ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Большая парусно-моторная яхта турецкого миллиардера Ибрагима Катранджи, скорее похожая на океанский пакетбот середины XIX века, неторопливо крейсировала вдоль северного берега Персидского залива. Погода благоприятствовала морской прогулке. Почти неподвижная индиговая вода залива, легкий бриз с вершин хребта Загрос.
На корме под белым парусиновым тентом предавались послеполуденному кайфу несколько человек. Сам хозяин, представительный мужчина лет пятидесяти, трое гостей восточной наружности и европеец, по виду славянин или прибалт. Несмотря на то, что почти все они выглядели мусульманами и на гафеле бизань-мачты колыхался красно-голубой вымпел с полумесяцем, стол, кроме обычных восточных закусок и сластей, был обильно сервирован многочисленными бутылками и графинами, причем не только с прохладительными напитками, но и винами, коньяками, даже русскую водку можно было здесь отыскать.
Правда, участники застолья спиртным не злоупотребляли.
Говорили по преимуществу об итогах недавно завершившейся арабо-израильской войны. На которую возлагали столько надежд и которая столь быстро и бесславно была проиграна. Обсуждали перипетии сражений азартно, заново переживая горечь поражения. Естественно, со своей точки зрения, скорее тактически, не вдаваясь в долгосрочные политические последствия, поскольку на государственном уровне проблемой занимаются правительства, Организация арабского единства, Исламская конференция и тому подобные структуры.
Но вот как раз хозяина, господина Катранджи, это все волновало мало. Как турок, он, скорее, в глубине души радовался очередному ослаблению геополитических соперников, нежели скорбел.
Тем более, что отчаянный, плохо подготовленный и мало кому понятный бросок арабских армий на Израиль был на самом деле направлен чуть ли не лично против самого миллиардера. Он расценивал эту войну как попытку недобросовестных партнеров в последний момент сорвать плод, который он выращивал долго и старательно, и сбежать с добычей.
Что ж, они достаточно наказаны, и напыщенный египетский король Фарух с его бездарными маршалами, которых у него больше, чем у Наполеона, и по недомыслию примкнувшие к нему союзники, лишившиеся почти всей своей тяжелой техники и многих тысяч солдат.
Так даже лучше, потому что сам Катранджи не потерял ничего, кроме нескольких миллионов фунтов и какого-то количества времени. Впрочем, время, как и деньги, он компенсирует. Раньше это, кажется, еще никому не удавалось.
Миллиардер довольно хохотнул при этой мысли, сделал большой глоток красного греческого вина. Греков он терпеть не мог, но их вина, душистые и терпкие, ценил. Особенно они хороши в жару. Разжижают кровь и утоляют жажду.
Что там болтают эти глупые люди, одержимые страстью к реваншу?
— Само существование государства Израиль — это уже агрессия против святой арабской нации. Любой мир — лишь прелюдия к новой войне, в которой мы достигнем, наконец, своей цели. И горе неверным, которые поддерживают Израиль и тем самым бросают нам вызов.
Из этого следует, что виновные в нашем последнем поражении должны быть наказаны, причем, поскольку об использовании регулярных армий на ближайшие годы придется забыть, все ставки будут сделаны на "стратегию непрямых действий". Зато здесь мы превосходим врагов с их примитивным европейским "рациональным мышлением".
Мы начинаем операцию "Укус скорпиона". Мы заставим врага ужалить самого себя и умереть от собственного яда. Лишь бы только нам удалось получить копию "Гнева Аллаха"... — громко, не опасаясь, как на берегу, подслушивающих устройств, рассуждал, а, скорее, вещал тучный старик, владелец нескольких бейрутских газет и торговых фирм, он же по совместительству идеолог крайне правой антиизраильской организации "Фаланга". — Я слышал, Ибрагим-эффенди, ваши люди входили в контакт с окружением шейха Муслима незадолго до того, как он отправился в свой последний поход?
— Чтобы я знал и контролировал все контакты всех людей, которые работают на меня, моя голова должна быть больше, чем у ифрита из сказок "Тысячи и одной ночи", — с улыбкой сообщил Катранджи. — Только генеральных директоров и президентов моих компаний насчитывается больше пятидесяти. И все они ведут дела самостоятельно, разумеется, до тех пор, пока меня устраивают балансы годовых финансовых отчетов. Однако о "Гневе Аллаха" я тоже слышал. Кстати, довольно безвкусное название. Чем страшнее оружие, тем безобиднее следует его именовать. Так мне кажется... — Говоря, он перебирал унизанными перстнями пальцами крупные черные четки немыслимой цены и древности.
И четки и перстни — все это антураж, дань старательно культивируемому облику самодовольного и недалекого набоба (Неумеренно богатый человек, жизнь которого отличается восточной пышностью и демонстративной роскошью.). На самом деле Катранджи учился и в Петрограде, и в Берлине, без акцента говорил на четырех языках, умел носить и фрак, и смокинг. Кроме того, к слову сказать, название "Гнев Аллаха" придумал именно он, с той же самой целью — напустить как можно больше тумана.
— К сожалению, шейх Муслим унес с собой главную тайну — откуда взялся этот "Гнев", кто его сделал...
— Я думал, вы знаете, Ибрагим-эффенди. Существует мнение, и небезосновательное, что вы знаете все.
— Всего не знает даже Аллах, — смиренно наклонил голову миллиардер.
— Вы кощунствуете, — вставил доселе молчавший чернобородый человек, похожий на перса. — Аллах всемогущ и всеведущ.
— Здесь не место для богословских споров, — ответил Катранджи, который не выносил, когда его перебивали, тем более, в его собственном доме. Кроме того, он был хотя и мусульманин по культуре, но турок, поклонник Ататюрка, а значит, практически атеист. И любил дразнить фанатиков любой конфессии. — И я совсем не уверен, что даже Аллах, милостивый и милосердный, вполне осведомлен, скажем, о мыслях и намерениях христианского бога или еврейского Яхве... Но оставим это. — Властным жестом он заставил перса замолчать.
— Может быть, кто-то прояснит, что вообще представляет собой этот "Гнев"? — спросил славянин, которого присутствующие, с некоторым трудом выговаривая имя, звали Станиславом. Он представлял здесь крупнейшую в Европе подпольную организацию "Народовы силы збройны" (Народные вооруженные силы (польск.).), ставящую своей целью возрождение Великого польско-литовского государства "от моря и до моря".
По причине отсутствия возможностей для реализации программы-максимум ее боевики пока вредили России и Германии там, где удавалось. И возлагали определенные надежды на союз с мусульманами.
— Это все-таки бомба необычайной конструкции или нечто другое? Как можно уничтожить миллионы неверных и самим не задохнуться от миазмов их разлагающихся трупов? Вы представляете, что это будет за ад?
— Я не знаю, как устроена эта адская машина, да и знать мне этого не нужно. Могу только заверить вас, что трупов не будет. Испытания это подтвердили. Ни трупов, ни раненых, ни пленных. Мы получим совершенно пустую, девственную землю со всеми ее богатствами...
— Невероятно! Не могу усомниться в ваших словах, но — невероятно. Если все, что вы говорите, — правда, это похоже на действие нейтронной бомбы, но я все равно не понимаю, куда денется живая органика. Не испарится же?
— В этом и кроется великая тайна, которая принесет нам победу. Сначала в Палестине, а потом и во всем мире. Зеленое знамя Пророка накроет, наконец, всю землю, как и было нам завещано "Невидимым имамом". Создатель "Гнева Аллаха" утверждает, что может придать своей машине любую мощность. Достаточную даже для того, чтобы очистить от неверных целые континенты.
— Это было бы неплохо. Скажем, свободная от москалей полоска между Бугом и Волгой...
Катранджи снова улыбнулся. Пусть собеседники тешат себя несбыточными надеждами. А пока — работают на его замыслы, даже не подозревая об этом.
Он-то как раз знал, что представляет собой устройство, о котором идет речь. И уже успел встретиться с человеком, изготовившим его. И вернуться, чтобы провести нынешнюю встречу.
Дело в том, что господин Катранджи не признавал не только еврейских, но и арабских прав на Палестину, а считал ее своей незаконно экспроприированной собственностью. Поскольку его дед и дед его деда являлись ее потомственными владетельными пашами, чьи вечные и неоспоримые права были в последний раз подтверждены султаном Абдул-Меджидом после подавления мятежа египетского паши Мухаммеда-Али в 1841 году. К сожалению, отец Ибрагима, сначала по малолетству, а потом по случаю поражения Турции в Мировой войне и распада империи не сумел вступить в свои законные права.
Естественно, как человек умный и реалистически мыслящий, тем более занятый успешным, охватывающим Азию, Африку и проникающим на территорию ТАОС (ТАОС — Тихоатлантический оборонительный союз.) бизнесом, он до последнего времени относился к своим ленным правам с известной долей иронии, но и не забывал о них.
Палестинцев же, вообще арабов и иных экстремистов от Тибета до Техаса поддерживал и финансировал просто потому, что очень удобно иметь в друзьях и клиентах вооруженных и хорошо организованных людей, способных между делом проводить по заказу господина Катранджи операции даже и фронтового масштаба.
Потребуется свергнуть президента какого-нибудь Цейлона, установившего запретительные пошлины на ввоз производимых Ибрагимом-эффенди товаров, — всегда можно натравить на него тысяч пять озлобленных и голодных "тамильских тигров". Возникнет необходимость слегка изменить направление морских перевозок между Японией и Индией — к услугам малайские пираты. И так далее.
И когда до него дошла информация, что один из финансируемых им "сумасшедших изобретателей" придумал штуку, способную уничтожить без следа любое количество людей, его это заинтересовало. Сначала чисто теоретически. Он со своими двумя высшими образованиями и обостренным интересом ко всему новому просто захотел выяснить, как такое возможно. Тем более, в способности изобретателя находить неожиданные и парадоксальные решения он уже убеждался не раз.
Демонстрация, произведенная с помощью модели, питающейся от двух автомобильных аккумуляторов, убедила его настолько, что Катранджи без торга выделил под дальнейшие эксперименты два миллиона золотых рублей под небрежное честное слово, что рабочий образец будет готов не позднее чем через год.
Изобретатель не обманул. Изделие было готово, и единственным его минусом было то, что применить его можно было только единожды, почему и предварительное испытание проводить нерационально. А так, конечно, Ибрагим вполне готов был посмотреть на ожидаемый эффект где-нибудь в Центральной Африке. Просто жаль было терять целый год, чтобы получить два экземпляра устройства. Да и привлекать излишнее внимание мирового сообщества не следовало. Что бесследное исчезновение миллионов человек такое внимание привлечет — несомненно. И трудно сказать, какие породит последствия.
Акцию было решено осуществить сразу "по месту". Катранджи считал, что он ничем не рискует, но все же пообещал инженеру самую мучительную из возможных смертей, если что-нибудь выйдет не так.
Замысел операции был прост до гениальности. Перебросить изделие в точно вычисленную точку на территории Израиля и привести его в действие. Как только желаемый эффект будет достигнут, Ибрагим намеревался высадиться в Тель-Авиве или Хайфе с десантом из нескольких тысяч верных лично ему и хорошо вооруженных потомков черкесов-мамелюков (род Катранджи, несмотря на турецкую фамилию, происходил как раз из них и до сих пор пользовался огромным авторитетом среди адыгов всего мира) и объявить себя законным пашой Палестины и всех отныне "свободных" территорий.
Интервенции со стороны арабских стран он не боялся, имелись соответствующие рычаги, а с правительствами России, Германии и прочих стран ТАОС надеялся договориться. Где добром, а где и угрозой нового, еще более масштабного применения "Гнева".
Пока, увы, вышло не совсем то, что намечалось. Правда, не по вине изобретателя. Кто же мог знать, что отряд смертников шейха Муслима напорется прямо на русскую заставу. И не сумеет прорваться вовремя.
Миллиардер не знал подлинного механизма процесса, но изобретатель настаивал, что включить устройство следует в точно вычисленное время и в нужном месте, с точностью до километра.
Нехорошо получилось.
— А вот скажите, — обратился Катранджи к четвертому из гостей, который до сих пор молчал, лениво жуя вяленые финики, — на самом деле сабля уважаемого шейха-шахида — настолько священный предмет, что весь мусульманский мир не пожалеет ни времени, ни средств, чтобы найти ее и возвратить? Я слышал даже, что по этому поводу идут разговоры об объявлении очередного джихада...
— Не хочу оскорблять ничьих чувств, но, по мнению совета улемов, если упомянутая сабля и представляет интерес, то только антикварный. А священной реликвией является лишь для одной из исмаилитских сект, "местночтимой", как говорится. Обожествление же материального предмета, за исключением общепризнанных святынь, как, например, Кааба, вообще является грехом и ересью.
По усвоенной среди русских привычке Катранджи чуть не выругался известным способом. Получается, что и здесь он допустил ошибку.
— Очень хорошо, достопочтенный Фатх-Али. Только я убедительнейше вас прошу никому больше не говорить того, что вы мне только что со столь исчерпывающей полнотой разъяснили. По крайней мере, в течение ближайшего полугода.
— Почему? — не понял тот.
— А вот это уже мое дело. Просьбу я высказал, ваше дело — удовлетворить ее или прямо отказать. Так как?
Угроза в словах миллиардера звучала настолько неприкрытая, что Фатх-Али несколько даже съежился.
— Конечно, конечно, достопочтенный. Ни один человек больше не услышит от меня ни одного слова об этой святыне.
... Несколько позже Ибрагим, пожелав прогуляться по палубе, поскольку уже наступала предвечерняя прохлада, январь все-таки, а не июль, жестом указал поляку следовать за собой. Поднялся на кормовой мостик. На юго-востоке, над горлом Ормузского пролива, собирались тучи. Возможен шторм. Хотя даже сильный шторм не слишком страшен большой яхте, может быть, лучше выйти в открытое море? Надо спросить капитана.
— Ну что, Станислав-бей? — Турок обратился к поляку по-русски. Скорее всего, с целью издевки. Катранджи ведь ничего не делал зря. — Снова вы проиграли? Снова поставили не на ту карту. Я понимаю, для того чтобы самоутвердиться среди нас, вы долго пытались выглядеть еще большим мусульманином, чем мы, но теперь это уже ни к чему. Боюсь, что очень надолго. Теперь я гораздо лучше вас пойму, если вы станете великорусским шовинистом... Это ведь совсем не трудно. Зато — светское общество близких вам по культуре людей. Возможность сделать отличную карьеру, служа тому государству, которое вы так страстно мечтали разрушить. Особенно, если сумеете подтвердить в российском департаменте геральдики свое древнее шляхетство. Тогда и при дворе Великого князя у вас появятся кое-какие шансы. И без риска лишиться всего, в том числе и головы, ради очередной химеры.
Вот когда я жил в Берлине, я на самом деле жалел, что не являюсь немцем по крови. Но вам разве что-нибудь мешает остаться славянином?
— Простите, эфенди, я бы не хотел говорить на эту тему. В остальном же... — Станислав ответил турку по-немецки.
— Нет, мы будем говорить именно на эту тему! — вновь по-русски, уже резче возразил Катранджи. — Поскольку теперь вы можете надеяться только на меня. Либо вы вместе со всей вашей организацией будете служить мне, а не своей дурацкой идее, либо я задумаюсь, оправдано ли вообще ваше потерявшее смысл существование. Что вы на это скажете?
— Ваши доводы неопровержимы, к сожалению, — стараясь сохранить лицо, ответил Станислав с иронической усмешкой, причем было непонятно, к чему и кому она относится. — И божьи мельницы мелют медленно, но верно. Возможно, помогая вам, я тем самым все же буду приближаться и к своей цели.
— Не помогая мне, а работая на меня. Я нанимаю вас, разумеется, за хорошую плату. Кстати, сколько, вы говорили, в вашей организации "збройников"?
— Более двадцати тысяч, эфенди.
— Ясно. Значит, человек на сто реально можно рассчитывать. Так вот — вам придется поехать в Россию. К сожалению, мы упустили двух русских офицеров здесь, придется поискать их там. И саблю. Обязательно найдите мне этих офицеров и саблю. В средствах можете не стесняться. В обоих смыслах. — Катранджи помолчал, глядя на все мрачнеющий горизонт, потом добавил: — Но и лишнего брать не нужно. Отчет с вас я рано или поздно потребую. Да и вообще, раз вы так сроднились с Востоком, — миллиардер добродушно растянул толстые губы в улыбке, — советую не забывать здешнюю поговорку:
"Ид-диния зай хъяра — йом фи-идак, йом фи-тизак"... Вам перевести? (Жизнь, что огурец, сегодня в руках, а завтра в заднице (араб.))
— Не нужно, я все понял.
