ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Мужчина лет пятидесяти, с заметной проседью в темных густых волосах и аккуратной, очень коротко постриженной бородкой завтракал в полном одиночестве в своем рабочем кабинете, выходящем двумя полукруглыми окнами на Болотную набережную и Отводной канал.
Вдали виднелись Большой Каменный мост и Кремлевские стены. Несмотря на то, что круглый мельхиоровый поднос с несколькими тарелками, бутылкой сухого красного вина и хрустальным бокалом был пристроен на краю обширного, заваленного бумагами письменного стола, человек держался так, будто находится за ресторанным столиком в весьма приличном обществе.
Покончив с варенными всмятку яйцами, гренками и сыром, он допил оставшееся в бокале вино и звонком вызвал секретаря из приемной.
— Благодарю вас, Анатолий. Уберите. И, пожалуйста, кофе.
Пока секретарь убирал на столе, стараясь не стронуть с места разложенные в известном только хозяину кабинета порядке бумаги, сам он отошел к окну, где на круглом, инкрустированном слоновой костью столике размещались всевозможные курительные принадлежности: пачки папирос и сигарет, открытая коробка сигар, несколько трубок на особой подставке, банка с голландским табаком.
По совету врачей Василий Кириллович Бельский, государственный советник юстиции, представитель Генерального прокурора по Москве и Московскому округу, курил только после приема пищи или с друзьями за ломберным столом, в сопровождении рюмочки хорошего коньяка. Причем отнюдь не привыкая к определенному сорту и виду табачных изделий, а под настроение.
Сейчас, поколебавшись, он взял массивную изогнутую трубку с блестящей, слегка закопченной крышечкой, стал медленно ее набивать, предвкушая первую за этот день затяжку.
Секретарь подал кофе в посвистывающем и булькающем стеклянном аппарате, позволяющем наблюдать за процессом экстракции кофеина из особым образом подобранных и смолотых зерен.
Василий Кириллович почти пятнадцать лет провел на полулегальной работе в Шанхае и Мукдене, где и научился ценить и уважать всякого рода ритуалы.
Он любил к случаю цитировать китайские афоризмы, в том числе и такой: "Откровенность без церемониала — это хамство". Хамство же было изначально чуждо его рафинированной натуре, поэтому, общаясь с людьми, он обычно выражался столь витиевато, что собеседник далеко не сразу был способен осознать, что его только что банальным образом извозили мордой об стол.
Отсюда понятно, почему генерала за глаза называли не иначе, как Конфуций, он знал это и не обижался. Даже напротив.
Нацедив чашечку кофе, поинтересовался у секретаря, не записывался ли сегодня кто-нибудь на прием. До завтрака он всегда работал с бумагами и запрещал отвлекать себя даже секретарям и референтам
— Дочь ваша. Майя Васильевна, ждет. Минут двадцать назад приехала. Прикажете пропустить?
— Больше никого? Ну, пропусти...
В рабочее время Бельский не признавал родственных отношений, но сейчас Майя выступала в роли не дочери, а сотрудницы, хотя и нештатной. Поскольку кроме легальной прокурорской должности Василий Кириллович занимал еще и нелегальную, начальника московского отдела бюро Специальной государственной информации, организации сугубо секретной, занимающейся деликатными вопросами, которые нежелательно было доверять Министерству госбезопасности. Подчинялось бюро одному из заместителей премьер-министра, карьерному чиновнику, бессменно занимающему свой пост, в отличие от самого премьера и прочих членов кабинета, выдвигаемых победившими на выборах партиями.
Она вошла, румяная и свежая с мороза. Очевидно, все же не приехала, а пришла пешком. Поздоровалась сдержанно, дождалась, когда отец предложит и ей чашечку, только после этого села в кресло и прежде потянулась не к кофе, а к сигарете.
Бельский недовольно хмыкнул. Хоть и была дочь вполне самостоятельной женщиной, третий год жила отдельно от родителей, некоторых ее привычек генерал не одобрял. Курение в том числе.
— Не беспокойся, я тоже уже позавтракала...
И тут же перешла к делу, посмеиваясь и утрируя манеры старательного, но недалекого агента.
— Так что позвольте доложить, господин начальник, разработка объекта "Мила" идет вполне успешно. Мною то есть проведена операция "Знакомство", которая позволила сначала познакомиться с объектом, не вызывая подозрений, потом разрешить ему проводить меня домой и попытаться назначить следующее свидание...
— Слушай, не паясничай. У меня времени нет выслушивать твои упражнения в изящной словесности. И почему вдруг "Мила"?
— А чтоб никто не догадался. Вы же всегда стараетесь кодовые обозначения поглупее выдумывать. То у вас какой-то "Намазчик" фигурирует, то "Одноосный"... С детства твои разговоры слышу.
— Что ты там слышала и от кого — не знаю. А болтать все равно не надо. В общем, коротко — твои впечатления?
— Нормальные впечатления. Мы с ним, конечно, ни о чем таком пока не говорили, но по развитию парень гораздо выше среднего уровня. И убеждения у него вполне патриотические. Он их проявил и высказал в довольно острой ситуации, в которой другой, скорее всего, воздержался бы.
И вообще парень непрост, очень не прост. Перспективная фигура.
— Открытие сделала. Туда дураков вообще не берут, а если уж Георгиевский кавалер и принят по прямому указанию княжеской канцелярии, то непременно патриот. А вдобавок и монархист. Я другим просил поинтересоваться.
— Ага! Только познакомились, и я у него должна согласие на сотрудничество выбивать? Знаешь, я уж сама как-нибудь разберусь, как дело вести. Вот когда он мне сам начнет историю своей жизни выкладывать, о друзьях-товарищах, прежних и нынешних, говорить, в любви признаваться, тогда и нашего дела коснемся осторожненько. А раньше... — Майя развела руками.
— Ты смотри только, не заиграйся. Как бы оно все наоборот не вышло.
Девушка сделала легкомысленный жест.
— Даже и в этом случае, папаша, даже и в этом случае. Если предположить, что я способна влюбиться, это никак не помешает мне приложить все силы, чтобы привлечь его на свою сторону. Зачем мне возлюбленный, не разделяющий моих убеждений?
Генерал поморщился. Не сделал ли он ошибки, поручив дочери эту работу? Он ценил ее выдающиеся способности, но сегодняшнее легкомысленное настроение настораживало. Натура она увлекающаяся, что, если гипотетическое предположение уже становится истинным?
Бельский привлекал дочь к особо деликатным операциям, в которых требовалось участие обольстительной женщины без комплексов, именно потому, что единственно ей мог доверять на сто и более процентов. Но сейчас его что-то тревожило. Некое легкое облачко на горизонте, которое может рассеяться без следа, а может превратиться в мощный грозовой фронт.
— Знаешь... Сегодня у нас что, вторник? Повстречайся с ним еще пару раз, а в субботу пригласи к нам на дачу. На лыжах покататься, что ли. Или на снегоходах. А там и я как-нибудь внезапно объявлюсь. С друзьями по дороге на охоту заверну, скажем...
— И зачем это?
— Так. Посмотреть на твою "Милу" хочу, в приватной обстановке. Ты ему еще не говорила, чья ты дочь?
— Повода не было. Но он, если захочет, в два счета это может узнать. К примеру, мне показалось, что он знаком с одним моим шапочным приятелем, который знает о тебе. Да что за беда? Ну, прокурор, так и что? На вывеске рядом с дверью в твою контору это написано. И я от тебя никак не завишу, живу на капитал, завещанный мне дедом.
— Кто таков этот твой приятель? — Несмотря на слова дочери, Бельский все равно насторожился. Майя сказала.
— Хорошо, проверим. Это у вас единственный общий знакомый?
Майя пожала плечами.
— В принципе, объект в Москве недавно. Возможно, что и единственный.
— Проверим, — повторил Бельский. — И на сегодня все. Тебе деньги нужны?
— Если скажу "нет" — поверишь?
— Мог бы и поверить. По моим данным, с твоим счетом все в порядке.
— Ага! Теперь выходит, что я на оперативные цели свое приданое тратить должна? Не выйдет. Кто заказывает музыку, тот и платит.
— Ладно, ладно, после обеда переведу тебе на расходную карточку.
— И вот что еще, — сказала Майя, вставая. — Давай условимся о времени. Скажем, ты появляешься между шестнадцатью и семнадцатью часами в субботу. Не хватает, чтобы я все время ждала, когда вдруг входная дверь скрипнет. Нам ведь не нужно, чтобы "Мила" засекла, что я работаю в "ждущем режиме"?
— Пожалуй. Значит, договорились.
— Почти. — Майя сделала именно такое лицо, вызывающе-надменное и одновременно хитрое, какое Бельский терпеть не мог. Вытянула губы трубочкой, выпуская дым в потолок.
— А теперь скажи мне, пожалуйста, ради чего все это затеяно. В смысле — подходы к полковнику. Есть у меня привычка, вычитанная у фельдмаршала Суворова, — каждый солдат должен знать свой маневр. Так вот, хочется мне знать, чтобы работать эффективно, заподозрен ли уже в чем-то господин Половцев, связан ли с преступными группировками или же это просто задача по подготовке вербовки перспективного кадра?
Бельский тяжело вздохнул. Насколько проще было бы работать с агентессой, не имеющей привычки, а главное — возможности задавать вопросы начальству. Но от этой барышни избавиться невозможно. На резкость ответит еще большей резкостью, а то и вообще откажется от задания.
— Ладно, слушай. Ты знаешь, для чего я вообще тут сижу?
— Великолепно знаю. И очень рада, что столичные власти сочли нужным держать здесь именно тебя, поскольку в противном случае сидела бы в этом ужасном Питере, "дыша духами и туманами", что мне категорически не нравится. И что дальше?
— Дальше, по смыслу моей работы, я должен присматривать за всем, что творится в окружении Великого князя, поскольку очень многие в правительстве с большой опаской относятся к его деятельности.
— И совершенно зря, по-моему. Симпатичный дядька, всецело занятый своими служебными делами. И они у него идут неплохо. Походи, если будет время, по улицам, с людьми поговори. Только самое хорошее услышишь.
— В том и дело. Кое-кто считает, что в отличие от прошлых Регентов он приобретает опасную популярность не только в Москве, но и за ее пределами.
— И неудивительно. На фоне тех, что по дальновизору показывают...
— Не буду спорить, и тем не менее. С меня спрашивают не о народных эмоциях, а о других предметах. А за последние годы наметилась интересная тенденция. Все больше и больше толковых людей, и офицеров, и гражданских чинов, как-то постепенно, незаметно перебираются в Москву.
Один по плановой замене, другой, выйдя в отставку, находит приют не в Ялте и не в Кисловодске, а опять же в Первопрестольной. Авторитет московских учебных заведений вроде бы неприметно, но растет, оклады жалованья для чиновников, причастных к великокняжеским учреждениям, тоже повыше государственных...
— Тенденция, однако, — сострила Майя.
— Вот именно, — не принял шутки Вольский. — А кроме того, чем дальше, тем более отчетливо витает в московском воздухе душок этакой "дворянской фронды". Вроде как во Франции времен Ришелье и Мазарини. Мы это уже не первый год отслеживаем.
— И опять я тебя не понимаю. Ну, фронда, ну и что? Москва всегда вольнодумством славилась и некоторым пренебрежением к Питеру и тамошней власти. Отчего-то вас не волнует деятельность оппозиционных партий, даже самых непримиримых. Почитай, например, что левые эсеры в своих газетках пишут.
Это предложение выглядело насмешкой. Уж кто, как не Василий Кириллович, знал все о тайных и явных перипетиях политической борьбы в России.
— Да пусть пишут, что им заблагорассудится. На то и демократия. Они и на выборах когда-нибудь победить могут, не исключаю. А у нас тут другое. Вот посуди сама. На конкретном примере. "Мила" твоя. Неизвестно откуда взявшийся полковник неполных тридцати лет от роду. Георгиевский кавалер, но о причине награждения выяснить что-нибудь определенное нельзя. Выписка из академического личного дела, которую мне доставили, страдает редкостным лаконизмом.
Родился в Петрограде, учился в ныне упраздненной гимназии, служил в армии вольноопределяющимся, потом переведен на особый учет, по линии разведупра Генштаба, очевидно. Окончил спецшколу в Монреале. Отличился в спецоперациях командования в регионах жизненных интересов России. Подробности — смотри дело № 0033287. А к делам с такими нулями даже и мы доступа не имеем. Выяснить-то можно, если постараться, только пока не следует.
Естественно, возникает вопрос — какая связь между отличием в спецоперациях и зачислением в Дипломатическую академию, экстренно, без экзаменов и после начала учебного года? А там и без него не все ладно. И если бы он один был такой. Соображаешь?
Майя аккуратно загасила окурок в пепельнице. Лицо у нее теперь было вполне серьезным.
— Вот, папаша, объяснили, и как-то все сразу стало на свои места. Знаю теперь, в какую сторону работать. Выходит, будем отслеживать контакты генштабистов с канцелярией князя? Очень интересно. Далеко можно зайти, если не остановят. Короче, жду вас на вашей же даче в субботу...
