ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
В академии Ляхову сразу понравилось.
С первого дня, когда, представив в канцелярию выданный ему Лисафьевым запечатанный пакет, он тут же был включен в приказ, и отлаженный механизм закрутился.
Из канцелярии он попал к начальнику курса. Тот после краткой беседы вызвал дежурного офицера и распорядился проводить господина полковника в общежитие. Таковое оказалось отдельно стоящим в глубине необъятного двора трехэтажным зданием, оборудованным, как хорошая гостиница.
Вадиму досталась двухкомнатная секция на третьем этаже, в блоке, состоящем из еще двух отдельных комнат, общей прихожей, ванной с туалетом и крошечной кухоньки с электроплитой и большим, под потолок, холодильником.
Судя по табличкам на дверях, соседями его оказались некие капитан Салтыков и штабс-капитан Рюмин.
— По алфавиту размешаете, что ли? — шутливо поинтересовался он у дежурного, помня, что теперь он Половцев.
Тот шутку не воспринял.
— По вашему чину вам положено две комнаты, а свободные только здесь. Свои комнаты каждый убирает сам, места общего пользования — в очередь. Однако за свой счет можно нанимать солдат из роты обслуживания.
— Ничего, как-нибудь и сам справлюсь.
Поручик молча кивнул, отпер дверь и предложил сверить наличие мебели и инвентаря с описью на стене в деревянной рамочке.
Комнаты были небольшие, но уютные, меблированные по-спартански. В спаленке кровать, столик, стул, тумбочка. В кабинете — письменный стол, деревянное кресло, шкаф.
Зато на столе возвышался терминал вычислительной машины.
— Это у нас новинка, — сообщил дежурный. — Раньше слушатели занимались самоподготовкой в общем зале, а с прошлого года по всем комнатам разводку сделали. Можете выходить в книгохранилище нашей библиотеки, а также и в общегородскую информационную сеть. В памяти машины для вас будет выделена личная ячейка для хранения заметок, черновиков, курсовых работ. Потом инструктор придет, все объяснит.
Оставшись один, Вадим не смог удержаться. Он достал из коробочки геройский знак и приколол его на китель. Подошел к поясному зеркалу в тамбурке.
Нет, все-таки здорово, хотя сам по себе сюжет напоминает известную картину "Свежий кавалер".
"Герой России" почти один в один повторял своим видом наградной знак Белой армии "Участнику 1-го Кубанского (Ледяного) похода", которым награждались бойцы, проделавшие февральский переход 1919 года из Ростова до Екатеринодара под руководством генерала Л.Г.Корнилова. С него и началась победа, в дни, когда только потерявший здравый рассудок оптимист мог в нее верить. Большинство просто хотело умереть не как скотина под ножом мясника, а в бою и с честью.
На георгиевской колодке филигранно сплетенный из серебра и платины двойной терновый венец. Сквозь него снизу вверх и сверху вниз продеты два меча, золотой и вороненый. Как бы символы Победы и Смерти. Рукоятки мечей усыпаны крошечными бриллиантами, а между терновыми иглами разбросаны рубины — кровь спасителей Отечества.
С внутренней стороны венца гравированный девиз: "Feci quod potui!" (Я сделал все, что мог! (лат).) и номер — 1013.
Выходит, за всю историю этой награды он всего лишь одна тысяча тринадцатый кавалер. Неплохо за почти восемьдесят лет.
И, главное, присутствует непременно приносящее ему удачу число.
Такого ведь нарочно не придумаешь.
Жаль только, неизвестно, когда он сможет надеть знак в открытую, а не за наглухо запертой дверью.
В каптерке Ляхов получил положенное вещевое довольствие, едва уместившееся в два больших мешка.
Особенно понравилась Вадиму "учебная" форма, заменявшая здесь "полевую х/б". Приятного голубовато-серого оттенка, с вышитой золотом нарукавной эмблемой заведения, она была специально разработана для удобства занятий. Мягкая, типа фланели ткань, брюки навыпуск, легкий однобортный китель с обилием карманов, коричневые туфли типа мокасин.
Вместо погон — небольшие алые петлицы с обозначением лишь курса и факультета. Над правым карманом — нашивка с фамилией. Психологически верно, чтобы в процессе занятий слушателям и преподавателям не мешала разница в чинах. Погоны полагались только к строевому и парадному мундирам.
Академия, столь удачно выбранная Ляховым, входила в первую пятерку высших военно-учебных заведений России наравне с Академией Генерального штаба. Военно-морской академией и Высшим училищем правоведения. Кое в чем она их даже превосходила.
Прежде всего, тем, что считалась наиболее аристократичной, располагалась в Москве, а не в Петрограде и находилась под личным патронажем Великого князя. Благодаря уникальной специализации, ее выпускники могли сразу же рассчитывать на получение высоких, вплоть до генеральских, должностей в посольствах, Главном разведуправлении и Генеральном штабе, самостоятельные посты военных атташе.
Даже самые слабоуспеваюшие (хотя таких почти не встречалось), дотянув до диплома, получали назначения минимум в штабы военных округов или флотов. Да и на гражданской службе перспективы открывались самые широкие.
Вместе с тем, Ляхов обратил внимание на то, что и здесь слушатели, по крайней мере первого курса, как ингредиенты коктейля, отчетливо делились на несмешивающиеся слои.
Первый — обычные строевые офицеры армейских частей, чином не ниже поручика, преодолевшие частое решето окружных отборочных комиссий и сдавшие весьма трудные вступительные экзамены при конкурсе до тридцати человек на место. Для большинства из них академия была единственным шансом пробиться в высшее военное общество.
Второй — штабс-капитаны и капитаны гвардейских полков, имеющие высшее образование и ранее служившие по соответствующему профилю. Этим и число вступительных экзаменов сокращалось вдвое, и конкурс среди них был вполне терпимый, 2-3 человека.
И, наконец, третий, в который попал и Ляхов. Эти люди оказались в академии путями неисповедимыми. В основном все они были подполковниками, редко капитанами, многие носили значки российских и иностранных военных академий и поступили вообще без экзаменов, на основании лишь приказов о зачислении.
Очевидно, им требовались не столько базовые знания, как некоторые специальные дисциплины, соответствующая "шлифовка" и диплом.
Из таких "аристократов" и был сформирован первый учебный взвод в составе двенадцати человек. С остальными слушателями курса они встречались лишь на лекциях, прочие же занятия шли по особому плану.
Но даже на их фоне Ляхов выделялся тем, что пришел уже в середине первого семестра. И теперь ночи напролет просиживал перед экраном, просматривая сотни страниц учебников и ксерокопированных лекционных материалов, которые уже изучили коллеги, чтобы на семинарах не выглядеть "Митрофанушкой".
Параллельно он еще знакомился с совсем другими материалами, по своей вымышленной профессии, и уставал первое время страшно. Научился, как флотский офицер, засыпать мгновенно в любых условиях, на пятнадцать-двадцать минут, чтобы в сумме набрать за сутки хоть четыре-пять часов жизненно необходимого отдыха.
Товарищи по взводу приняли его нормально, хотя поначалу несколько сдержанно, что естественно: он был единственным полковником, да еще и с Георгием, и ни с кем из коллег не был раньше знаком. Но постепенно все наладилось.
О прошлой службе и подробностях биографии спрашивать здесь было не принято, разговоры в курилке и столовой ограничивались темами, относящимися к учебе, и нормальным офицерским трепом на военные темы, без привязки к конкретным местам и людям.
Чтобы не попасть впросак, первое время Вадим предпочитал помалкивать или поддерживал темы максимально нейтральные, касающиеся женщин, автомобилей, стрелкового оружия. Еще он рассказывал анекдоты, которые знал в изобилии. Это создало ему репутацию человека несколько себе на уме. Впрочем, негативного оттенка оценка не несла.
Через неделю после зачисления в академию Ляхова пригласили в санчасть. Для прохождения диспансеризации. Чтобы доскональнейшим образом проверить состояние здоровья нового слушателя и впредь пресекать любую патологию в самом начале, а то и до того.
Ничего особенного в данном мероприятии не было. Вадим переходил из кабинета в кабинет, где врачи-специалисты подвергали его положенным процедурам и манипуляциям.
Он только отметил, что оборудование в кабинетах было первоклассным, новейших образцов, с некоторыми приборами он был знаком только по литературе или понаслышке. И врачи были все, как на подбор, мужчины в возрасте от сорока до пятидесяти, что говорило о достаточном опыте и соответствующей квалификации.
Да и неудивительно, в элитном учебном заведении и медконтроль должен быть по высшим стандартам. Слишком дорогим материалом являлись слушатели и преподаватели академии, чтобы экономить на поддержании и укреплении их здоровья.
Как и положено здоровому и далекому от медицины человеку, Ляхов старательно изображал опасливую почтительность перед людьми, облеченными недоступным простым смертным знанием и властью. Будто бы только от их благоусмотрения зависит, какой будет окончательный диагноз и приговор.
Врачи же вершили свою рутинную работу, как правило, с выражением привычной скуки на лицах. Что же еще можно испытывать, в тысячный раз задавая одни и те же вопросы, включая и выключая диагностические устройства и с высокой степенью достоверности предполагая, что ничего нового и интересного они не услышат от заведомо здоровых пациентов и не увидят на экранах своих приборов.
Ляхов с внутренней усмешкой вспомнил, с каким волнением и даже трепетом на третьем курсе шел на первые практические занятия в гинекологическую клинику и что испытывал к концу этого же дня. Тогда ему "повезло", на профилактический осмотр как раз привели целый курс женского педагогического училища. Человек пятьдесят. Так он потом недели две и на одетых девушек не мог смотреть без содрогания.
Только один врач, невропатолог, на нагрудной нашивке которого значилось только "Максим Николаевич", без фамилии, как и у всех остальных здешних докторов, его несколько удивил.
Не только своей молодостью на фоне почтенных коллег (было ему немногим за тридцать) и не тем неприкрытым радушием, с которым врач его встретил, а странным несоответствием между заявленной специальностью и тем, чем он занимался на самом деле.
Что делает невропатолог на обычном диспансерном осмотре? Задает несколько рутинных вопросов, стучит молоточком по коленке, царапает кожу на ладонях и стопах тупыми иглами, заставляет постоять на одной ноге с закрытыми глазами и попасть пальцем себе в нос.
И все, как правило, если пациент не высказывает конкретных жалоб по профилю.
Этот же, проделав положенное, дальше повел себя нестандартно.
Он усадил Ляхова в кресло типа зубоврачебного, на голову водрузил нечто вроде диадемы, обтянутой черным пластиком, на запястьях и щиколотках защелкнул блестящие браслеты, опутал его проводами, подсоединенными к многочисленным резиновым присоскам. Присоски эти врач разместил на теле Ляхова вроде бы бессистемно. По крайней мере, с топографией внутренних органов эти точки не соотносились.
Что бы это значило?
Одни провода скрывались в массивной тумбе кресла, другие тянулись к нескольким ящикам, покрытым молотковой эмалью, похожим на системные блоки транзисторной вычислительной машины...
Максим Николаевич крутил верньеры, щелкал клавишами, всматривался в экраны и при этом почти без пауз задавал вопросы, больше подходящие не невропатологу, а скорее психоаналитику.
Некоторое время Вадим пытался уловить систему в этих вопросах и соотнести их с действиями врача, а также его мимикой и интонациями.
"Похоже, ради этого вот паренька весь медосмотр и затеян, — думал Ляхов, — остальные врачи — статисты по преимуществу".
Выбрав момент, когда закончилась очередная серия вопросов, касавшихся его предыдущих болезней, травм, навязчивых состояний, вредных привычек и сексуальных предпочтений, Вадим с долей тревоги в голосе поинтересовался, что это вообще за процедура, мол, раньше, сколько лет служил, а подобным допросам не подвергался, и не в космонавты ли его готовят?
А может быть, в разведчики-нелегалы, а машинка эта — просто новомодный детектор лжи?
— Так в этом случае, согласно закону, следует получить мое, полковника Половцева, письменное согласие — Он специально подчеркнул свой чин, чтобы создать у врача нужное представление о себе, а заодно и посмотреть на его реакцию.
Максим Николаевич поднял голову и впервые посмотрел на Ляхова с нормальным интересом. Как к человеку, а не объекту изучения.
— Нет, это совсем не детектор лжи. Мне сложно объяснить неспециалисту, но если в двух словах... Я уточняю основные характеристики типа вашей нервной деятельности. Мы тут, в академии, стараемся поспевать за научным прогрессом. То, что физически вы совершенно здоровы, мои коллеги уже выяснили...
— А вы выясняете, здоров ли я психически? Здоров, в армии за этим следят строго.
— Я и не сомневаюсь. Но, видите ли, в нашей академии слушателей готовят для разных видов деятельности, в разных условиях, языкам учат очень хорошо... Вот и требуется знать, к чему вы более предрасположены. Вам не приходило в голову, что, допустим, изучение в совершенстве японского языка требует иных черт личности, чем, скажем, голландского?
— Вот так, специально, я над этим не задумывался, — честно ответил Ляхов, — но ход вашей мысли улавливаю. В самом деле, если требуется изучить язык так, чтобы не отличаться от природного иностранца, нужно и по остальным параметрам соответствовать.
А участвовать в чайной церемонии и читать наизусть хокку Басе в оригинале, но одновременно мечтать "бо выпить рюмку водки и бо дать кому-то из присутствующих по морде" — что-то не то получится...
— Я рад, что вы поняли. Вот я и должен подготовить предварительные рекомендации, к чему вы более всего предрасположены. А что, вам действительно в Японии бывать приходилось?
— Увы. Но книжки на досуге почитывал разные. В том числе и про Японию тоже. А так я больше насчет Латинской Америки специалист.
— Ну-ну, посмотрим...
Невропатолог продолжал терзать Ляхова своими вопросами еще около получаса, и Вадим старался по возможности думать о чем-нибудь постороннем, не сосредотачиваясь на действительно интересующих его темах.
Наконец Максим Николаевич смилостивился, хотя, как выяснилось, не насовсем. На прощание он вручил Ляхову довольно толстую брошюру.
— Не сочтите за труд, Вадим Петрович, полистайте это. И ответьте на все пункты. Надеюсь, до завтрашнего утра управитесь. А в одиннадцать ноль-ноль прошу нанести мне очередной визит. И еще — сегодня спиртных напитков не употребляйте. В том числе и пива. Договорились?
— А куда от вас денешься? Честь имею кланяться.
По пути в общежитие Ляхов продолжал размышлять.
Врачу он не очень-то поверил. Потому что имел представление о достижениях медицинских наук, в том числе и касающихся высшей нервной деятельности. Все-таки на детектор лжи это больше похоже. Не может быть методик, позволяющих определить те параметры личности, о которых говорит Максим. И, значит, он старается выяснить что-то другое.
Допустим — нестыковки в биографии и послужном списке новоявленного полковника Половцева.
Так ведь этим делом занимались специалисты, и легенду проработали тщательно. Да и начальник Особого отдела академии непременно должен быть в курсе. Вряд ли врач по собственной инициативе такую проверку бы затеял.
А, кстати, почему бы и нет?
Хотя Ляхов и согласился на все предложенные ему меры безопасности, сам он относился к угрозе довольно скептически. Просто, весь его жизненный опыт протестовал против мысли, что какие-то там бандиты, пусть и идейные, бросят все свои дела и кинутся искать неприятного им человека на территории в полсотни миллионов квадратных километров, среди миллиарда с лишним проживающих там людей, и все это в чуждой и враждебной культурной среде.
Но сейчас вдруг изменил свое мнение. Если взглянуть по-другому, не так все и сложно.
Допустим, средствами его враги обладают достаточными. Тогда не так трудно нанять несколько бывших сотрудников спецслужб, хотя бы и российских, а тем уже вообще не составит проблем пройтись по следу Ляхова от Хайфы и до момента исчезновения, а потом уже выдвигать гипотезы и отрабатывать их по нескольким направлениям.
Возможно это практически, Бог весть, но Розенцвейг говорил, что еврейской разведке такие штуки удавались.
Так отчего не предположить, что Максим Николаевич вольно или невольно и является одним из членов одной из таких поисковых групп? Возник в поле зрения новый человек с неясной биографией, чего бы его и не проверить?
Тогда самое время обратиться в тот же Особый отдел и доложить о своих подозрениях. Или сразу позвонить Лисафьеву.
Можно, конечно, но неохота выглядеть дураком, да еще и перепуганным, если подозрение не подтвердится.
Лучше сначала самому разобраться, что за исследования проводит коллега. Благо предоставленная ему техника позволяла просмотреть и медицинские каталоги Государственной публичной библиотеки.
В своей комнате Вадим переоделся в домашнее, с сожалением посмотрел на запотевшие бутылки пива в холодильнике, поставил на огонь кофейник и улегся на диван с брошюркой в руках.
Как он и предполагал, это оказался сборник интеллектуальных и психологических тестов, с подобными ему уже приходилось иметь дело, только этот был что-то уж слишком большой. Двенадцать разделов, больше полутысячи позиций.
Прежде чем отвечать. Ляхов наскоро проанализировал текст, пытаясь угадать сверхзадачу автора-составителя. Чего он добиться хотел, предлагая именно эти вопросы пациенту?
Кое-какой опыт в этом деле у Вадима имелся, и с карандашом в руках он приступил к работе.
Первым делом — раскидать вопросы по тематике, не так, как в книжечке, а реально, поскольку известно, что форма вопроса не всегда совпадает с его истинным содержанием, которое подчас очень хитро маскируется.
Часа через три он с этой задачей справился. Картинка вырисовывалась интересная.
Примерно четверть тестов были чисто интеллектуальные — на эрудицию, сообразительность, умение нестандартно мыслить, находить просто аналогии и аналогии к аналогиям. С ними он разделался быстро и перешел к следующему блоку.
Здесь тоже было все понятно — проверка основных черт характера и темперамента, причем чуть ли не каждый пятый вопрос был своеобразным "детектором", предназначенным для проверки искренности отвечающего. Зная, об их устройстве и принципе деятельности, Ляхову не составило труда подкорректировать ответы в желательном для него направлении.
А вот остальные поставили Ляхова в тупик. Это был большущий массив парадоксов, апорий и антиномий, в которых человек, не имеющий специального философского образования, просто не мог разобраться. Лично он — мог, поскольку еще в позднем детстве отец почти силой навязывал ему для прочтения и Платона, и Зенона, и аналогичные труды более современных любомудров.
Да, забавлялись они со столь же склонными к умственным упражнениям друзьями разбирательством проблем, кто бреет цирюльника и сколько зерен составят кучу, но откуда же доктору это знать?
В итоге Вадим решил отвечать не так, как ответил бы сам, а как мог бы это сделать еще плохо ему самому знакомый полковник Половцев. Но тогда придется потратить дополнительные усилия, чтобы лично для себя исключить слишком кричащее раздвоение личности.
Ровно в положенное время он предстал перед врачом, вручил ему книжку тестов с ответами и вновь устроился в давешнем кресле.
Теперь Максим щелкал кнопками и вертел ручки приборов, поминутно заглядывая в ответы, причем делал это не подряд, а выборочно, то с конца, то с начала, а то долго листал страницы где-то в середине.
Иногда он удивленно приподнимал правую бровь, иногда поджимал губы и бросал на Ляхова короткие взгляды исподлобья и повторял тот или иной вопрос вслух, предлагая Ляхову ответить на него еще раз. Память у Вадима была великолепная, и он ни разу не сбился.
Что-то у "невропата" не сходилось.
Да и неудивительно. Если машина действительно подобие детектора лжи, так сейчас она должна немного запутаться.
Закончив сегодняшний сеанс и сворачивая свою аппаратуру, Максим Николаевич неожиданно предложил Ляхову вместе пообедать.
— Если, конечно, у вас нет других планов...
Планов у Вадима не было, да если бы и были...
Коллега явно хотел продолжить свои эксперименты в неформальной обстановке. Этого же добивался и Ляхов, только пока не придумал, как это осуществить. Врач сам облегчал ему задачу.
Причем обедать они пошли не в академическую столовую, а в город. У Максима была небольшая красная "Даугава", полуспортивное купе, и он повез Ляхова в ресторан-поплавок, пришвартованный к берегу Москвы-реки напротив Большого Каменного моста.
По зимнему времени там было почти пусто, отчего официанты проявляли особую предупредительность, и кухня здесь оказалась совсем не плоха.
Они сидели у широкого окна в зале первого класса на верхнем этаже надстройки, после рюмки холодной "Смирновской" с удовольствием ели суп-харчо и неторопливо беседовали.
Слякотный и теплый в своих первых двух третях январь вдруг будто опомнился и показал свой норов. Ударил довольно крепкий мороз, густо, словно прорвались небесные закрома, повалил снег. Через день, как по расписанию, завывали метели.
Вот и сейчас по стеклам квадратных иллюминаторов приглушенно шелестели жесткие снежинки, а в вентиляционных трубах заунывно скулил северный ветер. Стены и башни Кремля смотрелись неотчетливо, как сквозь густую кисею.
Хорошо, уютно.
Вел разговор Максим, который носил точно такой же китель военврача, как недавно Ляхов. Правда, сидела на нем военная форма без изящества, и мятые погоны давно бы следовало поменять.
Но неопрятность первого в новой жизни приятеля отчего-то Вадима не раздражала. Очевидно, потому, что сам он вызывал интерес.
— Вы какое образование имеете, господин полковник? — поинтересовался Максим, наливая по второй.
— Знаете, капитан, давайте без церемоний. Я к этому не привык. Раз выпиваем вместе и вне службы, так лучше попросту, по имени и на "ты". Согласны?
Врач развел руками, мол, что ж тут спорить, раз старший по званию предлагает.
— Ну и славно. Значит — на брудершафт. Вернемся к твоему вопросу. Ты что же, моего личного дела не видел?
— Отнюдь. Для чистоты эксперимента я никогда предварительно документов не смотрю.
— Ну и как, к какому выводу пришел?
— Сначала ответь, а я свое мнение потом скажу.
— Да ради Бога. Образование у меня довольно бессистемное. Нормальная гимназия. Потом в армии полугодичная школа унтер-офицеров. Потом, экстерном, экзамен на чин подпоручика. Еще — высшие курсы войск ООН в Монреале. И, наконец, тоже экстерном — экзамен на степень магистра военной истории. Теперь — академия.
Вся эта легенда Ляхова-Половцева была тщательно задокументирована, у Вадима имелись совершенно подлинные аттестаты и свидетельства, и, как ему сообщил референт Лисафьева, в соответствующих учебных заведениях тоже вписана в нужные бумаги его фамилия.
Конечно, тщательной проверки на уровне государственных служб безопасности эта легенда все равно не выдержала бы, но не для них ведь она и делалась.
А вот если подкупленный писарь или столоначальник вздумает поинтересоваться — пожалуйста. В списках выпускников названных учебных заведений, в архивах воинских частей, в приказах по военному министерству фамилия Половцева значилась.
— Интересная биография. И учиться успевал, и воевал так, что и до полковника за десять лет дослужился, и вон... — Максим указал на белый Георгиевский крестик на груди Ляхова.
— Не жалуюсь, нормально сложилось, — не стал скромничать Вадим — А война — это такое дело, стоит только начать. Если не убьют, за чинами дело не станет, тем более что я, считай, по всему Периметру успел отметиться.
— А род войск какой?
Тут тоже все было продумано. Любой род войск, хоть артиллерия, хоть авиация, хоть танки, требовал специальных знаний, и первый попавшийся "коллега" его бы разоблачил даже в случайном разговоре. За исключением одного варианта.
— Разведывательно-диверсионные подразделения спецназа ООН. — Ляхов приглушил голос, как бы сообщая то, о чем откровенничать не положено.
Специалистов именно этого профиля в академии сейчас не было, а за пару месяцев Вадим успеет просмотреть достаточно соответствующей литературы, инструкций, отчетов и фильмов, чтобы, в случае чего, не ударить лицом в грязь.
Практического же подтверждения умений и навыков от него в ближайшее время не потребуется наверняка. Хотя кое-что, входящее в программу офицерского пятиборья, он мог продемонстрировать. Для обычных людей и это будет выглядеть круто.
— Солидно, — с уважением сказал Максим и велел официанту подавать второе: бефстроганов с картофельной соломкой и густым сметанным соусом с грибами.
— А ты что заканчивал? — из вежливости поинтересовался Ляхов.
— Да мне-то хвастаться нечем. У меня все прямо, как Николаевская дорога. Гимназия, медицинский факультет МГУ, параллельно — мехмат его же. Закончил, и сразу пригласили в медчасть академии. Тут и служу пятый год.
— Так тебе сколько ж лет?
— Скоро двадцать девять.
— Хорошо выглядишь. Я думал — двадцать пять. Еще удивился, не из вундеркиндов ли будешь. А сочетание неожиданное — медицина и мехмат. Я бы сказал — взаимоисключающее...
— Отчего же? Я и тем и тем с детства интересовался. Теперь вот, исследованиями занимаюсь, докторскую готовлю и сам для себя приборы делаю.
— Вон как. А тема?
— Если вкратце — комбинированные методики анализа и коррекции психогенетических возможностей личности.
Кажется, все становилось на свое место. Талантливый парень на свой страх и риск занимается темой, с которой его в шею вытолкали бы из любого исследовательского института, пользуясь уникальной возможностью на протяжении нескольких лет наблюдать в динамике весьма широкий контингент отборного человеческого материала.
Наверное, связи у него хорошие, если сразу после университета сумел пристроиться на такое теплое место. И со своей то ли научной, то ли псевдонаучной методикой он неожиданно наткнулся на экземпляр, несколько спутавший ему карты. Вот и решил он его для себя прояснить в приватной обстановке за рюмкой водочки, весьма способствующей развязыванию языков в непринужденном трепе. Только совсем чуть-чуть ошибся в исходной посылке.
— И чем же я тебя так заинтересовал? — без околичностей спросил Ляхов, обостряя партию.
— Да просто любопытно стало. По всему выходит, что как раз для работы в спецназе ты не особенно подходишь. Совсем другие параметры личности. И в то же время факт налицо — не только проявил выдающиеся успехи, раз полковника и кучу орденов заслужил, а еще и в академию отобран. Критерии отбора-то тут о-го-го!
Максим недрогнувшей рукой разлил по рюмкам остаток водки из графинчика.
— Выпьем. За тебя и за науку. Моя методика редко сбои дает, я готов был поручиться, что по потенциалу ты теоретик-интеллектуал. Гуманитарного направления. Участие в острых акциях тебе даже противопоказано. Зато теоретические исследования — это твое. Тут ты достиг бы выдающихся успехов. Кстати, вот и подтверждение — раз ты при своем образе жизни еще и ученую степень приобрел...
Увидел насмешливый взгляд Ляхова и хлопнул себя по лбу.
— Тьфу ты, черт! Как же я не подумал! Ты же и в спецназе мог заниматься как раз планированием операций, анализом разведданных и тому подобным... А оружие и в руках не держать. Так?
— Давай, брат, на эти темы распространяться не будем. Лучше теперь я заказ сделаю. Эй, уважаемый, — окликнул он пробегавшего мимо официанта, — кофе нам пока подавать не надо, соорудите лучше этакое... — он прищелкнул пальцами, — из даров моря что-нибудь. Омара, например, или же лобстера, осьминога по— гуанчжоуски...
— Покорнейше простите, не имеется. Не сезон. Ежели желаете — раковые шейки чищеные, осетринка с хреном, балтийские миноги копченые.
— Ну, пожалуй, сгодится. Пусть раковые шейки. Порции хоть приличные?
— Как прикажете. Можно сразу блюдо принести.
— Вот и несите. И вина соответственного, лучше всего марочного хереса.
Максим деликатно поинтересовался, не дороговато ли будет, и раковые шейки по зимнему времени, и марочное вино, испанское скорее всего.
Ляхов беспечно махнул рукой.
— Не бери в голову. Я там столько заработать успел, что и без нынешнего оклада до конца академии на гулянки хватит. Заодно подскажи, я же не местный, где тут автомобиль приличный прикупить можно? По салонам недосуг мотаться, да и переплачивать сдуру не хочется.
Поговорили о машинах, их сравнительных характеристиках и ценах, потом Максим упорно вернулся к прежней теме.
— С тестами ты меня тоже надул? Не сходится картинка, хоть убей. По всем параметрам выходит, что честно отвечал, а результат вполне дурацкий. Я бы с тобой еще поработал, если ты не против.
— Отчего я могу быть против?
Они просидели в ресторане до тех пор, пока на город не начали опускаться ранние зимние сумерки. Максим, похоже, особой привычки к офицерским кутежам не имел, и его подразвезло.
Так что Ляхову самому пришлось садиться за руль и везти нового приятеля домой.
Жил он на Второй Мещанской улице, не слишком далеко от академии, и Вадим решил, что, поставив машину и проводив Максима до квартиры, с удовольствием прогуляется по морозцу переулками, застроенными одно- и двухэтажными домами начала прошлого и даже позапрошлого веков.
Но врач наотрез отказался отпускать Ляхова, пока тот не зайдет к нему, посмотрит, как он живет, и выпьет кофе.
Спорить оснований не было.
Жил Максим в совсем маленькой квартирке на четвертом этаже кирпичного дома, выложенного по фасаду белыми и красными кафельными плитками, архитектурой похожего на католический собор. Лифта не было, и Вадиму пришлось вести товарища по крутой полутемной лестнице.
Максим то и дело оступался, ругался вполголоса, а в промежутках слегка заплетающимся языком повествовал, как ему повезло. Двоюродный брат с женой уехал по контракту в Австрию, а свою квартиру оставил ему совершенно бесплатно, в бессрочное пользование, но с условием, что, если вдруг дела там пойдут не слишком удачно, он оставляет за собой право вернуться. И без обиды.
— Но дела у него идут более чем хорошо, Володя уже приобрел себе виллу в предгорьях Альп, и можно надеяться, что съезжать в обозримом будущем не придется...
Наконец они добрались, Максим с третьего раза попал ключом в замочную скважину и отпер дверь.
Пока доктор в ванной приводил себя в рабочее состояние, Ляхов бегло осмотрел квартиру.
Она ему понравилась. Правда, потолки слишком уж высокие по отношению к скромной площади комнат. Кабинет, по трем стенам с полу до потолка заставленный книжными полками, небольшая гостиная, где с неизменными книгами соседствовал странной конструкции дальновизор, похоже, что самодельный, окруженный несколькими электронными блоками. Из мебели имелся только низкий журнальный столик и диван, очевидно, служащий Максиму постелью.
Над диваном висел писанный маслом портрет довольно симпатичной девушки лет двадцати двух. Возлюбленная, наверное, а возможно, и мать, не угадаешь, поскольку одета она была в стилизованное под восемнадцатый век платье с глубоким декольте.
Пока он рассматривал портрет, вернулся Максим. С мокрой после душа головой, в домашней куртке и брюках из коричневого вельвета, и, похоже, принявший отрезвляющее снадобье, поскольку выглядел вполне прилично.
— Перестарался я, — с извиняющейся улыбкой сообщил он, — давно выпивать не приходилось.
"Видел бы ты меня в Хайфе", — подумал Ляхов и ответил подходящей к месту поговоркой:
— Кто пьян да умен, два угодья в нем...
— А что, все нормально было, я лишнего ничего?..
— Неужто не помнишь?
— Так, местами. Основное помню, а кое-где и провалы...
"Плохой признак, — опять подумал Ляхов. — Выпили-то всего ничего, по двести пятьдесят водки и по бутылке хереса. Для хорошей гулянки — аперитив. Хотя, если без привычки..."
Он успокоил Максима, и они вместе пошли варить кофе, по которому доктор тоже оказался большим мастером.
На кухне у него имелось до десятка кованых медных турок разного размера и емкости, на стене висела стационарная немецкая кофемолка, похожая на старинный телефон, а в шкафчике в жестяных банках хранились запасы зерен, зеленых и жареных, бразильских, колумбийских, перуанских и индийских. Рецептов врач тоже знал множество, и они долго, азартно препирались, чьи приемы и методики правильнее и лучше.
Потом сидели за дубовым столом на пузатых резных ножках, пили густой, обжигающий, невероятно душистый кофе с кремовой пенкой, причем Ляхов еще и прихлебывал из рюмки "Бенедиктин", а Максим от ликера категорически отказался.
Невропатолог пребывал сейчас в самом подходящем состоянии, чтобы вытянуть из него какую-нибудь значимую информацию. Вадим и сам пока не знал, какую именно, но чувствовал, что дело того стоит.
Либо, хотя и маловероятно, коллега представляет для него угрозу, пусть и неопределенную, либо, наоборот, он может весьма пригодиться в новой жизни. Пока в академии у него нет друзей, и с товарищами по группе только-только успел познакомиться, а заводить полезные связи надо.
Врач в армии, если у тебя с ним хорошие отношения, — полезное знакомство. Это он знал по собственному опыту, правда, с другой стороны.
Максим, в свою очередь, продолжал прощупывать его, но, как всякий не до конца протрезвевший человек, делал это не совсем ловко, поскольку себя ощущал хитрым и умным, а собеседника недооценивал, точнее, вообще не принимал его во внимание.
В общем, говорили они долго, то о том, то о другом, и все постепенно стало напоминать бессмысленно затянувшуюся шахматную партию, когда у игроков осталось по королю, коню и паре пешек.
Первым не выдержал Максим.
Он раздавил в пепельнице очередную сигарету, которые не столько курил, сколько портил, то, забывая на краю пепельницы, где она бесполезно сгорала до фильтра, то гасил, не выкурив и половины, и тут же поджигал новую.
— Ну, короче, так. Хватит нам му-му гонять. Что-то я про тебя узнал, что-то ты. Но без откровенного разговора не обойтись. Положение у меня почти что безвыходное...
— В чем же это? — не понял Ляхов. — Для первого знакомства все нормально. Выпили, потрепались, убедились, что и дальше можно. В чем проблема?
— А в том, что я своими исследованиями занимаюсь уже второй год. А что толку? Нужно же принимать когда-нибудь решение...
— Опять не понял. Какое решение? Выходить с темой на ученый совет? Статью писать, или как?
— Да при чем тут статья? Я открытие мирового уровня сделал, но не знаю, как им распорядиться. Тут дело, может быть, о судьбах мира идет. Да не может быть, а точно, поскольку возможности открываются...
Ляхов почти насильно всунул между пальцами врача, высокую рюмку, до краев полную шестидесятиградусным золотым ликером.
— Так. Выпей не спеша, потом пару глотков кофе, глубоко вздохни и начинай говорить по делу, если считаешь меня достойным своей тайны. А если нет — допивай кофе до конца и ложись, спать. А я пойду. Тайна вклада, разумеется, гарантирована.
— Сиди! — Максим нажал Ляхову на плечо, после чего послушно выпил ликер и схватил из пачки новую сигарету. — Слушай. — Он хитро, но как-то кривовато усмехнулся, из чего Вадим сделал вывод, что приятель отнюдь не протрезвел, просто находится в следующей фазе, когда тяжелое опьянение подавляется сильным нервным напряжением.
— Если моя теория верна, то, открывая ее тебе, я ничем не рискую, а если нет — все равно наплевать, расскажешь ты о ней кому-нибудь или нет...
Из последующего Ляхов узнал действительно интересные вещи. Выходило так, что Максим на самом деле изобрел устройство, позволяющее анализировать личность человека практически по всем параметрам.
То есть по особым образом считываемым биопотенциалам мозга, головного и спинного, можно сделать вывод о предрасположенности к того или иного рода занятиям, как физическим, так и умственным.
Скажем, сочетание быстрой реакции, способности мышц к тонким и точным движениям, устойчивый и одновременно подвижный тип нервной системы, еще кое-какие особенности делают человека идеально предрасположенным к профессиям пианиста, микрохирурга, летчика-испытателя и карманного вора.
Следующий уровень анализа, касающийся уже более глубоких слоев сознания, позволяет уточнить параметры профпригодности.
А проникновение в подсознание дает ключ к нравственным характеристикам личности. И тогда можно определить, какой же путь изберет данный человек для реализации своих способностей, пианиста или все-таки карманника.
Но и это было только, как говорится, "подходом к снаряду". В идеале методика Максима позволяла построить фактически полную психомодель конкретного человека и определить, на что он способен в обычных условиях, в идеале или никогда.
Что нужно сделать, чтобы он проявил свои лучшие или худшие качества, какую работу ему доверить можно и нужно, а от какой его (или работу от него) необходимо оградить. И так далее...
Ляхов понял сразу. Он ведь не просто был умным человеком, он и сам занимался психиатрией и психологией, пусть и недолго, и не слишком профессионально.
— Слушай, брат, если не шутишь, конечно, ты ведь это... Ты ведь, кроме всего прочего, оружие изобрел. Изощренное и опасное. Не знаю, насколько детально оно у тебя проработано, но в идеале...
— Так ведь и я об этом же! — горячо воскликнул Максим. — Как только кое-что стало получаться, я первым делом именно об этом и подумал.
Ну, ладно, вначале предполагалось просто профпригодность наших слушателей к предлагаемой работе определять, программы обучения в процессе корректировать, но потом-то до меня дошло!
Я ведь смогу находить не только положительные качества, но и негативные, преступные и вычислить, как ими воспользоваться. Играть на глубинных чертах личности. Того шантажировать, того сделать своим слугой, другого — наемным убийцей... Ну и так далее. С женщинами, опять же, кое-что узнав, поступать как заблагорассудится...
— А что, с женщинами у тебя проблемы? — подпустил Ляхов коварный вопрос.
— Да при чем тут это, — возмутился Максим. — Я в широком смысле. У одной служебные секреты выманить, другую на панель послать, третью...
— Достаточно. Я все понял. И что же ты такое про меня узнал, что решил пооткровенничать? Впервые, надеюсь?
— Вот именно, что впервые. До этого не с кем было. Я из наших курсантов уже с полсотни проверил. Не то... Нет, ребята в массе хорошие, критерии отбора в академии на уровне, но — не то. В моем понимании. А вот тебя увидел — и удивился...
В волнении Максим налил себе еще рюмку и залпом (выпил, не озаботившись предложить собутыльнику. Нервно глотнул остывший кофе.
— Тесты мои, конечно, ты грамотно обошел. Но детекторы все равно не все вычислил. Однако и там, где ты соврал, грубо говоря, результат все равно в твою пользу. Характер есть характер. С таким, даже ради высокой цели, ребенка ногой пнуть ты не сумеешь или у слепого нищего копеечку из шапки украсть.
Почему я и удивился, как это ты в спецназе десять лет продержался, знаю, что это за служба.
Второе — образование у тебя, судя по схемам, гораздо серьезнее, чем ты утверждаешь. Гораздо больше зон мозга у тебя задействовано, чем требуется по легенде.
— Что, и это можно определить?
— Я же сказал — все можно. У меня ведь экспериментальный материал большой наработан. Есть с чем сравнивать. Все, тобой названное, подтверждается. Но еще должно быть минимум одно высшее образование, какое-то очень специфическое, требующее не только усилий памяти и интеллекта, но и солидных моторных навыков. Инженер-механик, художник, скульптор — нет?
Проницательность Максима или способности его машинки Ляхова почти убедили. Но все же недоработка есть. В машине или в натуре самого Максима. Ему просто не пришло в голову, что объект исследования тоже может быть врачом, в том числе и военно-полевым хирургом. Которому тонкая моторика очень даже требуется.
— Про моторные навыки правильно. Но ты невнимателен. А также находишься в плену стереотипов. Специалист-диверсант, кроме огромного информационного багажа, должен очень много уметь делать руками: мины из подручных средств, ловушки всякие, сборка — разборка — ремонт оружия и прочая, и прочая, и прочая... Куда там штатскому инженеру.
— Согласен, уже два ноль в твою пользу. Учту в дальнейшем, — поднял руки Максим. — И — последнее, не по значению, а по времени вывода. Не хочешь — не отвечай, но... Мне показалось, что на тебя возложена... нет, не так, должна быть возложена некая высокая миссия...
Доктор на глазах проваливался в пучину тяжелого опьянения, но все еще карабкался, бултыхался, старался удержаться наверху и выяснить то, что считал очень для себя важным.
— О чем ты, брат? Какая миссия? Я сумел выжить там, где выжить почти невозможно, вот и вся миссия. Просто ты неверно трактуешь данные. Толстой мечтал научить жить человечество, я — выжить лично. Всего-то и сходства, что для меня и него это была равнозначная по эмоциональному накалу задача...
— Во! Эт-то ты верно сказал, — выговорил Максим и облегченно упал головой на стол.
