. Даже ни в чем не повинные люди в подобных местах сохраняют видимость душевного спокойствия только значительным напряжением воли.

— Пойдемте, — предложил юноша в командирской форме Красной Армии. Похожий на одного из тех, вчерашних, в "Мотыльке".

... Сопровождающий привел меня на третий этаж, в помещение, весьма напоминающее здешние "присутственные места". Две просторные смежные комнаты, в меру неопрятные. Высокие потолки, не слишком яркое электрическое освещение, разностильная мебель, собранная по царским еще департаментам и квартирам экспроприированных богачей. Окна, задернутые плотными бордовыми шторами, запахи застарелого табачного дыма и другие, которые распространяют вокруг себя люди, явно не ежедневно принимающие душ и меняющие нижнее белье.

Кроме Станислава, я увидел здесь еще троих мужчин в такой же, как у него полувоенной форме, отличающейся только цветом гимнастерки и брюк. И, к своему то ли удивлению, то ли разочарованию — Людмилу, тоже одетую по-советски: в узкую шерстяную юбку, шевровые сапожки, чуть не лопающиеся на тугих икрах, коряво сшитую кожаную куртку и красную косынку. Она сидела в уголке за некогда полированным, а теперь исцарапанным и заляпанным чернильными пятнами столом читала бумаги из замусоленной картонной папки.

Украдкой вскинула глаза и снова уставилась на плохо пропечатанные строчки. Высокие часы в противоположном углу показывали 21 час.

— Здравствуйте, товарищ Риттенберг, — не вставая, протянул мне через стол руку главный здесь, наверное, человек, лет сорока, с кривоватой растрепанной бородкой, в чеховском пенсне.

— Мы с удовлетворением восприняли ваше согласие помочь нам в работе...

— Здравствуйте, — ответил я. Нашел поблизости свободный стул, как можно бесцеремоннее подтянул его к себе, сел. — Помогать я всегда рад. Это мое даже, в некотором смысле, кредо. Ну немножко профессия... Со всем, отсюда вытекающим.

— Ах да, да, конечно, — сообразил, что я имею в виду, собеседник. Пошевелил длинными худыми пальцами над разложенными по столу бумагами. — Первый, так сказать, взнос, которым мы с вами рассчитались, это ваша жизнь... и здоровье. О следующих можно договориться.

— Не согласен. Жизнь и здоровье всего лишь необходимое условие для самой возможности нашего дальнейшего сотрудничества. Так что еще неизвестно, может это я вам пошел навстречу, не став разгрызать ампулу с ядом.

Один из стоявших сбоку от стола "товарищей" дернулся, но начальник остановил его жестом.

— Игорь Моисеевич шутит. Он не принадлежит к тому типу людей, которые готовы на подобные решительные шаги. Но смысл в ваших словах есть, — вновь обратился он ко мне. — После применения процедуры принуждения к сотрудничеству ваша потребительская стоимость значительно упала бы...

Видел я уже таких мужчин, с непреодолимой страстью к разглагольствованиям там, где следует говорить коротко, сжато и по делу. Очевидно, им кажется, что таковые словесные конструкции придают им значительности и убедительности.

— Вам в голову не приходило, что все наоборот? Если бы вы начали с процедуры принуждения, то заведомо поставили бы крест на всей операции, которую, судя по всему, намереваетесь продолжить и возлагаете на нее определенные надежды. Поясняю — со мною что-то такое происходит, и вся цепочка ревется. От источника, который передал какую-то, очевидно важную информацию через вон ту дамочку, — я показал пальцем на Людмилу, — потом через меня и до почти самой головки "Братства". Она, конечно, сама тоже выходит из игры, исчезаю я... Выводы способен сделать самый ограниченный контрразведчик. Разумеется, обесценивается сама информация, сворачивается сеть агентуры, причастная к делу. И вы остаетесь — с чем?

Теперь для убедительности нужно взять без разрешения папиросу из коробки на столе, закурить и ждать развития событий.

— Нет, ты посмотри, Вадим Антонович, как он нагло себя ведет! — вдруг, совершенно против логики происходящего, вскочила со своего места Людмила. — Если каждый беляк... — она даже задохнулась от праведного пролетарского гнева. — Правильно я говорила — нечего с ним нянькаться. Уже давно бы все как на блюдечке выложил и сам по всем явкам нас провел. Сейчас бы его помощнички и резиденты сидели бы по камерам и кололись только так...

Она даже, как подлинная фурия революции, изобразила намерение схватить меня за грудки своими неслабыми ручками.

Это уже такой наигрыш, что я на секунду растерялся. Но тут же подумал: а вдруг у них подобная истеричная несдержанность в порядке вещей? Нервы у граждан истрепаны годами войн и перманентных революций...

Я нагловато ей усмехнулся и подмигнул, даже сделал руками короткий, почти неуловимый жест, напоминающей ей то, что у нас было, и как бы предлагающий повторить это же в ближайшее время. Вообще-то этот жест из "лексикона" тамильских сепаратистов, с которыми я имел дело во время индо-цейлонской войны, но Людмила поняла его без перевода. Она одновременно и еще больше рассвирепела, и смутилась. Наверное, сочла, что нарушила чем-то свой революционный долг, вложив в исполнение агентурной задачи слишком много эмоций.

— Сядь, Бутусова, и молчи, пока не спросят. А то вообще за дверь выставлю...

В чекистов, значит, решили поиграть ребята, в гэпэушников то есть. Какая она к черту Бутусова, выдвиженка в славные органы из беднейших слоев пролетариата, как старается изобразить? Ее вчерашняя легенда куда ближе к истине, да и то, пожалуй, в смягченном варианте. Не ошибусь, если предположу, что еще до революции, а не только последние три года ей довелось повращаться за границей, и отнюдь не в поисках куска хлеба насущного... Так что игра становиться все интереснее.

— Станислав Викентьевич не ошибся, вы перспективный сотрудник. Польза от вас может быть. У нас, увы, не так много людей, способных мыслить столь четко и здраво. Допустим, я соглашусь на ваши условия. На все, — он голосом подчеркнул последнее слово. — Что реально мы можем получить взамен?

— Вас, значит, Вадим Анатольевич зовут? — уточнил я.

— Лучше попросту товарищ Кириллов...

— И вы хотите меня убедить, что настолько слабо профессионально подготовлены, пытаясь говорить со мной о достаточно деликатных вещах в такой обстановке? — я обвел рукой вокруг. — Может, еще на митинге будем вопросы решать? Так и ответы будут соответственные... — и я наизусть закатил длиннейшую фразу из только что прочитанного Троцкого.

— М-мда, — сказал Вадим Антонович, и после движения его головы комната опустела.

— Я, признаться, не сразу поверил Станиславу Викентьевичу, что нам в руки попал разведчик высокого класса. Я думал — ну, курьер и курьер. Ну может быть образованный и неглупый. Однако... И почему же вы просто курьер?

— Почему и нет? А если как раз на такой случай? Если ситуация настолько серьезна, что кое-кому потребовалось проверить надежность не только канала связи, но и всей московской сети? Что и достигнуто. Были бы ваши люди чуть-чуть грамотнее, уже после нашей с "Бутусовой" встречи в кабаке нужно было всю схему операции менять. А так... — Я снова посмотрел на часы. — У вас остается всего два с половиной часа, чтобы принять принципиальное решение. Или на операции крест, а меня к стенке, или...

— Что должно случиться в полночь? — быстро спросил Вадим.

— Ничего чрезвычайного. Просто выйдет контрольное время, и меня, посылку и всю операцию спишут в расход. Концы в воду, как у вас говорят. И можете ловить конский топот.

Он задумался, а я снова закурил, чувствуя, неприятное жжение на языке. Неужели было время, когда я выкуривал одну-две хорошие сигары в неделю, под настроение?

Но у этого не совсем понятного человека папиросы были высококачественные, турецкие, марки "Кара Дениз".

— А если, значит, успеть до двенадцати? У вас есть чем замотивировать столь долгую задержку?

— Раз плюнуть. Первая половина — в соответствии с фактами. А дальше... — я сделал вид, что импровизирую на ходу. — Кафе открылось не в девять, а почти в полдень. Меня это насторожило, я долго проверялся, заметил слежку. Водил преследователей по всей Москве до темноты, потом оторвался. Укрылся вместе с Людмилой на тайной, лично моей квартире, немножко ее подопрашивал, на предмет выяснения, не работает ли она на противника, потом со всеми предосторожностями явился на место в последний момент. Специально последний...

— Не слишком ли примитивно? Вам поверят? — спросил Кириллов, обмозговав мой план.

— Должны. Именно потому, что будь я "двойником", обставил все без задоринки. Пошел, встретил, вернулся, и ноль сомнений.

— Возможно, возможно. А для чего вам Людмила? Ее-то на какой хрен с собой тащить?

— Для достоверности и безопасности.

— Чьей? — быстро спросил Кириллов.

— По легенде — ее и всего дела. Раз была слежка, то вели безусловно Людмилу. От самого Лондона, возможно. Или от Риги. Оставить ее нельзя. Попади она в лапы ГПУ — что тогда? Но и свою безопасность я из внимания не упускаю. Она же у вас тоже не так просто, не девочка на побегушках. Кое-что знает, в заложницы сгодится... Или, если все гладко пойдет, будет моей связницей и еще одним вашим человеком в недрах интересующей вас организации...

— Логично, — протянул он. — Уж до чего логично, что я даже не знаю... Ведь что получается — мы отпускаем вас, возвращаем посылку (подменить ее или хотя бы исказить часть заложенной там информации технически невозможно), отдаем в заложники своего человека плюс расшифрована очень для нас важная явка — и что?

Его лицо выразило настолько естественное недоумение и обиду, что я рассмеялся. А ведь в самом деле... Или прав Шульгин, и люди этого времени и этого мира настолько примитивнее нас в интеллектуальной (пусть даже очень специфической) сфере, что обманывать их даже несколько стыдно. Как у малыша-первоклассника конфетку выманить...

А почему бы и нет в конце концов? Пусть устройство мозгов и качество интеллекта за тысячу лет и не изменилось, а вот жизненный и профессиональный опыт, реальная практика политической интриги, сам способ подхода к решению определенных задач изменились очень и очень...

— А об этом, любезнейший Вадим Антонович, думать надо было гораздо раньше. Хотя я понимаю, положение у вас сложилось хуже губернаторского. Рискнули вы отчаянно, в условиях дефицита времени, но... Но ведь и не проиграли пока. Все, как я понимаю, упирается для вас в вопрос гарантий. Если я, пусть и преследуя собственные интересы, согласился пойти на перевербовку и честно буду обязательства исполнять, перед вами открываются блистательные перспективы...

— Если же нет?

— Если нет... Милейший, а как вы вообще представляли себе все это? Вы же достигли своей цели — клиент сдался и пошел на перевербовку...

— Не так он на нее пошел...

— Ах черт, какой же я дурак! — хлопнул себя по лбу, в искреннем отчаянии. — Мне бы сопли пускать, в ногах у вашего Викентия, то бишь Станислава, поваляться, жизнь выпрашивая, а уж потом...

— Примерно так, — кивнул Кириллов.

— Увы, не сообразил вовремя. А теперь что уж... Либо верьте, как есть — либо к стенке... Игра и так проиграна, но там хоть в будущем сомнения мучить не будут...

— Что-то уж часто вы о стенке поминаете. Это тоже какой-то приемчик?

— А как же. У меня этих приемчиков...

— Тьфу ты, черт! — человек совершенно натурально плюнул на затоптанный пол, подошел к окну. Как и учил Шульгин, я довел его до полной растрепанности чувств. Отодвинув в угол шторы, он молча смотрел на улицу. И пока он так стоял, я успел заметить на противоположном доме вывеску: "Мосгико при МОСО". Нормальная советская абракадабра, но теперь при необходимости найти их логово — раз плюнуть. Разумеется если останусь жив.

Я совсем в тот момент забыл, что Шульгин со своей аппаратурой безусловно знает и это место, и любое другое...

Постояв пару минут спиной ко мне, он, похоже, нашел решение. Отчего весь расцвел.

— Мы вот что сделаем. Сначала заедем на одну из ваших явок, которую вы нам выдали. Признаюсь, мы о ней знали, и то, что вы ее не утаили, говорит в вашу пользу. Изымем кое-какие документальные улики, по-свойски побеседуем с людьми, которые могут там оказаться. Конечно, вы примете в этом самое активное участие, а мы, что нужно, тщательно задокументируем, а потом уже отпустим. И подписочку потребуем, о согласии работать на нас. В случае чего...

Для импровизации — неплохо. И, как это ни отвратительно, придется на такой вариант соглашаться. Шульгин же сказал, что принимать любое предложение, дело важнее сантиментов. А там — как уж сложится, может Александр Иванович и вмешается в нужный момент.

Я пожал плечами и улыбнулся. Мог бы еще сказать непонятному человеку, в том же шульгинском стиле, что и такой остроумный вариант ничем не улучшает его положения, но воздержался. У них, может быть, к подобным делам серьезнее относятся, верят, что запачканный предательством человек никуда не денется.

... Снова появились в комнате люди, очень похожие на местных гэпэушников, но один из них втащил за собой большой деревянный аппарат на треноге, с черными кожаными мехами и медным цилиндрическим, поблескивающем линзами объективом.

— Перед тем, как заняться делом, давайте на всякий случай сфотографируемся. На память, — с извиняющейся улыбочкой предложил Кириллов.

— Ради Бога. Особенно если карточку подарите...

Под яркие, дымные магниевые вспышки меня запечатлели индивидуально, в фас и профиль, а потом еще сделали несколько групповых снимков: на стуле в окружении дружески улыбающихся "чекистов", вдвоем с Вадимом, вдвоем со Станиславом, с Людмилой. Зачем бы это? Если как доказательство моего с ними сотрудничества, то вполне примитивно. Или — намереваются запустить портрет по своим каналам, на предмет идентификации...

Затем все скопом отправились вниз. Что интересно — мне опять застегнули на запястьях наручники. Очень примитивные по нашим меркам, то ли дело добротные гравитационные. Избавиться от них — не вопрос. Я так прикинул, что у меня хватит сил и выдержки просто разорвать цепочку. С некоторыми травмами, но в основном косметического плана.

Лестница, по которой мы спускались, была довольно крутой, со ступенями из натурального, но сильно вытертого временем мрамора, и стены были грязные, едва угадывался на штукатурке когда-то яркий растительный орнамент. И угольная лампочка светила тускло, только-только чтобы не спотыкаться в пути.

Чем я и воспользовался, удовлетворяя свои мелкие злобные инстинкты. Людмила спускалась на двух человек ниже меня, и, выбрав подходящий момент, я повторил вчерашнюю шутку. Заставил шедшего за ней "чекиста" оступиться и, падая, подсечь женщину.

Они покатились вниз, считая ступеньки боками и головой. С руганью и визгом. Угол наклона лестницы был как раз подходящий.

Изумленные неловкостью своих товарищей, сотрудники подняли Людмилу, начали промокать имеющимися у них, к моему удивлению, платками оцарапанную щеку и обильно кровоточащий нос. Она, тоже ничего не понимая, уставилась тем не менее на меня, а не на непосредственного виновника мечущим искры взглядом.

Осталось только пожать плечами и показать ей скованные руки. Но она-то помнила и неизвестно почему разбившийся бокал, и мой давешний намек. Который можно, при желании, толковать не только в буквальном, но и в переносном смысле. Мол, я тебе еще сделаю...

Хороший намек, особенно если иметь в виду, что нам с ней предстоит остаться наедине в стане ее врагов...

В мой автомобиль, который кто-то уже перегнал внутрь глухого двора-колодца, меня подсадили довольно аккуратно. Один из охранников сел рядом, мой первый здесь знакомец, Станислав Викентьевич, — за руль, а Кириллов — на переднее сиденье.

Следом тронулись еще две под завязку набитые вооруженными людьми большие машины, похожие на немецкие штабные "ганомаги".

Поехали, как я понял, туда, где их мог ждать максимальный успех. В Марьину рощу, в засвеченный Шульгиным оперативный штаб организации, которая выражала здесь интересы "Братства".

Долго пробирались темными переулками, которые если и были когда-то вымощены булыжником, то убедиться в этом оказалось невозможно из-за полуаршинного слоя жидкой грязи.

Проехали мимо Савеловского вокзала. И снова, как не первый уже раз, меня кольнуло странное чувство. Мир совсем другой, а опорные точки в нем прежние. И здание вокзала я помню, пусть и несколько перестроенное, но в принципе такое же.

Как говорил Новиков, многие из объектов наших миров мы эксплуатируем совместно и иногда даже одновременно. То есть в этом самом месте полутора столетиями спустя толпятся мои земляки-современники, чтобы на архаичном пригородном поезде отправится на дачу или по грибы в недалекие лесные угодья.

Вот только что я, может быть, нечувственно задел кого-нибудь из них плечом... Да... а если вдруг как-то суметь выломиться отсюда в то пространство-время? Тем же образом, каким Андрей выдернул меня к себе...

И, поразительно, я вдруг ощутил за спиной присутствие Артура. Совершенно так, как в Сан-Франциско в оружейном магазине. Неужто и он сумел преодолеть межвременной барьер, оставив свою бренную оболочку в каюте "Призрака"?

Но в этот раз я не испугался, скорее испытал прилив энтузиазма и надежду. Вдруг и от его появления будет какая-то польза, как тогда на гангстерской базе?

— Не боишься, Вадим Антонович, бо-ольшой заварушки? — спросил я, перейдя на фамильярный тон, когда наша машина остановилась в квартале от объекта.

В свое время я прошел соответствующий курс корректировки зрения и в темноте видел ненамного хуже, чем при свете, тем более что сквозь разошедшиеся тучи светила яркая, почти полная луна.

Место для базы Александр Иванович выбрал более чем грамотно. От последнего дома в переулке ее отделял промежуток, который раньше заполняли два или три дома, частично сгоревших, частично разобранных на дрова и иные хозяйственные нужды соседями. То есть стоял он на отшибе в и без того глухом и мрачном месте. Но главное было даже и не в этом. Участок вплотную примыкал к кирпичному забору, за которым возвышалась покосившаяся колокольня снесенной церкви и какие-то еще полуразрушенные строения. Удобнейшее место для засады.

— Вы не ответили — не боитесь неожиданностей, товарищ Кириллов? — снова спросил я. — Насколько мне известно, народ там может оказаться серьезный...

— Не боюсь. А вы не суетитесь, Игорь Моисеевич. Возможно, придется немного и пострелять, но не ваша это забота. В нужный момент я скажу, что делать. Пока же лучше помолчать...

И он нервничает, невзирая на показную отвагу.

Мои коллеги оцепили с трех сторон деревяный, не слишком большой дом с мезонином, окруженный тесовой оградой и густыми, давно облетевшими зарослями кустарника за ним. Возможно, они даже успели форсировать в каких-то местах этот забор заблаговременно. Вооружены штурмовые группы были, как я успел заметить еще при посадке в автомобили, характерно выглядевшими немецкими автоматами "рейнметалл" образца, кажется 1918 года, с торчащим влево и вбок коробчатым магазином.

Шульгин меня хорошо натаскал на знание всей легально существующей в этом мире боевой техники. (Слово "легально" я подчеркнул потому, что была здесь еще и другая, которой пользовались только члены "Братства", сильно от местной отличающаяся.)

Еще два или три человека, как успел заметить, облаченные в полную форму ГПУ, то есть в обычную военную плюс кожаные куртки и фуражки с василькового цвета верхом, пошли прямо к калитке. Я взглянул на часы. Зеленоватые фосфорные стрелки показывали пять минут одиннадцатого.

— Полтора часа максимум осталось, — сказал я так, будто это больше касалось меня, чем их. Никто из присутствующих в машине не ответил.

После вызывающе громкого и частого стука сапогом или даже прикладом в калитку за забором гулко залаяла собака, большая, что-то вроде кавказской овчарки, к ней тут же присоединилась вторая.

Вспыхнул свет мощного фонаря. Слишком яркого и мощного, если это не был стационарный, подключенный к кислотному аккумулятору прожектор.

— Кто там, чего надо? — послышался раздраженный голос уверенного в себе человека.

Невнятный ответ с нашей стороны, и тут же хлопнул одиночный пистолетный выстрел.

То ли человек со двора выстрелил, то ли "гэпэушник". Или нет, сначала я все-таки услышал яростный лай и хрип собаки, почуявшей и вцепившейся в добычу. И ночь взорвалась огнем.

Из удобно поставленной машины поле боя было видно отлично. По крайней мере — мне, автоматы нападающих стреляли почти без пауз. Слышно было, как пули откалывают щепки от досок забора, с чмоканьем врезаются в стены дома и стволы деревьев, рикошетят от кирпичного цоколя водокачки. Со стороны дома хлопали редкие пистолетные выстрелы. Через минуту-другую все стихло.

— После такой артподготовки вряд ли там найдется, с кем проводить индивидуальную работу, — заметил я. — И наручники с меня вы бы лучше сняли. А то не дай Бог что случиться, куда я вот такой? — и протянул Кириллову скованные руки.

— Сними, — сказал он Станиславу, а тот, поворачивая ключ в замке, поинтересовался: — А какой вариант вы имеете в виду?

— Тот, что часто случается. Начиная стрелять, не всегда знаешь, чей выстрел будет последним... И лучше прилечь возле машины, до поры...

— Зря опасаетесь. Все уже кончилось. Теперь нужно поторопиться. Чтобы шум лишней тревоги не вызывал...

Мы вошли во двор. Поперек дорожки лежал убитый пес, а чуть дальше — человек. Тоже, похоже, мертвый.

... Дом внутри выглядел как раз так, как и должна выглядеть конспиративная квартира тайной организации, готовящей государственный переворот.

Прямо в первой комнате, у стен, — несколько ящиков с винтовками, пистолетами и патронами, какие-то мешки, грудами сваленные красноармейские шинели, связки сапог. На столе во второй комнате — зеленая коробка полевого телефона, с уходящим в форточку проводом. Вокруг конторки в углу рассыпаны по полу десятки серых книжечек партийных билетов РКП, удостоверений личности, еще каких-то документов. Из опрокинутой чернильницы расплылась по светлой столешнице фиолетовая лужа.

Если Александр Иванович попытался создать здесь убедительную декорацию, на мой взгляд, он перестарался.

Зато, пожалуй, так не думали мои сопровождающие. Они воспринимали все за чистую монету. Звучит, как каламбур, но "монета" тут же и объявилась. Рассыпавшиеся по дому сотрудники Кириллова с торжествующими возгласами выволокли на середину комнаты приличных размеров сундук, почти доверху набитый не только пачками советских денег, но и врангелевскими сторублевками с изображением Георгия Победоносца, и даже упаковками царских золотых десяток и империалов.

Еще один обитатель этого дома лежал без признаков жизни на ступеньках ведущей в мезонин лестницы. А двое живых стояли с бледными лицами, подняв руки под дулами винтовок.

— Ну спасибо, Игорь Моисеевич, разуважили, — громко сказал Станислав Викентьевич. — Я ведь вам до последнего не верил, а теперь что ж, примите мои извинения...

Стоявший справа от меня человек с поцарапанной до крови щекой посмотрел на меня с нескрываемой ненавистью.

— Товарищ Кириллов, тут сейф, — крикнули из-за приоткрытой двери узкой боковой комнаты, или чулана.

— Сейчас посмотрим... — "чекист" прямо лучился радостью и энтузиазмом. — Что в сейфе, у кого ключи? — обратился он к пленникам. Оба промолчали.

— Зря запираетесь, все равно ответить придется...

— Вы не особенно увлекайтесь, — я говорил, старательно понижая голос, чтобы слышал один Станислав. — Как бы на засаду не нарваться. Трудно поверить, что такое место — и без надежной охраны.

— А это пусть вас не заботит, все предусмотрено... Лучше покажите, что вы окончательно определили, на чьей вы теперь стороне...— и протянул мне пистолет. — Возьмите. Еще раз спросите, согласны они открыть сейф? Если нет — стреляйте в любого, на ваш выбор. Оставшийся будет сговорчивее.

В такое положение я еще не попадал. Теория теорией, но когда стоишь перед выбором... Даже ради выполнения задачи взять и выстрелить в безоружного человека я не был готов. Что бы там ни говорил мне Шульгин.

Ударить сейчас "англичанина" рукояткой в лоб и выскочить в окно? Задание будет провалено (а может быть и нет? Такой мой шаг тоже предусмотрен?), и неизвестно, удастся ли мне скрыться под огнем десятка автоматов оцепивших дом "гэпэушников", или кто они на самом деле есть?

Однако же... Не блефует ли сам Станислав? Рискнул бы он дать мне в руки действительно заряженный пистолет, не будучи уверен в моей лояльности? Или он теперь полностью мне доверяет?

— Ну, чего тянешь? Стреляй, все равно по-вашему не будет! — выкрикнул все тот же, с залитой кровью щекой и воротником зеленой гимнастерки. И мне показалось, что он мне подмигнул тем глазом, который Станислав Викеньтьевич не мог видеть. И даже слегка кивнул.

Черт его знает как быть. Но снова вспомнились слова Шульгина: "Делай абсолютно все, что скажут. Бежать не пытайся..." Да в конце-то концов, это их игры, не мои. Может, так у них заведено. Не жалеть ни своих ни чужих жизней ради "общего дела".

Зажмурившись, я нажал спуск. Пистолет оглушительно в тесном помещении выстрелил, дернулся в руке. Я открыл глаза. Человек с окровавленной щекой медленно оползал вниз по стене, прижав руки к животу. Значит, все у них всерьез. Я тупо смотрел на пистолет, не зная, что еще с ним делать.

— Хорошо. Теперь вы готовы открыть нам сейф? — обратился Станислав ко второму пленнику. Не обращая внимания ни на упавшего, ни на меня. Тот показал глазами на дверь. Они вышли, и я видел, как "англичанин" начал выгребать из верхнего отделения железного шкафа груды бумаг.

А через минуту темнота за окнами снова взорвалась грохотом автоматных очередей. Но теперь стрельба велась по преимуществу извне, из-за забора, и, похоже, как раз с колокольни, на которую я обратил внимание как на удобное место для засады. Неужели люди Кириллова действительно не догадались осмотреть окрестности?

Стреляли, как я понял по звуку и темпу огня, в основном из компактных автоматов "АКСУ", тоже по своим характеристикам и качеству исполнения не принадлежащим нынешней эпохе. Гулкие, пофыркивающие очереди немецких "рейнметаллов" звучали на сей раз неубедительно.

И если подготовка "чекистов" находилась на уровне не более чем хорошо обученных пехотинцев Мировой войны, то их сейчас атаковали классные спецназовцы. Вся первая половина XXI века прошла в череде бесконечных локальных войн между мелкими полуфеодальными державами и княжествами, прекрасно организованными отрядами террористов разнообразного толка и еще более профессиональными отрядами национальных контрпартизанских и карательных войск.

Выжив в нескольких подобных заварушках, я приобрел соответствующий опыт.

Не успела смолкнуть первая клокочущая пулеметная очередь из "ПК", звук которого и огневую мощь я тоже успел узнать, пройдясь поперек комнаты, вышибая стекла из окон и кроша штукатурку, как я упал на пол сам и сбил с ног Станислава. Позади кто-то дико заверещал. Я не стал оборачиваться. Тот человек, последний и гарнизона "Братства", как мне показалось, ударил кулаком охранника с автоматом и метнулся вглубь дома.

Подталкивая в оттопыренную задницу удивительно ловко перемещающегося на четвереньках "англичанина", я скатился с крыльца на холодную, уже чуть прихваченную первым морозом землю.

Прямо напротив меня стрелял из пистолета-пулемета короткими очередями один из "гвардейцев кардинала", так я условно назвал прибывших для захвата базы бойцов.

Как положено, прячась за дерево и осторожно выставив ствол с правой его стороны.

"Ну-ка, ну-ка", — подумал я, прикидывая дальнейшие действия и за стрелка, и за его противников.

Все вышло точно так, как я ожидал. Отстреляв полмагазина, боец решил сменить позицию, что в принципе было правильно, и, привстав стремительно метнулся вправо же, к следующему укрытию. И не добежал. На втором шаге точно посланная пуля опрокинула его на спину, и он упал навзничь, разбросав руки. Живые так не падают.

А чего еще он хотел? Любому, хоть поверхностно знакомому с тактикой, известно, что в девяносто процентах случаев слабо подготовленный солдат уходит вправо от укрытия, в сторону своего оружия. Инстинктивно. Где опытный стрелок его перехватывает точно посланной пулей.

— Похоже, ребята, больше здесь ловить ничего, — бросил я сквозь зубы неизвестно откуда появившемуся рядом Кириллову. Шальные пули то и дело просвистывали поверху, но кто-то ведь мог невзначай и снизить прицел. Я бы мог сейчас в два касания повышибать обоим моим сопровождающим шейные позвонки, только вот команды такой мне не поступало. Игра развивалась по каким-то другим правилам, и стоило посмотреть, куда все повернется.

— Не знаю, чекисты вы или честные бандиты, но шума подняли многовато. Пожалуй, и на Красной площади скоро будет слышно...

— Почему скоро? — не понял моего юмора Станислав. Точно — англичанин.

— Пока звук долетит...

Бой принимал позиционный характер.

И, значит, был проигран, потому что подняться теперь в решительную контратаку людям Кириллова было куда как труднее чем сгоряча, первым броском прорваться сквозь еще не организованный заградительный огонь. Да и потеряли они уже едва ли не половину своего первоначального состава.

Над крышей дома взлетела ярко-зеленая осветительная ракета, оснащенная парашютиком, повисла как раз над серединой переулка, высветив черные, отбрасывающие резкие тени фигуры "чекистов", и судорожно перемещающиеся вдоль проломленного в нескольких местах и все равно непреодолимого забора, и уже навсегда неподвижные.

— Смываться надо, — повторил я свое предложение. Трескотня стояла такая, что приходилось почти кричать. Давно я такой славной пальбы не слышал. — Давайте сигнал на отход, и делаем ноги. А можно и без сигнала, шансов больше. Ну...

И сам первый оттолкнулся от поверху твердой, но под тонкой ледяной корочкой по-прежнему мокрой и липкой земли.

До машины мы добежали без потерь. Я не исключал, что через приборы ночного видения нас все давно рассмотрели и опознали, оттого и идут, посвистывая, пули, хоть и чуточку, но все же поверх голов.

Через забор перелетели и с тусклой оранжевой вспышкой лопнули две гранаты. Кто-то истошно, захлебываясь, заорал и смолк. "В живот", привычно определил я. И похоже, аорту перебило, если в кишки — кричат дольше и по-другому...

— Да мать твою! — заорал я, с размаху залепил Кириллову затрещину, потому что он, свалившись в кювет, никак не мог заставить себя выпрямится под огнем, чтобы запрыгнуть на высокую подножку автомобиля. — Не хотите уходить, дело ваше, тогда хоть пушку дайте, помирать тут с вами... сам поеду! — и рванул застежку его кобуры. Удивительно, но он так до сих пор и не вытащил свой "наган".

Мне показалось (нет, не показалось, конечно, просто слишком это было неожиданно), что прямо возле уха раздался крик (но шепотом, так что и в шаге уже не услышать) Шульгина: — Игорь, лежать!

Не раздумывая, рефлекторно я ткнулся лбом в грязь. И тут же за спиной что-то дважды оглушительно громыхнуло. Краем глаза увидел слепящую вспышку и услышал сдавленный вскрик одного из моих "партнеров", кажется, как раз Кириллова. Опять прошелестел откуда исходящий голос Шульгина:

— А вот теперь хватай их в охапку, и деру. Переулочками в Сокольники. Здесь сейчас совсем жарко будет...

Я машинально оглянулся, но никого, конечно, не увидел. Оставалось выполнять приказ.