ГЛАВА 8
...За предыдущий год Шульгин сумел узнать об организации, которую они условно именовали "Системой", довольно много. Главное — здесь он попал в свою стихию, для которой, возможно, и был рожден.
Не зря в ранней юности он, хотя и поступил в медицинский институт, мечтал работать в КГБ. Причем не в нелегальной разведке, как большинство соответственным образом настроенных юношей, а в контрразведке.
Чтобы разрабатывать и проводить запутанные многоходовые операции вроде "Треста" и "Синдиката", выявлять глубоко законспирированную вражескую агентуру и т.д. и т.п. ["Трест" и "Синдикат" - тщательное разработанные, рассчитанные на несколько лет операции ГПУ против белогвардейских организаций за рубежом, проведенные в 1920-е годы.]
Потом, разумеется, поумнел, сообразил, что почем в этом мире.
Но, как говорится, талант не пропьешь.
Ранее уже упоминалось, что в бытность свою на Дальнем Востоке Сашка прилично выучил японский язык, проштудировал случайно (а случайно ли?) попавший ему в руки средневековый трактат по теории и практике "ниндзю цу", еще кое-какую оригинальную литературу, усовершенствовался в боевых искусствах, причудливо сочетая восточные, западные, советские методики и собственные разработки.
Но применить практические навыки, которые у него удачно дополнялись великолепной интуицией и очень неплохими аналитическими способностями, Шульгину было просто негде в условиях побеждающего на всех фронтах развитого социализма.
Конечно, попади он в поле зрения умных и неординарно мыслящих чекистских начальников, работа бы ему нашлась, и карьеру бы он скорее всего сделал, но...
Зато в полной мере ему удалось развернуться с началом "аггрианской эпопеи", или же, иначе выражаясь, "варианта Валгалла"! Здесь уж Сашка сумел реализовать все свои потенциальные возможности и тайные устремления.
Вершиной его "карьеры" стал пост негласного начальника службы безопасности Югороссии и несколько по-настоящему эффектных операций вроде "антибольшевистского переворота" в Москве, приведшего к замене Ленина Троцким, а Дзержинского — Аграновым.
Да и история спасения из советской тюрьмы адмирала Колчака и доставки в Харьков пресловутого "золотого эшелона" могла бы войти в анналы, если бы Шульгин стремился к такого рода популярности.
Теперь же он всерьез занялся пресловутой "Системой", начав с компьютерного анализа данных прослушивания заседаний ее "мозгового центра", базировавшегося в "Хантер клубе", биографий основных функционеров, информации, полученной от пленного агента организации майора Роулинсона, от вовремя (для себя) переметнувшегося на их сторону начальника СПО ВЧК Якова Агранова и не успевшего это сделать начальника ИНО той же ВЧК Михаила Трилиссера. [СПО - секретно-политический отдел ВЧК-ГПУ; ИНО - иностранный отдел ВЧК-ГПУ.]
Таким образом, в данный момент Шульгин знал, что "Система" не является прототипом или вариантом пресловутого "мирового правительства" или, как любят выражаться некоторые, — "мировой закулисы".
Не имела она отношения и к сионским мудрецам, существование которых в качестве единой организации с фиксированной программой и конкретной целью (вроде ленинской партии "нового типа") не нашло пока подтверждения.
Более того, Шульгин все больше убеждался, что вообще имеет дело не с одной, а с несколькими организациями, сходными по целям, а значит, и по методике действий. Отсюда и кодовое обозначение: "Система".
Главными (или ярче себя проявившими) на сей момент Сашка считал две: так называемый "Круглый стол", высшие функционеры которого и собирались в "Хантер клубе", и "Совет по международным делам", обосновавшийся в Бостоне.
Вообще следует отметить, что их деятельность отнюдь не укладывалась в каноны так называемой конспирологии, или науке о тайных обществах, которые правят миром или отдельным государством, исходя из четко сформулированных целей, отчетливо понимаемых интересов и опирающихся на жестко управляемые структуры со своей субординацией, стратегией и тактикой.
В чистом виде таких организаций скорее всего существовать не может вообще.
К ним, повторюсь, можно было бы отнести ленинскую РСДРП-РКП-ВКП(б), если бы она действовала исключительно в подполье, никаким образом не заявляла о своем существовании, и достигала поставленных целей опосредствованно, через своих членов, внедренных в иные, государственные и общественные организации. Но этого не было и быть не могло — чисто технически.
И психологически — тоже. Хотя сама по себе идея представляется плодотворной и заманчивой. Вроде идеи вечного двигателя. Или коммунизма в варианте братьев Стругацких.
Все обстояло намного проще.
Сначала возникла организация "Круглый стол".
Как организованная сила она сложилась приблизительно между 1900 и 1910 годами, почти в полном соответствии с ленинской теорией "обострения межимпериалистической борьбы за передел мира", и возникновение ее впрямую связано с Японо-китайской, Испано-американской, Англобурской, в какой-то мере — Русско-японской войнами.
И организовали ее отнюдь не стремящиеся к безраздельной власти над миром "монстры" или "мудрецы", а всего лишь группа лиц, наиболее заинтересованных в установлении "нового экономического порядка" в стремительно интернационализирующемся "цивилизованном мире".
Можно сказать, это были провозвестники, предтечи эпохи транснациональных корпораций, люди, которые первыми поняли, что интересы бизнеса, создание условий для приращения капитала, свободного оборота денег и товаров куда важнее так называемых "державных интересов" национальных государств.
"Совет", а может быть, и еще какие-нибудь аналогичные структуры возникли уже в ходе и после мировой войны.
Сейчас же шел процесс то ли консолидации, то ли попытки взаимопоглощения указанных структур, и неизвестно еще, какая из них возобладает, поскольку вмешались новые политические факторы.
Возникновение националистических, фашистских, национал-социалистских партий, выход США из международной изоляции, возникновение Советской России и Югороссии...
Еще более интересной представлялась Шульгину парадоксальная идея: появление и деятельность "Системы" явились как бы стихийным ответом "коллективного разума" землян на соперничество форзейлей и аггров.
То есть потребовалось противопоставить событиям в мировой политике и экономике, очевидно бессмысленным, нелогичным, не вытекающим из каких-то неведомых, но интуитивно предполагаемых объективных законов, некую разумную альтернативу.
Вот и начали объединяться, условно говоря, наиболее прозорливые, рационально мыслящие, интеллектуально и финансово независимые "сильные мира сего".
А таковые, естественно, оказались почти непременно именно крупнейшими промышленниками, владельцами финансовых империй, политики и генералы из так называемого "второго эшелона", больше мыслители и аналитики, чем деятели.
Что тоже объяснимо.
То есть на первый взгляд ничего плохого для человечества в широком смысле в самом факте существования "Системы" не было. Всего-то еще одна организация по поддержанию какого-никакого, но порядка.
Чуть ли не судейская коллегия для контроля за соблюдением "правил игры". Не Лига наций и не грядущая ООН, но нечто вроде.
И не так уж велика беда, что никем не избранная, никому не подконтрольная и, как уже сказано — тайная.
Иезуиты тоже не особенно афишировали свою деятельность, и она, вопреки утвердившемуся мнению, далеко не всегда была преступной.
И велика ли разница в девизах: там — "к вящей славе господней", здесь — "Что хорошо для Системы, то хорошо и для мира".
И никогда бы Шульгин не заинтересовался столь ничтожным, по сравнению с тем, что ему было известно о тех же агграх, форзейлях, и Держателях, "кружком самодеятельности", если бы "Система" не начала первой.
А не "начать" она не могла, тоже по определению. Ибо если целью организации является поддержание полезного и выгодного для нее миропорядка, то, соответственно, всякое нарушение такового подлежит немедленному пресечению любыми средствами.
От экономических до военных.
При этих условиях мирное "братство" наших героев просто не имело права на существование.
...Совсем недавно респектабельный, чисто убранный номер Шульгина выглядел как после небольшого, но веселого налета махновцев.
Раскрытый и полувыпотрошенный чемодан посередине холла, разбросанная вокруг одежда, еще два чемодана рядом, до которых не успела дойти очередь, опрокинутые кресла, сорванная гардина. На круглом столе брошено оружие, явно изъятое у непрошеных гостей, — два револьвера, ножи, кастеты, короткая, удобная для ношения в рукаве резиновая дубинка.
И они сами, гости, рядком сидящие на диване три человека, хитроумно связанные друг с другом одной веревкой, концы которой вдобавок притянуты к массивным диванным ножкам. Рты на всякий случай заклеены широким медицинским пластырем.
Шульгин присмотрелся. Нет, все незнакомые, ни одного из тех, что следили за ним утром, среди налетчиков не было.
Напротив них, на бархатной козетке, в расслабленной позе расположился Джо с пистолетом зловещего вида, покоящимся у него на коленях.
— Вот видите, дорогой друг, я был совершенно прав в своих опасениях. Невозможная страна. Даже в самой, как мне сказали, лучшей гостинице — грабят!
Я понимаю — тяжелое наследие Гражданской войны и все такое, но тогда ведь нужно держать надежную охрану. Нет, я немедленно буду жаловаться. Джо, вы уже вызвали полицию?
— Нет, сэр. Я ждал, когда вы приедете и лично распорядитесь. Вдруг у вас есть свои соображения. И я не знаю русского языка. Как бы я с ними объяснялся?
— Скорее всего вы правы, Джо. Следует сначала самим разобраться, что привело сюда этих джентльменов. Вдруг мы просто чего-то не понимаем в туземных обычаях.
Да вы садитесь, садитесь, Гельмут. Вам тоже будет интересно. Совсем короткое разбирательство. Возможно, как более искушенный в русских делах, вы мне сможете в чем-то помочь.
— Не знаю, в чем может заключаться моя помощь, — рассеянно глядя в сторону, ответил немец. — Может быть, я лучше пойду к себе? Посмотрю, не случилось ли и там чего... Тем более, когда явится полиция, мне не хотелось бы хоть как-то быть замешанным. Подобные происшествия вредят деловой репутации...
— Тут вы правы. Люди склонны к подобному ходу мыслей: то ли он украл, то ли у него украли, но что-то нехорошее было. Лучше держаться от него подальше. Тем не менее... Даю слово, что избавлю вас от необходимости встречаться с полицией. Но дело в том, что до полиции может и не дойти.
Итак... Прошу вас, присядьте хотя бы там, в уголке. Ведь мы же друзья, а я сейчас нуждаюсь в дружеской поддержке...
Фон Мюкке вынужден был подчиниться простодушно-искренней просьбе Шульгина, а возможно, уловил в его тоне едва заметный намек на угрозу.
— Благодарю вас. Итак... — повторил Сашка, обращаясь теперь непосредственно к задержанным. — Джо, снимите пластырь у этого...
Сидящий посередине человек вдруг напомнил ему пленного английского майора, организатора нападения на поезд в прошлом году.
Скорее всего выражением глаз, поскольку черты лица у него были совсем другие.
И хотя одет он был по моде "деловых" воров и налетчиков тех лет, в короткую кожаную куртку на обезьяньем меху, жокейскую кепочку, армейские галифе и рыжие ботинки "бульдо" с крагами, лицо, выражение глаз и прочие неуловимые штрихи выдавали в нем, так сказать, "человека из общества".
Он переводил взгляд с Шульгина на немца, ожидая развития событий, страха в нем не чувствовалось, и еще — совершенно нельзя было догадаться, понимает он языки, на которых Шульгин говорил с фон Мюкке и слугой, или же нет.
Судя по всему, должен бы, если окончил хотя бы гимназию.
Двое других особого интереса не представляли, этакие по виду Владя и Никеша из "12 стульев", пошедшие в уголовники по причине абсолютного нежелания заниматься каким угодно трудом.
Логически все увязывается. Главарь-наставник из "бывших", подобрал себе классово близких напарников и решил "подержать за вымя" богатого лопуха-иностранца.
— Итак, милостивый государь, — вновь старательно коверкая русский язык, обратился к предводителю Шульгин, — не потрудитесь ли объяснить, что здесь произошло быть? Я плохо понимать русский дела, но знать, что кража есть кража, вор есть вор везде, Россия тоже так. И тюрьма, сколь лет у вас — не знайт, тоже есть тюрьма. Хотите быть полиций, или может сказать, какой оправданий есть?
Предводитель, сообразив, что имеются альтернативы, начал плести, обильно пересыпая речь блатным жаргоном, ахинею насчет того, что господин иностранец должен понять, что действительно произошло не более чем недоразумение. Они искали одного своего знакомого, который задолжал крупную, очень крупную сумму солидным людям в Одессе и сбежал, намереваясь сесть на пароход и уехать, может, в Турцию, а может, в Батум. Вот им и поручили найти его и попросить рассчитаться перед отъездом. Да вот беда, ошибочка вышла, номером ошиблись. Тот, получается, на третьем этаже живет, а здесь, значит, второй только...
— Я почти все понимай, если говорить не быстро, и слова такие, из учебник для детей 10 лет, 12 лет. Вы намерений иметь взять долг другой человек, а зашли ко мне случайно, без желаний, так? Мисандестендинг, да? [Мисандестендинг - недоразумение (англ.).]
— Совершенно все правильно понял, добрый человек. Ты бы отпустил нас, а мы уж отблагодарим, чем можем. И наказаны мы уже, ох наказаны. Рука у твоего слуги тяжелая. И ребра болят, и шея, и печенка, сил нет. Как бы не лопнула... — в глазах главаря билась сумасшедшая надежда — неужто удастся облапошить штымпа [Штымп - простофиля, лох (блат.).], туфту заправить, оторвать с концами? Его подельники дружно закивали головами, горестными минами демонстрируя искреннее раскаяние и тяжесть полученных увечий.
— Так, так... — покивал головой Шульгин. — Не есть повезло. Талейран говорил: это хуже, чем преступлений, это есть ошибка.
Он искоса взглянул на фон Мюкке. Немец напряженно вслушивался, и выражение его лица в момент, когда он не думал, что за ним наблюдают, сказало Сашке о многом.
— Вы поняли, Гельмут, о чем он говорит?
— В общем и целом да. Они хотели ограбить совсем другого человека, так? А может быть, это выход? Я не говорю, что я им верю, но... Если это действительно просто воры, а не те, о ком вы думаете? Если вы обратитесь в полицию, вам придется задержаться здесь надолго. Следствие в России тянется неспешно. Здесь не Соединенное королевство.
— Склонен с вами согласиться. Связываться с бюрократами всегда было для меня мукой. Тем более что материального урона я не понес, а моральный Джо компенсировал сполна. Как все было, Джо, поведай нам.
Робот коротко, но обстоятельно доложил, что через 16 минут после возвращения домой услышал звуки, говорящие о том, что в замке ковыряют отмычкой. Он заблаговременно развернул платяной шкаф наискось, так, что за ним в углу оказалось достаточно места, чтобы спрятаться. Эти господа вошли, включили ручной фонарь и быстро осмотрели все помещения. При этом переговаривались. Джо не понимает по-русски, но запомнил их разговоры дословно и может повторить...
При этих словах фон Мюкке издал удивленный возглас.
— Совершенно верно. У Джо такая уникальная память и лингвистические способности, что он может, как фонограф, воспроизвести полный текст католической мессы, ни слова не зная по-латыни.
— Удивительно. Впрочем, я знал человека, который с одного раза запоминал две сотни чисел и мог повторить их хоть подряд, хоть вразбивку.
— Да, тайны человеческой натуры неисчерпаемы. Я вам многое могу порассказать на эту тему. Но мы отвлеклись. Пока не надо, Джо. Что было дальше?
— Эти люди вынесли из кладовой ваши чемоданы и вскрыли замки первого. Я не мог более терпеть, выскочил из-за шкафа...
— Из-за? — пробормотал предводитель, забыв о своем "по роли" непонимании английского. — Да он через него перепрыгнул... Не человек, а черт...
— ...и велел им прекратить преступное посягательство на чужое имущество и стоять, подняв руки. Они начали сопротивляться, выхватили оружие. Тогда я слегка ударил каждого, отобрал револьверы и нож, положил их на ковер, обыскал, потом связал и стал ждать вас, сэр.
— Молодец, Джо, ты всегда на высоте. После прекращения преступного посягательства эти люди что-нибудь тебе говорили?
— Нет, сэр, насколько я понял, они только ругались. В мой адрес и между собой. Это я тоже запомнил.
Шульгин жестом велел ему замолчать и начал в задумчивости раскачиваться с носка на пятку, стоя посреди комнаты. И все затаив дыхание наблюдали за трудным процессом принятия решения.
— Да, отпустить бы можно, — изрек наконец Сашка. — Это и проще для меня, и гуманнее. Но я человек не слишком доверчивый. И очень не люблю, когда меня считают дураком. Это куда оскорбительнее, чем попытка ограбления. Давай-ка, Джо, проверим, насколько эти люди искренни. Принеси мой специальный несессер...
Среди необходимых в дороге вещей Шульгин имел и целый набор специальных фармакологических средств, которые могли пригодиться в самых неожиданных ситуациях. Здесь он был специалист.
НИИ, в котором он работал до начала "событий", занимался, кроме прочего, разработкой и клиническими испытаниями всевозможных психотропных средств, транквилизаторов, наркотиков и тому подобного.
Вот Сашка, перед тем как проститься с институтом навсегда, и прихватил из его сейфов все, что считал нужным и полезным в предвидении самых неожиданных жизненных коллизий. Мало ли чью психику потребуется подкорректировать или кардинально изменить в грядущих тайных и явных войнах с людьми и пришельцами?
Среди его препаратов были такие, что не имели в мире аналогов по силе и избирательности действия. В том числе и на сексуальную сферу. Но сейчас требовалось не это.
Он выбрал несколько ампул с понятной только ему маркировкой, вставил их в магазин безыгольного шприца-пистолета.
— Давайте, дорогой Гельмут, проведем небольшой научный эксперимент, — предложил он фон Мюкке. — Джо, развяжи вот этого господина и проводи его в соседнюю комнату. Мы с ним побеседуем, а ты посторожи остальных...
— Что вы собираетесь делать? — спросил немец, когда Шульгин усадил предводителя в кресло и притянул его к спинке широким сыромятным ремнем.
— Небольшой допрос. Мой слуга умеет развязывать языки любому, но обычно это сопряжено с рядом малоприятных процедур. Он, например, кроме банальных, известных с древности пыток с использованием подручных предметов, владеет тайнами цзень-чжу, то есть иглоукалывания. Тоненькая золотая игла вводится в известный нервный узел, и человек через несколько секунд готов признаться в чем угодно, вплоть до заговора с целью свержения бога и установления на небесах полной демократии на основе всеобщего избирательного права.
Но при этом, к сожалению, очень громко кричит и совершает неэстетичные физиологические акты. Я этого, признаться, не люблю...
— Вы говорите страшные вещи...
— Ах, оставьте, о чем вы. После того, что и немцы, и союзники вытворяли на фронтах мировой войны, все эти иприты, люизиты, торпедирования пассажирских пароходов, возмущаться всего лишь намеком на возможность вполне деликатных пыток в отношении одного, далеко не лучшего представителя человечества — лицемерие и ханжество.
Прошу извинить. Тем более что я как раз и сказал, что мне это претит. Поэтому воспользуемся "сывороткой правды"...
До сих пор терпеливо сносивший все производимые над ним манипуляции, налетчик забеспокоился.
— Что вы собираетесь делать, господин хороший? Я же вам все объяснил. Не верите — черт с вами, вызывайте легавых. А эту штуку уберите...
— Не надо бояться. Больно не будет. Совсем. Коротенький "чик", и все. Потом поговорим.
Препарат, аналог суперпентотала, только еще более эффективный, начал действовать почти сразу.
Ничего особенно для себя нового Шульгин не услышал. Допрашиваемый действительно оказался человеком достаточно образованным, в прошлом — чиновником, надворным советником по департаменту службы военных сообщений (транспортное ведомство, проще говоря), а после революции лицом без определенных занятий, зарабатывающим на жизнь чем придется, от маклерства и спекуляций до "интеллигентной уголовщины".
Подлинное имя его было Геннадий Константинович Пичугин, но года три уже он в основном обходился кличкой "Путеец".
Он легко, даже с удовольствием, признался, что давно завербован людьми, скорее всего московскими, непонятными, толком даже и не объяснившими целей этой вербовки.
Будешь, мол, выполнять поручения, какие скажут, а за это получать хорошее вознаграждение. Хоть валютой, хоть русским золотом.
— Не обманули? — поинтересовался Шульгин.
— Ни-ни. Каждый месяц, как в аптеке, по пятьсот рублей на книжку перечисляют. И еще сдельно, когда сто, а когда и тысячу.
— А работу какую поручают?
— Разную. Как вот сейчас. Или еще проще — встретить кого приезжего, на квартиру надежную поместить, состоять для поручений. Мало ли что. Бывает много дел, бывает — и месяц, и два не тревожат. В прошлом году убить одного, тоже не местного, приказали. Но я за такие дела сам не берусь, всегда поднанять можно, из настоящих блатных. Недорого выходит...
— А со мной как было? Только подробно.
— Ради бога, секретов никаких. Получил я три дня назад с посыльным письмо. Без всяких вступлений и предисловий сказано: в гостинице "Морской", номер 26 поселился господин фон Мюкке. Увидеть, запомнить в лицо, организовать круглосуточное наблюдение, где бывает, что делает, с кем встречается. На глаза не попадаться, не мешать. Отчет ежедневно в полночь опускать в почтовый ящик дома номер 17 по Карантинной улице...
Услышав адрес, фон Мюкке встрепенулся, ему, похоже, показалось, что в деле появился конкретный след, но Шульгин заведомо знал, что это пустышка.
Дом или вообще нежилой, или хозяин передает его дальше безадресно, тому же наемному посыльному.
— А на меня как вышли?
— Так я же и говорю — наблюдали мы за господином, — Путеец впервые указал на фон Мюкке, которого раньше словно и не видел, — заметили, как вы к нему подошли, заговорили, посидели, ну и тут же вас в разработку. Ввиду экстренности вопроса письмо отнесли не в положенное время, а сразу. И получили команду выбрать момент и сделать вам обыск.
— Что искать велели? — быстро спросил Шульгин.
— Да ничего специально. Все вещи пересмотреть и составить опись. На этот случай я ребяток и взял. В обысках они большие спецы. Так все обставят, что хозяин нипочем не догадается, что к нему гости наведались.
— А промашка вышла, — посочувствовал Шульгин.
— Вышла, — согласился Пичугин. — Двенадцать человек в деле участвовали, все подходы перекрыли, а слугу вашего прозевали...
Под пентоталом Путейца совершенно не интересовала собственная судьба, он просто отвечал на все задаваемые вопросы, но не механически, как было бы под гипнозом, а нормально, со всеми естественными человеческими реакциями.
— Сделаем так, — сказал Шульгин, посмотрев на часы. — Препарат будет действовать еще часа полтора. Это много. Ясно, что ничего полезного Путеец больше не расскажет. Значит, придется ввести антидот и еще один препарат и подождать минут пять.
Они с Мюкке отошли к окну.
— Вот видите, Гельмут, как я и предполагал, так и вышло. Вами занимается некая очень серьезная служба, ведет вас наверняка от Берлина, и им очень хочется знать, с кем вы встречаетесь во время и вне службы. Наводит на размышления?
— Естественно, наводит. Но я по-прежнему ума не приложу, что все это значит. И что мне теперь делать прикажете?
— Вот уж тут я вам не советчик. Не знаю ничего о ваших делах и знать не хочу. А сам я уеду немедленно. Прямо утром, поскольку не представляю, каким будет следующий шаг этих милых господ. Поэтому считаю правильным дать господину Пичугину некоторую сумму денег и убедить его не сообщать своим нанимателям о происшедшем. Пусть расскажет, что именно он нашел в моем чемодане, и живет спокойно, а то ведь и ему может не ...
Шульгин не успел закончить фразу. Дверь номера распахнулась от сильного толчка, и в прихожую ввалилось сразу не меньше пяти человек.
Как в классическом вестерне — с револьверами на изготовку и лицами, до глаз спрятанными под широкими клетчатыми шарфами.
— Всем стоять, руки вверх! — Голос из под шарфа звучал глухо, но вполне разборчиво.
— М-да, — без удивления констатировал Шульгин. — А зачем? Мы и так без оружия. Что означает это вторжение?
— Молчать! Всем! Стать к стене! Быстро! Иначе стреляю без предупреждения.
Думать теперь было некогда. И плести тонкую интригу тоже. Шульгин резкой подсечкой сбил с ног фон Мюкке, толчком в спину придав ему ускорение в направлении промежутка между шкафом и диваном.
— Джо! Вперед! По полной, но не насмерть! — успел он скомандовать роботу, поскольку даже в этой ситуации покойники ему были совершенно не нужны, и сам ринулся в бой.
Драться в тесном помещении, да еще полном людей, умеют немногие. Этот опыт обычно приобретается или в тюрьме, или на курсах спецназа. Нормальные же люди, пусть даже весьма бывалые и хорошо вооруженные, в такой ситуации становятся почти беспомощными.
А если еще противник владеет неизвестными в начале века приемами рукопашного боя и в несколько раз более быстрой реакцией, то теоретически подавляющее преимущество — пять вооруженных против двух безоружных — сводится к нулю. Схватка же превращается в избиение младенцев. В буквальном смысле.
Ворвавшиеся в номер люди почти ничего не успели понять. Шульгин и Джо врезались в их тесную кучку с двух сторон, работая и руками, и ногами, и корпусом. Не прогремело даже случайного выстрела, потому что самовзвод у "наганов" тугой, от неосторожного движения пальца или падения на пол не срабатывает, а били и Сашка, и робот прежде всего по рукам, парализуя мышцы и нервы, именно чтобы не дать никому выстрелить сознательно.
Если бы фон Мюкке догадался считать секунды, то на четвертом счете ему пришлось бы остановиться.
Все. Дело сделано. Четырех секунд хватило на десяток точно нацеленных ударов — по два на объект. Один по руке, второй по шее или под ребра.
На полу куча не шевелящихся и безмолвных тел.
— Нет, ну нельзя же все так сразу... — возмущался Сашка, ни к кому специально не обращаясь. — Это уже восемь незваных гостей за ночь. Что же тогда утром будет? Нет, ехать, немедленно ехать... — при этом он разминал пальцы и потряхивал кистями. — И все почему-то ломятся именно в мой номер. В ваш ведь не ломились? — поинтересовался он, поворачиваясь к немцу.
— Откуда я знаю? — ответил фон Мюкке, поднимаясь. — В Японии обучались? Это и есть знаменитое джиу-джитсу? Кстати, зачем вы меня так грубо толкнули?
— Приблизительно. А толкнул, чтобы убрать с линии огня. Шальные пули часто опаснее прицельных. Джо, быстро, всех обыскать, связать, сложить в ванной.
Эти ребята — ваши? — спросил он у предыдущих налетчиков, так и сидевших смирно на диване и молча взиравших на происходящее.
— Нет, не наши, никогда их не видели... — ответили "Владя и Никеша" хором. Судя по всему, вторжение незнакомцев их обрадовало. На фоне этого эксцесса их собственное деяние выглядело совершенно невинно.
— Постойте, постойте... — сказал вдруг фон Мюкке, всматриваясь. — Вот этого господина я, кажется, видел. Совершенно определенно. И вы правы, Ричард, именно в Берлине. Около месяца назад...
— Вот даже как? Он немец?
— Почему немец, русский. Из эмигрантов. Их там под сто тысяч. Очень многие настолько напуганы, что до сих пор не рискуют возвращаться ни в красную Россию, ни в белую. Дайте-ка я на него ближе посмотрю...
Капитан направил свет настольной лампы в лицо человека, одетого в очень приличный синий плащ явно не местного производства.
Шульгин для удобства запоминания и идентификации незнакомых людей всегда сравнивал их с персонажами популярными, чаще всего с киноактерами. Так вот этот весьма смахивал на артиста Гриценко в роли Рощина, разве что был несколько моложе.
— Да, это он. Там мне представили его как господина Славского. Имя очень трудное, но я все равно запомнил. — И фон Мюкке с огромным трудом, но достаточно разборчиво выговорил: — Станислав Викентьевич...
Да, это иностранцу чистое мучение. Вроде как в том анекдоте про "вы-ка-ра-б-ки-ва-ю-щих-сю-сю-ся из пруда лягушек".
— Значит, он из числа ваших друзей?
— Насчет друзей не сказал бы, но в общем...
— Значит, или сейчас ошибочка вышла, или тогда... Я приведу его в чувство, а вы пока посмотрите, что там Пичугин делает. Не сбежал под шумок?
Пока Шульгин известными приемами выводил Славского из шока, фон Мюкке заглянул в кабинет. Лицо его выразило искреннее удивление.
— Сидит как ни в чем не бывало, смотрит в потолок...
— Так и должно быть. Если я кого о чем прошу, меня обычно слушаются... — Шульгин явно шутил, но фон Мюкке со сложным чувством подумал, что слова новозеландца весьма недалеки от истины.
Этот человек не то чтобы пугал его, но изумлял своей какой-то демонстративной "нездешностью". Хотя черт его знает, с новозеландцами он никогда раньше не сталкивался. И не мог представить психологию людей, живущих на краю света, на островах, окруженных безбрежным океаном, в стране, территория которой почти равна Германии, а население — едва ли больше, чем в Берлине.
Как должны чувствовать себя люди, даже на подсознательном уровне не думающие о возможности вражеского вторжения и не представляющие, что такое неукротимая, терзающая нацию жажда "лебенсраум", жизненного пространства...
Славский пришел в себя, повертел головой, попытался сесть.
— У, дьявол, как шея болит. Кто меня так, вы, что ли? — посмотрел он снизу вверх на Шульгина.
— Я, — не стал отпираться Сашка. — И еще повезло, что я руку придержал. А то бы амбец. При нормальном ударе позвонок вылетает только так, господин Славский. Давно из Берлина? — Шульгин давно перешел на нормальный, чистый русский язык.
Тоже маленькая хитрость. Если первые 15-20 минут говорить на ломаном языке, собеседник привыкает мысленно переводить его в правильный и почти никогда не замечает подмены.
Лицо человека выразило старательно изображенное недоумение:
— Из какого Берлина, о чем вы? — Но тут в поле его зрения попал немец. Вот тут изумление стало неподдельным. — Это вы? И вы с ними заодно? Ничего не понимаю...
— Спокойно, герр Славский. Имеет место небольшое недоразумение. Я — это я, господин Мэллони сам по себе, а вот эти люди совершили налет на номер сэра Ричарда...
— Вот черт. А я понял все совершенно наоборот. Ну тогда нам всем надо поскорее отсюда сматываться, пока...
Шульгин не стал ждать продолжения.
— Встать можете, голова не кружится?
— Нет, ничего. А мои ребята?
— Сейчас все будут в порядке. Вон, уже зашевелились. Вы уверены, что бежать надо немедленно?
— Более чем. Если мы уже не опаздываем...
— Тогда не будем отвлекаться. Детали — потом. Для отхода эта улочка подойдет? — спросил Шульгин, указывая за окно спальни. — Тогда так. Джо, ты с балкона спускаешь чемоданы во двор, грузишь машину. Вы, Гельмут, хватайте из номера все, что успеете, и со своего балкона присоединяетесь к Джо. Спуститься по опорным столбам легко, я проверил.
Будете готовы — выезжайте на улицу и ждите меня. Вы, господа, — обратился он к Славскому, — выбирайтесь тем же путем, что и пришли. Автомобиль вас подберет. Только... Когда мы уйдем, вытолкайте этих господ и еще одного, он сейчас в моем кабинете, на черную лестницу и... навсегда забудьте о них.
Вряд ли они нам еще понадобятся. А я спущусь по главной лестнице, рассчитаюсь с портье и заберу свой паспорт. Кстати, а где ваш, Гельмут? — Определяя диспозицию, Шульгин отнюдь не стоял на месте, он быстро и бесшумно кружил по комнатам, проверяя, не забыто ли что-нибудь важное, следил, как Джо готовится к эвакуации, и заодно выбирал из несессера еще какие-то ампулы.
— Мой паспорт при мне. Я его взял раньше...
— Предусмотрительно... Как вы считаете, господин Славский, стрельба при отходе возможна? Вы, наверное, лучше знаете цели и намерения противостоящей стороны.
— Не исключено... Но зачем вы хотите отпустить этих? Они же нас непременно выдадут. Кончить, и все дела.
При этих словах парни побелели и мгновенно покрылись липким потом.
— В том, что касается меня, я принимаю решения сам. И отвечаю за них. Занимайтесь своими делами. Джо, приготовь мой автомат... А вы, парни, сюда!
В кабинете он быстро вогнал остальным налетчикам по два кубика того же снадобья, что перед этим Путейцу.
— Так. Запоминайте. Ничего не было. Вы пришли, чтобы проникнуть в мой номер, но не успели ничего сделать, как появились неизвестные люди, и началась заваруха. Вам еле-еле удалось спрятаться, а потом сбежать. Видели, как мы собрались и быстренько ушли в сопровождении тех самых, которых вы встретили. Ясно?
Все трое дружно закивали. Лица их отражали напряженную работу мысли.
Этот новейший (для 1984 года) препарат действовал эффективнее любого гипноза или так называемого "электронного зомбирования". Причем не требовал предварительно разработанной легенды внушения. Мозг, получив принципиальную установку, все остальное делал сам: убирал в подсознание ненужные воспоминания и формировал новые на основе полученной команды. Минут через пятнадцать все трое будут искренне верить, что все случилось именно так, как сказал Шульгин.
И ни под пыткой, ни под обычным гипнозом от своих слов не откажутся. Теоретически, до конца своих дней. Впрочем, утверждать это категорически Сашка бы не стал. Не располагал соответствующей статистикой. Если даже на пару суток хватит силы внушения, и то достаточно.
...Получив, кроме положенной платы, щедрые чаевые, ночной портье не выразил удивления неожиданным отъездом постояльца.
И Шульгин с британской надменностью не стал ничего объяснять.
Это русский, независимо от чина и сословия, не преминул бы пуститься в пояснения, мол, срочное дело требует немедленного отбытия в столицу, или жена заболела, или в карты проигрался и денег осталось только на билет третьего класса, а западный человек непоколебимо уверен, что его поступки никого не касаются, а уж тем более — обслуги.
При этом он внимательно и цепко осматривал и обширный, едва освещенный настольной лампой вестибюль, и улицу за высокими, на два этажа, окнами.
Хотя ничего действительно важного увидеть не надеялся, скорее — просто по привычке.
Если кто и собирается устроить очередное покушение, болтаться на виду перед входом в гостиницу он не будет.
Или в подворотнях накапливаются, или через чердак проникать будут, через подвалы, к примеру.
Забавно новая жизнь началась.
Проще всего было бы попросить отпереть дверь, ведущую на хозяйственный двор, и оттуда прорываться на полной скорости. Никто бы задержать не успел.
Да только... Швейцар, пожалуй, просто не поймет, для чего господину в темноте пробираться среди мусорных баков с кухонными отбросами, дождевых луж и конских яблок, оставленных битюгами ломовых извозчиков, доставлявших припасы для завтрашнего дня, если слуга обязан подать экипаж прямо к крыльцу.
Нет уж, будем действовать согласно протоколу. Шульгин кивнул на прощание портье и швейцару, отдавшему по-военному честь, и шагнул за порог.
Дождь, слава богу, наконец-то прекратился.
До последнего Сашке не верилось, что сейчас произойдет что-то экстраординарное. Скорее всего он спокойно сядет в машину и отправится неизвестно куда и неизвестно зачем.
Впрочем, зачем — более-менее понятно. Чтобы поддержать уже достигнутую стабильность в мире, который начал каким-то образом самоорганизовываться в ответ на грубо предложенные ему новые обстоятельства и правила игры.
Вся беда в том, что 99 и 9 в периоде процентов обитателей этого мира никогда не воспринимали свою деятельность или бездеятельность именно как "созидание" или "сохранение" реальности.
Они просто жили так, как подсказывали обстоятельства, обычаи, привычки или даже придуманные цели. Для них все просто и обычно. И для фон Мюкке, для Славского, для Пичугина с его ребятами.
Жизнь такова, какова она есть, и больше — никакова. Он же, Шульгин-Мэллони, обречен постоянно помнить, что есть очередная, отдельно взятая реальность и есть он, каждый поступок которого постоянно превращает эту реальность в нечто совершенно иное.
И никогда не догадаешься, к лучшему или наоборот. Думаешь так, а выходит совершенно иначе. Не подошел бы он за завтраком к немцу, и на данный момент десятки, а впоследствии и сотни людей прожили бы совершенно иную жизнь...
Все это промелькнуло в голове мгновенно, не до конца даже оформившись в слова, и Шульгин хмыкнул скептически. Тогда проще всего застрелиться, подумав напоследок, что уж это изменение реальности, судеб всех тех людей, к которым ты больше никогда не подойдешь, — последнее. Дальше все будет изменяться по тем же законам, но всего лишь без тебя. Ну и что?
События же тем временем покатились по вновь предназначенной колее, повинуясь щелкнувшему механизму стрелочного перевода мировых линий.
Слева, на углу квартала, он заметил тихо, без огней выскользнувший из ворот "Додж", сразу свернувший в переулок. Там же мелькнуло несколько теней, возможно — люди Славского. Откуда они появились, он не разглядел.
Наверное, проскользнули сквозь широкие проемы между финтифлюшками узорчатой кованой ограды, отделяющей гостиничный палисадник от улицы.
И в тот же миг, словно только этого и ждали, сразу с двух сторон вспыхнули электрические фары чужих автомобилей Или они подкрались так бесшумно (что маловероятно при здешних моторах), или давно ожидали, затаившись под деревьями.
Хлопанье дверок, топот подкованных сапог по брусчатке, крики, в том числе и матерные.
Настоящая группа захвата прибыла, неизвестно чья и по чьему вызову. Угадал Славский, если это не очередная подставка. На него, иностранца, рассчитанная.
Лишь бы не оказалась это белая контрразведка. Шанс невелик, нужные предосторожности он принял, но все же...
Шульгин выдернул из-под плаща как раз на этот случай приготовленный "ППСШ", с двумя сцепленными магазинами, на сорок патронов каждый.
Отвлекая на себя внимание противника, несколько раз выстрелил короткими очередями трассирующих, целясь поверх голов, но так, чтобы нападающим был слышен свист пролетающих в опасной близости пуль.
Еще две серии по три выстрела он пустил под острым углом к стенам и мостовой.
Рикошеты тоже звучат впечатляюще. Убивать он по-прежнему не хотел, не зная, с кем имеет дело.
Ну а если кого и заденет шальная пуля, уже потерявшая энергию и скорость, то почти наверняка не смертельно.
Присев на корточки, боком, как краб, Шульгин перебежал на другую сторону улицы, заскочил в подворотню, еще трижды пальнул, рассчитывая, что вспышки из полной темноты достаточно его демаскируют.
Дождался ответных выстрелов и повторил маневр, вернулся к ограде гостиницы, пригнулся ниже цоколя, чтобы голова и плечи не проектировались на фоне светлой стены, заскользил в сторону машины.
Оттуда, перекрывая подходы к переулку, молотили в пять стволов люди Славского. Нападающие азартно и дружно отвечали, так что бой разгорался неслабый.
Хорошо еще, что торопливая револьверная пальба навскидку, да в темноте имеет скорее психологическое, чем практическое значение.
Джо, не получив соответствующей команды, не стрелял. И правильно делал. Потому что он-то и в темноте бил бы точно, наповал. Шульгин ухватился рукой за борт джипа.
— Все здесь?
— Я и Джо здесь, остальные — сами слышите... — отозвался из-под тента фон Мюкке.
— Общий отход. Сигналь, Джо, и медленно-медленно трогайся. Вы, Гельмут, крикните господину Славскому что-нибудь, непременно по-немецки...
Подействовало. На громовой, привыкший командовать в бою на палубе крейсера голос корветтен-капитана, продублированный Славским, в ближайшие секунды подтянулась вся группа. Похоже, без потерь. По крайней мере, все передвигались самостоятельно, продолжая палить наобум во все стороны.
— Быстро, быстро, в кузов, на подножки, пошел, Джо, гони, отрывайся с концами... — в азарте Шульгин не замечал, что командует по-русски, но роботу это было все равно, а остальным пока еще недосуг было вникать в такие пустяки.
Переводили дыхание, цеплялись пальцами за холодный металл и резину "запасок", стараясь удержаться, устроиться понадежнее, кто где оказался, внутри кузова и снаружи.
Из перпендикулярного улице темного переулка вдруг вывернулся черный автомобиль, сверкающий яркими ацетиленовыми фарами, намеревавшийся не то перегородить дорогу "Доджу", не то повиснуть у него на хвосте.
Гораздо более мощные электрические фары джипа мазнули по лобовому стеклу чужой машины, ослепляя водителя.
— Ну-ка, Джо, давай! Только аккуратно, вскользь. Всем держаться, крепче!
Тяжелым кованым бампером Джо ударил автомобиль в левое переднее крыло. Тот с грохотом и звоном бьющихся стекол отлетел в сторону. Послышались крики раненых или просто обозленных, перепуганных людей.
Кто-то из помощников Славского тоже не удержался за стойку тента, покатился кубарем по булыжнику.
За спиной продолжали торопливо громыхать выстрелы.
...Оторвались от возможного преследования вчистую уже за первым же углом.
Робот не включал фар, но легко и стремительно вписывался в повороты, едва не ставя "Додж" на два колеса, вел машину самым запутанным и сложным для погони маршрутом, руководствуясь не командами Шульгина и не интуицией, а подробнейшим планом или, точнее, макетом города, который он держал перед "внутренним взором".
— Команда выполнена. Преследование исключается. Куда ехать дальше? — Джо сбросил скорость, чтобы хозяин мог услышать его голос, только что перекрываемый ревом двигателя, грохотом покрышек по булыжнику, свистом ветра и хлопаньем заднего полога тента.
— Вопрос, однако. Что скажете, Гельмут, или надо спрашивать герра Славского? Куда прикажете направиться после устроенного вами шухера? Учтите, что до утра я предпочел бы убраться из этого негостеприимного городка. Британцам здесь снова не везет. — Это он намекнул на Крымскую войну и не слишком успешные действия флота Его Величества в 1920-м и особенно 1921-м году.
— Что скажете, Славский, — переадресовал вопрос Шульгина фон Мюкке. — Вы-то, надеюсь, знаете, куда нам бежать, где скрываться и что делать дальше...
— Прошу также иметь в виду, — вставил Сашка, — что я к вашим делам, ну совершенно непричастен и более всего желаю забыть о них и продолжить путешествие. Теперь уже — за пределами России. Этой. Надеюсь, Советская будет гостеприимней...
— Это как сказать, — будто в пространство хмыкнул Славский. — Причастны вы или нет, не мне решать.
— Но вот господин капитан же может подтвердить...
— Не беспокойтесь, разберемся. Во всем разберемся. А наилучший способ исчезнуть — это немедленно отправиться в Одессу...
— Как? Через весь Крым, Перекоп, и там еще пятьсот верст? Да у меня и бензина не хватит...
— Морем. Сейчас едем на Корабельную сторону, там погрузим вашего железного коня на шхуну и — вперед. По дороге и поговорим... На все времени хватит. И без всякого риска...
По интонации Славского можно было допустить, что в понятие "без риска" входит и возможность утопить нежелательного свидетеля в открытом море в случае чего.
— Выбора, как я понимаю, у меня особого нет, — вздохнул Шульгин.
— Пожалуй что. Если вам не улыбается возможность на самом деле продолжить свой путь по суше, очень рискуя и без надежды на дружескую помощь...
— "Никогда не заговаривайте с незнакомыми", — процитировал Сашка.
— Что вы сказали?
— Так, ничего. Вспомнил одного умнейшего русского писателя. У него тоже нечто похожее на мой случай описано. Правда, там он с дьяволом заговорил на бульваре...
...Действительно ли Славский готовился к подобному варианту, или тридцатитонный парусно-моторный дубок "Лев Толстой" с экипажем из полурыбаков-полуконтрабандистов постоянно был готов к выходу в море, но уже через полтора часа, задолго до рассвета, постукивая керосиновым "Болиндером", поплевывая горячей водой из патрубка системы охлаждения, крутобокий кораблик, похожий формой корпуса на скорлупку грецкого ореха, вышел за боновые заграждения.
Укутанный старым парусом, принайтовленный смоленым канатом "Додж" угнездился между рубкой и трюмным люком, Джо устроился якобы спать в его кузове, демонстративно пристроив под бок "маузер" с пристегнутым прикладом, а Шульгин с сопровождающими лицами спустился в крошечный кубрик под полубаком.
Немолодой матрос, более похожий на грека, чем на русского, принес медный чайник с кипятком, заварку, колотый сахар, хлеб, сало, лук, две крупные копченые кефали и квадратный штоф с жидкостью понятного назначения.
— Казенка по нашим средствам дороговато выходит, а это сам боцман дома гонит. Из груш и яблок. Забористая, — счел нужным сообщить он.
— Местный кальвадос, — объяснил "темному", как он считал, иностранцу Славский. — Теперь, наконец, и поговорить можно по человечески. Ну, за спасение... — поднял он по первой.
