ГЛАВА 19
Узнал я, честно говоря, не слишком много. Да и как я мог узнать больше, находясь внутри совершенно чуждой для меня реальности, в условиях жестокого цейтнота? Чем больше я в ней обживался, тем отчетливее понимал, насколько она для меня чужая. Еще в своем собственном прошлом я бы как-то ориентировался, а здесь... Эти люди сформированы другой историей, у них другой менталитет. Иначе не разошлись бы так сильно наши реальности. Эти люди уничтожили миллионы своих соотечественников и людей других наций в гражданской войне, придумали фашизм, привели свой мир ко второй мировой войне, сбросили ядерные бомбы на густонаселенные города... Мои предки сумели удержаться от всего этого. Рая на Земле они тоже не построили, но сумели хоть сохранить на ней "не ад". То, что принято называть человечностью. В моем мире за сто тридцать прошедших после Мировой войны лет во всевозможных конфликтах погибло миллионов двадцать, а здесь до рубежа восьмидесятых годов прошлого века — наверное, полтораста. А сколько может быть убито за следующие семьдесят?
Пожалуй, Новиков и Шульгин правы, взяв на себя функцию всемирной службы безопасности. Что-то у них, может быть, и получится. Но как поступить мне? Кому я потребовался, кто знал обо мне еще до того, как я был принят в "Братство" и доставлен в Москву, чтобы глубоко запрограммировать эту неординарную женщину? Никто, если только это не сами "мои друзья" постарались.
Или — что, пожалуй, вероятнее, — Людмила получила внушение лишь утром, уже после нашего близкого знакомства. Слишком разительной была перемена в ее поведении. Сколько мы не виделись после моего заточения в камеру? Часа три-четыре. Вот тут все и случилось. Но кто мог сделать это, а главное — зачем?..
Разве что... Это сделал кто-то из лидеров "Системы", имеющий другие точки зрения на дальнейшее...
Людмила... Она не ехала с нами в машине на базу Шульгина, она появилась позже и вполне могла бы меня там застрелить. Из темноты, в предписанный момент. А игра пошла не по сценарию... И если бы я не дал ей на даче в Сокольниках обезволивающую таблетку и не приказал "Спать!", она постаралась бы реализовать свою программу ночью. Так, нет? Может быть, удастся узнать это позже. Провести с ней еще один сеанс "химиотерапии"...
... Стрельба за окнами вновь усилилась, сухая дробь рассыпалась далеко внизу по огромной дуге от Таганки до Арбата.
В конце концов, я сюда прислан работать. В стереотрубу было хорошо видно, как перебегают от перекрестка к перекрестку крошечные, сплющенные фигурки с иголками винтовок в руках, скапливаются под арками подворотен, рассыпаются вправо и влево вдоль цепочки пылающих последним осенним золотом толстых лип.
Правительственных войск по прежнему не видно, но кто-то ведь сдерживает продвижение мятежников, в кого то они стреляют?
Подкрутив барабанчик вертикальной наводки, пошарив объективами между домами на Неглинной и Трубной, я наконец понял, в чем тут дело.
Главная линия обороны (а точнее — цепь опорных пунктов, сохраняющих между собой минимальную зрительную и огневую связь) защитников правительства проходила где-то ближе к Кремлю, может, по линии стен Китай-города, по Кузнецкому мосту и Камергерскому переулку, а вдоль бульваров маневрировали несколько двухбашенных броневиков, ведущих огонь короткими очередями и постоянно меняющих позицию...
И тут же я отметил деталь, несомненно, могущую представлять интерес для моих нынешних "коллег". Довольно часто в поле зрения стереотрубы попадались две-три верткие машины БРДМ, явно не принадлежащие этой эпохе. Какое-то их количество имелось на вооружении Югоросской армии, но я знал, что "производство" и распределение этих машин находилось в руках "Братства".
Лишенные номеров и знаков принадлежности на бортах, они возникали с удивительной регулярностью в самых разнообразных местах, куда позволяла заглянуть двадцатикратная оптика. Я видел характерные угловатые корпуса и конические башни на Скобелевской площади, на Страстной, у Никитских ворот, на Трубной и даже возле храма Христа Спасителя. Замоскворечье с моего НП не просматривалось.
Нанеся на карту места и время появления машин, я экстраполировал их предполагаемый маршрут и убедился, что абсолютно прав.
Выходило так, что БРДМ, оправдывая свое наименование, совершали зигзагообразный челночный рейд вдоль линии Садового кольца, то проникая в глубокие тылы контролируемой мятежниками территории, то выходя к позициям правительственных войск. Иначе как провоцирующей рекогносцировкой, назвать это было трудно.
Я специально минут пятнадцать наблюдал только за одной машиной. Это было интересно. Она ни разу не ввязалась в серьезную перестрелку. Выскочит в интересующее ее место, постоит, двигая тонкой черточкой пулемета, лишь иногда, без системы, стрельнет короткой очередью по окнам или вдоль квартала и снова, вяло проворачивая рубчатые черные колеса, продолжает свой извилистый маршрут.
Буквально через час-другой у тех, кого это интересует, будет подробнейшая картина происходящего...
Куда уж тут с моей кустарной видеоразведкой. Следовательно, в ближайшем будущем грядут некие важные события. Да, наступающим остро не хватает самонаводящихся снарядов и вертолетов огневой поддержки. Даже обычных штурмовых карабинов, способных с пятисот метров насквозь пробить двадцатисантиметровую керамзитовую плиту. А с антикварными винтовками много ли навоюешь!
Впрочем, навоевать-то можно, дело тут в другом. И я об этом другом уже начал догадываться...
За спиной громыхнуло, и я дернулся, уже привычно подхватив лежащий рядом на подоконнике Людмилин "борхарт-люгер". Мог бы и выстрелить из-под плеча навскидку, если бы не сообразил, что угрозы для меня сейчас быть не может. Рановато...
— Ну, вы слишком остро реагируете, — сказано было по-английски, и я неторопливо обернулся, опустив ствол пистолета.
Станислав Викеньтьевич стоял на пороге и потирал ушибленное колено. Табуретку, видишь ли, неосторожно я оставил у порога.
Как-то незаметно за окном по вечернему поголубело, а здесь вообще стояли бледно-чернильные сумерки.
— Жизнь, прошу прощения, приучила. А вам бы я не советовал подходить столь неожиданно. Результаты, боюсь, могут оказаться печальными.
— Ничего-ничего, это входит в общие опасности профессии. А где Людмила, она должна была вас прикрывать, так сказать с тыла...
— Устала Людмила, день, ночь и снова день выдались трудными. Я позволил ей отдохнуть пару часиков...
Станислав не сумел скрыть недоумения и недоверия. По его мнению, такое было невозможно. Исходя из порученного ей задания и четко просматривающейся неприязни к "чужаку" она не должна была и просто не могла уйти спать, оставив меня без присмотра.
Пожал плечами и показал стволом пистолета в направлении ее комнаты.
Станислав вернулся буквально через три минуты.
— Не скрою, я удивлен...— он поднял поваленную им же табуретку, сел на нее, извлек из кармана свой портсигар. По его интонации и выражению лица я понял, что он увидел гораздо более того, что имело место. Пусть так, сейчас мне все было на руку.
— Допустим, допустим, что даже и так. Не осуждаю никого, но более чем странно...
— Чего же странного?
— Так. Фантазии ума, как говорил великий русский писатель. Вернемся к делу. Что вы можете сказать об увиденном за окнами? Вы же успели хоть немного понаблюдать?
— Разумеется. Конкретика — на карте. Впечатление — печальное. Если воевать таким образом, не стоило бы и затеваться...
— Вы помните одесское выражение: "Еще не вечер"?
— Помню, но вечер тем не менее уже наступил...
— Фигурально, фигурально давайте выражаться. Вечером ли, ночью, но тому, что положено, случиться...
— Не имею оснований вам не верить, однако же...
Снова я вывел его из равновесия своей манерой разговора. Отчего это даже не слишком далекие люди, не умеющие как следует излагать свои мысли, тем не менее остро чувствуют издевку, если с невинными глазами начинаешь копировать их стиль? А Станислав, или как там его, тем более не относился к разряду людей неумных. А вот поди ж ты...
— Достаточно, Игорь Моисеевич, вам не кажется?
На всякий случай я молча кивнул. Он тяжело вздохнул.
— А я ведь шел к вам, чтобы впервые поговорить спокойно, на равных, как цивилизованные люди...
— Yes, — согласился я. — Предварительно приставив ко мне даму, одержимую манией убийства.
— Да оставьте вы, — досадливо махнул он рукой. — А как же иначе? Что, оставить вас одного в сверхсекретной базе, снабженной, кстати, солидным запасом самого современного оружия?
— Простите, сэр, не знаю, как вас назвать в рассуждении серьезного разговора, но это не слова мудрого мужа. То вы собираетесь меня использовать, как парламентера, то как агента-двойника в логове врага, а относитесь как к подозрительному перебежчику. Я вас искал? Я к вам в компанию набивался? Зачем это все? Я мог сбежать вчера вечером, мог зарезать вас бритвой во сне, мог уйти и десять минут назад. Однако я здесь. Что дальше?
Я бы на его месте просто взял бы и убил столь раздражающе-наглого пленника. Однако Станислав был терпелив, как истинный сын Альбиона.
— Ну хорошо. Вы, по вашим словам, контактировали со своими друзьями коллегами года два, так?
— Примерно.
— И ничего в них странного не заметили?
— Заметил, и очень многое. Но люди, которые занимаются тайной политикой, не могут не быть странными по определению. Нормальный человек, имеющий десять тысяч фунтов, купил бы усадьбу на берегу реки или моря, ловил бы форель, вступил бы в приличный клуб, а то и просто в Индию бы уехал, где магараджи, йоги, слоны и игра в конное поло ранним утром, пока жара не наступила... Человека, который предлагает мне те самые десять тысяч за то, чтобы я украл набитый скучными бумагами портфель, я справедливо считаю его дураком... А эти господа тратят не десятки тысяч, а сотни миллионов, и ради чего?
— Но вдруг содержимое портфеля стоит в тысячу раз больше?
— Во-первых, я этого не знаю, а во-вторых, десять миллионов мне не прогулять до наступления старости при самом богатом воображении...
Станислав вздохнул.
— А вот... Вот если вашими трудами будет возрожден Эрец Исраэль? Неужто вековая мечта...
— Ох, бросьте, диа френд! Ведь я могу и вправду счесть вас ненормальным, вроде того, что начал строить Шартрский или какой там еще собор. Ага, вот я поупираюсь сорок лет, помру, как полагается, от туберкулеза или от натуги, а еще лет через двести кто-то с молитвой разрежет ленточку у входа. И мир задохнется в восхищении. "Слава, слава нашему самоотверженному Игорю Моисеевичу, притащившему на гору краеугольный камень!"
Не желая больше втягиваться в бессмысленный и бесконечный разговор, Станислав молча вышел в коридор, повозился там, погромыхивая металлом о металл и вернулся, неся перед собой универсальный пулемет "ПКМ" с пристегнутой с боку патронной коробкой.
— Приходилось вам такое видеть? — спросил он, ставя пулемет на стол, на откидные сошки.
— И неоднократно, а в чем дело?
— Этот пулемет стоит на вооружении армии Югороссии, бывшей Белой...
— Да.
— А чем вооружена Красная армия, да и все остальные европейские армии тоже?
— Мало ли... "льюис", "шош", "максим", "кольт", "гочкис", "браунинг", — я четко выдавал марки пулеметов, виденных в коллекции Шульгина. Мог также с ходу перечислить их тактико-технические данные.
— И вас ничего не удивляет?
— Абсолютно. Пулемет как пулемет. Аккуратно сделан, но и не более.
— А почему русский же "максим" весит 64 килограмма, а этот 12?
— А почему русский же "льюис" — тоже 12 или 13, не помню точно... — ответил я, в соответствии с легендой, вопросом на вопрос?
— Так невозможно же сравнивать! Этот пулемет по боевым качествам превосходит даже "максим", а "льюис"... Самоварная труба и диск на сорок выстрелов.
— Ну и что? — не понял я хода его мысли. Прикинувшись дураком, я кое-что выиграл.
— Да то, что не должно быть такого разрыва в качестве техники! Кто его сделал, где? — Станислав быстро и умело произвел неполную разборку. Сунул мне под нос крышку ствольной коробки.
— Где клеймо завода, год выпуска, номер наконец? А вот, посмотрите, — он протянул мне затворную раму, шток газового поршня, возвратную пружину.
— И это в сущности, все. Вместо ненадежных — только вот это...
Я понял, что его волнует. Конечно, если он не совсем дурак, а еще скажем и инженер, несоответствие конструкции техническому уровню века обязательно должно удивлять. Но я-то по легенде не инженер. Пришлось пожать плечами и растерянно развести руками.
— Почему бы и нет? Когда мы с вами родились, простые пятизарядные винтовки были в диковинку, а уж ручные пулеметы... Ваш отец тоже хватался за голову от изумления и, как великий русский режиссер провозглашал "Не верю?"
Он сообразил, что я безнадежен. И решил зайти с другой стороны.
— Тогда послушайте и поверьте на слово, потому что именно сейчас мне подтвердить это нечем. Мы три года наблюдаем за происходящим. И удивление только нарастает. Пулемет — частность, но очень наглядная. Я держал их в руках не один десяток. И знаете что, все они идентичны!
Я в самом деле не понял его пафоса, и потому удивился от души, без наигрыша.
— Так, по-моему, уже с начала восемнадцатого века любое оружие выпускается серийно и все детали взаимозаменяемы. А с тех пор как Форд внедрил конвейер...
— Ерунду вы говорите. То — серийность, а здесь — идентичность. Они все совершенно одинаковы, — вразрядку произнес он. У нас есть хорошие эксперты. Они изучали, сличали, фотографировали. Снаружи — да. Там имелись индивидуальные отличия, появившиеся в процессе эксплуатации. Но внутри!.. В местах, совершенно недоступных случайному повреждению, имеются абсолютно одинаковые спилы, раковины, другие дефекты обработки. То же касается и пружин... Мне осталось только задать последний вопрос:
— И что из этого следует?
— А сами вы не знаете? — со смешанным любопытством и нетерпеливым ожиданием спросил Станислав.
— К глубокому сожалению — нет. И даже затрудняюсь представить, какие выводы можно сделать из этого столь тщательно проведенной экспертизы.
Я не лицемерил сейчас, я и вправду не знал ответа, хотя какие-то смутные догадки у меня появились. И собеседник мне поверил. Это сразу нас как-то сблизило. Странно, но мне даже расхотелось ерничать.
— Вот и я не знаю, — кивнул Станислав. — Чувствую, что разгадка где-то очень близко, но — увы... Согласитесь, не может же это быть просто так?
— Вы знаете, а ведь может. Принцип средневекового философа Оккама. Не нужно искать сложных объяснений, если можно найти простое. Предположим, имеется отлаженное, очень... — я хотел сказать автоматизированное, но подобрал более уместный термин — высокомеханизированное производство, специальные станки, выполняющие заданные операции с большой степенью точности и быстроты... Я не инженер, но кое-что видел. Так вот, если это все так, то дефекты резцов, штампов, каких-то суппортов могут оставлять одни и те же следы на деталях...
— Возможно, и это возможно, — без особого энтузиазма ответил Станислав, — но все же, все же... — и неожиданно сменил тему, вернее, перешел на новый виток.
Знаете, Игорь, я все больше проникаюсь к вам доверием. Вы — непонятны мне, но врага я в вас не ощущаю. Поэтому скажу — я же вижу, вы терзаетесь сомнениями: для чего вы нам нужны? Пытаетесь угадать, как себя вести и чего опасаться. Опасаться не следует. Вы нам нужны очень и очень. Не здесь. В Москве мы справимся сами, уже справились, завтра все будет кончено. Но и это — только эпизод в грандиозной борьбе цивилизаций, извините за высокопарность. Дело в том, что ваших прежних хозяев мы не можем выявить и разгромить уже три года, а ведь это ведь вопрос выживания человечества! Мы даже не сумели за это время узнать — кто же они, кто за ними стоит и что им нужно. Это тоже странно. С нашими возможностями, с организацией, которая может начинать и прекращать войны, смещать и возносить на трон династии, предписывать миллионам людей, что им любить и кого ненавидеть... и не в силах справиться... С кем?
— Да так ли они страшны, как вы рисуете? Я вот не знаю, с лидерами ли пресловутого "Союза" я встречался или с таким же, как я и вы пешками... — На его лице мелькнула тень протеста. — Ну пешками, слонами и конями, на ладью я не тяну точно. Так то были совершенно нормальные люди. Интеллигентные, вежливые... Богаты, да, богаты до неприличия, и меня они сделали богатым, но где же угроза миру, помилуйте? Ваши соотечественники говорят: "Кто взял тот и прав". И это бесспорно. Угроза чьим-то интересам, даже глобальным — понимаю, грандиозные убытки, — тоже понимаю, но миру?! Нигде не сказано, кроме как в вашем гимне: "Правь, Британия..." Сегодня Британия, завтра Америка, потом хоть бы даже и Китай... Эпоха сменяет эпоху. Закон природы.
— Не совсем так, к сожалению. Именно угрозу миру мы видим и в меру сил пытаемся противодействовать. Потому что определенный миропорядок складывается не моей, не вашей, даже не королевской и царской волей, а... — он пощелкал пальцами, пытаясь подобрать слово.
— Марксисты говорят, непреложными законами общественного развития.
— Пусть даже и так. — Он вдруг взглянул на часы. — Увы, как ни жаль, но пора прервать нашу крайне конструктивную беседу. У вас будет время подумать над моими словами, несколько позже мы вернемся к нашим баранам. Но я чувствую — понять друг друга мы сумеем. Если победим сегодня. А сейчас не сочтите за труд разбудить нашу даму, и — в путь. Ночь будет трудная и, надеюсь, удачная для всех нас...
— Вот-вот, компаньеро, сорок веков смотрят на нас с вершин этих пирамид...
Станислав посмотрел на меня словно бы даже с обидой.
— Шутить, конечно, можно. Но есть же и границы...
— Границы есть всему, но кто их вправе определять? — отпарировал я.
— Вот еще один пример разрушительного еврейского юмора...
Я молча развел руками.
