ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
К походу за грань времен готовились долго и основательно.
Правда, в процессе этой подготовки Максим Бубнов, неожиданно ставший подполковником (да и не так уж неожиданно, если разобраться), не очень понимал, что от него хочет генерал: научного сопровождения проекта или чисто армейской работы.
Вначале Игорь Викторович лично убедился, что доктор-механик полностью освоил изготовленную аппаратуру и может обращаться с ней, как фельдфебель учебной команды с пулеметом системы "ДШК" (ДШК — Дегтярева-Шпагина крупнокалиберный (12.7 мм).).
Затем они отработали схему первого эксперимента, с выходом в иное время, кратковременное там пребывание и возврат. Одновременно следовало изучить возможность и степень воздействия "хрононавтов" на материальные объекты этого мира. Причем так, чтобы и результат получить, и не создать необратимых парадоксов.
По словам Чекменева, то есть по задаваемым им вопросам и высказываемым гипотезам, Бубнов сделал вывод, что у того имеется еще какой-то источник информации. Да и странно было бы...
Не тот человек генерал Чекменев. Наверняка нашел по своим каналам, в дебрях академических институтов или среди вольно практикующих физиков, фигуру если и не равновеликую Маштакову по степени таланта и безумия, то близко к ней стоящую.
Ну и тем лучше, не придется, в случае чего, принимать всю ответственность на себя.
Разумеется, последние три дня Максим выхода за пределы базы не имел и ни с кем не контактировал, кроме Чекменева, инженера Генриха, фамилия которого оставалась для него так же неизвестна, как его собственная до определенного времени — Ляхову, и выделенного в помощь техника-оператора. Только ли в помощь или для дополнительного надзора — Бубнов вникать не собирался.
Стиль заведения, знаете ли. Ни одного лишнего бита информации на сторону, за исключением абсолютного необходимого минимума.
На той же самой учебной базе Чекменев проводил последний инструктаж.
— Ну-с, Виктор Вениаминович, изобразите окончательный канал перехода, — холодным командирским голосом сказал генерал. — В рабочем варианте.
Максим и еще шестеро офицеров, отобранных для операции, были снаряжены отнюдь не как научная группа. Куда больше они напоминали отряд спецназа, отправляющийся для десантной выброски в район, откуда скоро возврата не ожидается.
Осенние камуфляжные костюмы, перетянутые ремнями, на которых с трудом помещались пистолетные кобуры, подсумки с патронами и гранатами, ножи, фляжки, за спинами ранцы со скатками плащ-палаток поверх, двое имели вдобавок полевые радиостанции, и все — новейшие штурмовые автоматы.
Одному Бубнову, по непонятной причине, выдали "ППД", зато с тремя круглыми дисками.
Может быть, и правильно. Если вдруг придется стрелять, во что Максим совершенно не верил, диска на дольше хватит. Все же семьдесят два патрона, а не тридцать.
Только инженер Генрих, которому поручено было контролировать процесс "изнутри", был одет в синий рабочий халат, из карманов которого торчали всякие пробники и тестеры. Максим на мгновение ему позавидовал. И тут же прогнал это недостойное чувство.
Совсем немного, и он увидит то, что недавно и представить было невозможно. Куда там поход на Южный полюс или к верховьям Амазонки, о которых маленький Максим мечтал в детстве, начитавшись книжек из тридцатитомной серии "Путешествия, открытия, исследования"!
— Пожалуйста. Сейчас сбоя не будет. Мамой клянусь! — Прожив полжизни на Кавказе, профессор в минуты волнения иногда срывался на принятый там стиль.
Маштаков в последний раз подкрутил верньеры, убедился, что известные стрелки циферблатов пришли в нужное положение, нажал стартовую кнопку.
— Вуаля! — провозгласил он, отчего-то по-французски. Наверное, для пущего эффекта.
Своим генератором профессор сейчас повторил то, что велел сделать в конце XVIII века художник Венецианов, первый русский реалист. Живописуя трудовой процесс, происходящий внутри крестьянского гумна (Гумно — крытый ток, место для сушки и молотьбы хлебных снопов.), он распорядился спилить его торцовую бревенчатую стену, чтобы не мешала видеть все так, как есть на самом деле, в режиме реального времени, в должной пропорции и перспективе.
Порядочный кусок стены дома исчез и здесь, но возникшая за проемом панорама ничуть не отличалась от той, что была видна за широким окном слегка правее.
Те же ели, то же голубое небо, на которое с запада наплывали сулящие дождь облака. С одним отличием — справа пейзаж: отделялся от наблюдателей оконными стеклами, слева же пространство сливалось с интерьером комнаты непосредственно.
— Ну и?.. — скептически наклонил голову Чекменев.
— Можно входить. Это точно здесь.
— Здесь — это где?
— Да здесь, здесь, прямо на вашей даче, но одновременно и там. Пусть ребята войдут, сразу же установят станцию, пока мы их видим, и начинают искать товарищей...
Как только вот эта лампочка загорится, значит, двухсторонняя связь окончательная и постоянная. Как линия метро. Отсюда мы ее закроем, по некоторым причинам, но оттуда в любой момент можно открыть.
— Вот и покажи.
Чекменев отдал приказ своим штурмгвардейцам малоприметным движением бровей, но этого было достаточно.
Один шагнул за границу прохода, отбежал метров на десять, занял позицию для стрельбы с колена. Двое помогли оператору вынести туда аппарат, похожий на дивизионную радиостанцию большой мощности, и другой, поменьше, собственно маяк, пятый показал стволом автомата — "на выход" — Маштакову.
Максим восхитился, насколько четко генерал выстраивает мизансцены.
— Никаких вопросов. Только вот это — уберите. — Профессор отодвинул автомат брезгливым жестом.
Решительно перешел на ту сторону, присел возле своей машины, включил что надо.
Левый вырез в стене исчез. Осталось лишь окно.
Настоящее. Лужайка сквозь него виднелась та же самая, но ни Маштакова, ни бойцов, ни аппаратуры на ней не было.
Инженер Генрих смотрел на круглый зеленоватый экран, где красные синусоиды слабо подрагивали между жирными синими осями абсцисс и ординат. Такой вот цветовой контраст, для пущей наглядности.
— Они уже там. Пока процесс идет нормально.
Второй проем снова возник сам собой, на том же месте. Маштаков, стоя по колено в высокой траве, улыбаясь во весь рот, развел руками, демонстрируя эффект и полную надежность системы управления, после чего неспешным, даже подчеркнуто ленивым шагом вернулся в комнату.
— Я же говорил, господин генерал. Можете и вы прогуляться.
— А что я там увижу? — желчно спросил Чекменев. — Если все так, как задумано, ребята и без меня разберутся. А почему, кстати, проход нельзя держать открытым постоянно? Было бы гораздо удобнее...
Маштаков усмехнулся снисходительно. Как на вопрос трехлетнего ребенка.
— Игорь Викторович, неужели неясно — пока проход открыт, той реальности не существует. Вернее, она существует, но только в радиусе двенадцати с половиной метров вокруг генератора. А дальше нечувствительно сливается с исходной. По принципу кольца Мебиуса. Куда пойдешь, оттуда и придешь.
Насчет кольца Мебиуса Чекменев слышал. И даже сам на уроке математики в гимназии склеивал. Но куда при этом девается вторая сторона, не понимал как тогда, так и сейчас.
Но, блюдя достоинство чина и должности, сделал вид, что объяснение его вполне устроило.
— А радио туда тоже не достает? Ведь, по вашим словам, пространство все-таки одно и то же, а радиоволна вроде бы материальна и при этом живым существом не является...
Чекменев угодил в самую точку. Вопрос с проходимостью, точнее, с шириной распространения радиоволн занимал не только теоретиков, но и непосредственно заинтересованных в этом людей. Тарханова и Ляхова — на Ближнем Востоке, генерала — сейчас и здесь.
Маштаков об этом задумывался на своем уровне.
— Насчет материальности или нематериальности радиоволн можно дискутировать долго и безуспешно. Я, например, окончательного ответа не знаю. Волна, частица или то и другое сразу — никто не доказал.
В качестве гипотезы могу заявить, что дело, очевидно, в определенном физическом (или мистическом) сродстве электромагнитного и хроноквантового полей. Видимо, каким-то образом первые гасятся при взаимодействии со вторыми.
Чекменев опять взглянул на Максима.
— А если — наоборот? Радиоволнами можно гасить хроноквантовые?
Бубнову на это ответить было нечего. Разве что популярным в России жестом развести руками. Темна, мол, вода во облацех...
— Ну, коли так — вперед. Обойдемся и без связи. Вот, держите, — Игорь Викторович протянул доктору запечатанный конверт. — Вы, подполковник, осуществляете общее руководство, военное и научное. Надеюсь, наши друзья не могли уйти далеко. На их месте я бы вообще ждал помощи где-то здесь.
— Посмотрим. Поищем следы, а там разберемся... — это ответил уже не Максим, а подтянутый поручик лет двадцати пяти, возможно, не отягощенный знанием математики и физики, но отлично разбирающийся во всем остальном.
Чекменев не озаботился даже тем, чтобы участники операции познакомились друг с другом заранее. Фамилий и имен напарников Максим до сих пор не знал.
А может быть, это и правильно по их специальным обычаям и инструкциям?
Парни крепкие, наверняка опытные, дисциплине обученные, ну и хватит пока. Кого зря Чекменев на такое дело не пошлет.
— В общем, желаю удачи. Пакет вскрыть, когда останетесь одни.
Вышли на лужайку, и проход за спиной закрылся со скоростью, почти неуловимой глазом, но все же не мгновенно.
— Присядем, господа офицеры, — указал Максим на порядочный кусок бревна, покрытый лаком и установленный на двух чурбачках покороче. На манер скамейки.
Выложенный из дикого камня мангал и толстый слой золы показывал, что здесь в урочный час развлекались шашлыками.
Доктор приставил к бревну автомат, предварительно взглянув, стоит ли он на предохранителе (кто-то ему рассказывал, что дегтяревские машинки иногда имеют свойство стрелять сами собой, по причине особой силы пружин, способных сдвинуть с места шептало), сбросил с плеч ранец, расстегнул ремни.
— Короче, вольно. Можно закурить. Будем знакомиться, — не приказал, а скорее предложил он. — Вы, я так понимаю, командир десанта? — спросил он у того офицера, который держался заметно свободнее других и не стеснялся перебивать генерала.
— Так точно. Поручик Щитников, — невольно приподнялся тот.
— Сиди. Звать как?
— Владимир.
— Хорошо. Насколько я понимаю, в своей должности ты самостоятелен и несешь полную ответственность за личный состав, собственные решения, вытекающие из общей задачи, и их воплощение.
Мне же только что приказано осуществлять общее руководство, военное и научное. Значит, приняв какое-то решение, ты можешь обратиться ко мне за советом или санкцией. Если проблема существенная, так и делай. Во внутренние отношения в подразделении я не вмешиваюсь. При этом мои приказы обязательны для всех и обсуждению не подлежат.
Сказано было жестко, без явной угрозы, но с намеком, для посвященных весьма прозрачным.
Максим только со стороны казался "затруханным интеллигентом". А если иногда и соответствовал данному определению, так только в специальных обстоятельствах и в обществе себе подобных, например — Ляхова.
Это вообще распространенная в народе ошибка или, вернее, предрассудок, неизвестно откуда проистекающий. Обыкновенные, так сказать, люди отчего-то воображают, что инженеры, агрономы, государственные чиновники, вообще представители "реальных" профессий не в пример практичнее и приспособленнее к жизни, чем "доктора". Странным образом считается, что человек с медицинским дипломом должен быть кем-то вроде карикатурного чеховского персонажа.
Беспрестанно рефлексирующим, слабохарактерным, почти беспомощным в жизни, протекающей за пределами его кабинета, клистиров и написанных неразборчивым почерком рецептов.
И, даже сталкиваясь с конкретными, резкими и циничными мужиками, хирургами или патологоанатомами (и уж тем более — врачами "Скорой помощи"), лихо выпивающими и умеющими бестрепетно набить морду кому угодно, люди склонны, делая исключение именно вот для этого парня, сохранять общее, мировоззренческое заблуждение.
Это, наверное, как с евреями. Практически тот же стереотип. Можно жить в окружении одесских биндюжников, завтракающих "фунтом сала, жменей маслин и полубутылкой водки", и сохранять в неприкосновенности миф о хитрых и хилых аптекарях, корчмарях и бухгалтерах.
Достав полевой блокнот, Максим приступил к делу.
— Так. Щитников Владимир. Поручик. Командир боевой группы. Далее, — обратился он к штурмгвардейцам.
— Подпоручик Колосов Александр. Подпоручик Мамаев Константин. Подпоручик Тарасов Николай. Прапорщик Шаумян Левон, - по очереди представились офицеры. (Прапорщик — в русской армии первый офицерский чин, обозначается одной звездочкой на одном просвете погон, присваивается после окончания специальной одногодичной школы или выпускникам высших гражданских учебных заведений по сдаче соответствующего экзамена.)
Нормальные ребята, внешне разные, но неуловимо похожие друг на друга. Взглядами, плотностью мышц, пружинистой моторикой. Положиться на них, разумеется, можно. Никакого "верископа" не нужно.
Отчества и прочие детали биографии Максиму были ни к чему.
Оператора он узнал еще в процессе подготовки. Старший воентехник Фрязинов Василий (Воентехник — чин, приравненный к поручику армии.). Служил начальником станции радиоразведки и защиты информации. Выбран на нынешнюю должность лично Чекменевым. Неизвестно по каким критериям. Исходя из степени допуска, личной преданности или...
Но и на нынешней должности проявил неплохие способности. В области, в которой специалистов быть не могло до ее возникновения.
Что, впрочем, неудивительно. Как только появлялись в нашей цивилизации изобретения, пусть самые дикие, никем не ожидаемые и не предсказанные, специалисты для их обслуживания и совершенствования находились тут же.
К примеру, авиация. В 1902 году никто не верил в возможность существования аппаратов тяжелее воздуха, а уже в 1909-м талантливых пилотов и авиамехаников было больше, чем самолетов.
А дальновизоры! Нормальному человеку внутрь его коробки и заглянуть страшно, а дядя Миша с соседнего двора, с семью классами не самой престижной школы, уже открывает в своем полуподвале мастерскую, где легко переделывает за скромную плату черно-белые приемники в цветные. Хоть бы и самому Зворыкину!
— Моя фамилия — Бубнов. Вне строя — Максим Николаевич. Чин, как слышали, — подполковник. О характере выводы сделаете сами. А теперь я считаю возможным ознакомиться с приказом.
Да, кстати, поручик, посмотрите, что творится в доме и окрестностях...
Максим вскрыл плотный конверт. Содержание подписанного Чекменевым приказа его удивило.
Пунктом третьим запрещалось как раз то, что он поручил сделать Щитникову. "В главный корпус и иные помещения базы не входить, никаких предметов не изымать и не перемещать, костров на территории не разводить, палатки не разбивать. Лагерь развернуть за пределами ограды на свободном месте в лесу. Перед возвращением следы пребывания ликвидировать. Вообще руководствоваться правилами поведения разведгруппы на вражеской территории".
А он как раз рассчитывал разместить отряд в комнатах и на веранде виллы, раз там все равно пусто. И они ведь хотели посмотреть, отразятся ли их действия на обстановке в "основном мире".
Но — приказ есть приказ.
— Поручик, вернитесь!
Щитников, уже подошедший к двери, изобразил обтянутой камуфляжем спиной недоумение, но послушно спустился вниз по ступенькам. Максим объяснил, в чем дело.
— Сделаем. Колосов, сходи посмотри в лесу чего-нибудь подходящее. Не слишком далеко. — Обернулся к Бубнову. — И что там еще нам предписывается?
— Обследовать местность вокруг базы на предмет поиска следов пропавших... В случае обнаружения людей немедленно переправить обратно известным способом.
"Дурацкое, между нами говоря, задание, — подумал Максим. — Что же еще мы с ними должны делать?"
— А вот касающееся лично вас.
"Поручику Щитникову в сопровождении трех человек по его выбору совершить марш-бросок до точки 43-13 на имеющейся у него карте. С собой взять маяк от генератора. На марше соблюдать те же правила. По прибытии на место вскрыть пакет No2. Фрязинов и один офицер остаются на месте в распоряжении подполковника Бубнова".
Максим протянул Владимиру находившийся в конверте еще один, поменьше.
— Ну-ка, где этот квадрат?
Поручик выразил некоторое сомнение. Карта, выданная ему, является секретной, и о степени допуска господина подполковника ему неизвестно.
— Забыли, что я являюсь здесь и сейчас вашим непосредственным начальником? Пакет, адресованный лично вам, меня не интересует, а карту извольте...
Означенный квадрат находился на расстоянии более ста километров к юго-западу от их нынешнего местонахождения.
— Если исключительно бегом, за сутки можно добраться. Без напряга — за двое. Темп движения не указан, — в раздумье сказал Щитников. — Про использование попутного транспорта тоже ничего...
— Очевидно, на ваше усмотрение. Но простите! — спохватился Максим. — В приказе говорится: "Никаких предметов не изымать и не перемещать". Значит, так и поступим. Сначала разбиваем лагерь, вы полным составом проводите поиск полковника Половцева и его людей или следов их пребывания. В радиусе... Ну, я думаю, километра хватит. Не найдете здесь — дальше тем более бессмысленно. После чего выходите на маршрут. А мы втроем останемся ждать вас или нового приказа.
... На удобно расположенной полянке, окруженной великолепными соснами, между которыми вклинивались рощицы молодых берез, с севера граничащей с глубоким оврагом, по дну которого с тихим плеском текла мелкая и прозрачная речка, поставили четырехместную палатку. Рядом с ней под тентом — генератор со вторым маяком.
Саперными лопатками срубили дерн и выкопали неглубокую яму для костра.
Исходя из запаса продовольствия, здесь можно было спокойно просидеть неделю.
— Позиция хорошая, — обойдя окрестности, сообщил Щитников. — Еще тент поверху натянуть можно. От дождя и прочего. Пересидите спокойно. — На смуглом лице поручика Бубнов уловил нечто вроде иронии.
Мол, нам-то бежать с полной выкладкой неизвестно куда, а вы устроились.
— Это уж не ваш вопрос, юноша, спокойно мы пересидим или как, — хотел ответить Максим, но воздержался. Много чести.
Предпочел не услышать дерзости и обратился к оператору:
— Ты, Василий, главное, наблюдай за аккумуляторами. Один комплект рабочий, держит накал, второй поставь на подхват, чтобы в секунду мог зажимы перебросить. Электреты (Электрет — электрический аналог постоянного магнита, применяется как источник постоянного электрического тока, вместо батарей или аккумуляторов.), в случае чего, минут пять питание подержат?
— Зависимо от нагрузки. Могут и полчаса держать...
— Значит, больше чем на десять минут от генератора не отходишь. Или меня на подмену зови. Установок приборов без крайней необходимости не трогать.
— Да все понятно, господин подполковник. Вы б мне еще сказали, что на подводной лодке люк без команды открывать нельзя...
— Пришлось бы, и сказал. Но, желательно, ощущай себя так же. Со мной остается — кто? — Это уже вопрос к Щитникову.
— Кто? — поручик начал соображать. С одной стороны, с собой в дальнюю дорогу следует взять самых лучших и надежных. Но ведь и здесь кого ни попадя не оставишь! Обычная проблема для хорошего командира.
Пусть так.
— Колосов, остаешься здесь. За тобой все.
— Господин поручик! — в голосе офицера послышалась тоска. Нормальная, в общем-то, реакция человека, который не знает, где и что его ждет, но привычно не желает отрываться от своего отделения или взвода. Там-то все понятно, а здесь...
— Я что сказал? Вся боевая часть — на тебе. И кончили разговоры! Людей здесь, кроме наших, по определению быть не может, и тем не менее...
Бубнов отозвал Щитникова в сторонку.
Офицер он явно грамотный. С подчиненными разговаривать умеет, службу знает. Да другого на такое дело Чекменев бы и не направил.
Но он сейчас уйдет, а Максим — останется.
Присели на пеньке.
— Так что, командир, что думаешь на самом деле? — спросил доктор штурмгвардейца.
Щитников закурил. Посмотрел на Максима с сомнением.
— Вы что имеете в виду?
— То самое. Пойдешь сейчас с группой. Куда пойдешь? Зачем?
— Не понимаю, господин подполковник. Есть же приказ. Какие вопросы?
— Совсем дурак или приказано прикидываться? Мы где сидим? Рядом с базой, а там удобные помещения, сухо, тепло и все есть. В любой дом зайди — койки, холодильник, бар, сам все видел. Зачем бы им отсюда уходить? Ложись на диван, ешь, пей, скучно станет — гуляй по лужайке. Жди помощи. Всего четыре дня прошло — и мы здесь. Открыли окошко и — вуаля, как сказал Маштаков. Половцев с Неверовым не глупее нас. Если бы даже вздумали, черт знает зачем, удалиться с этого места, записку бы непременно оставили. Хоть углем на заборе...
— Я вас, кажется, понял. Их здесь нет и не было. Искать незачем. Тогда к чему все остальное?
— Вот и объясни мне сам. Как ощущаешь. Ты постарайся уловить, Володя, мы сейчас вроде и рядом с домом, и в то же время дальше от него, чем полковник Степан Супрун на Луне. И мы с тобой сейчас сами себе командиры. Другие то ли будут, то ли нет.
В чем смысл твоего специального задания? Угадай. Поскольку иначе все действительно превращается в полный бред.
Вопрос в принципе был рискованный. Если на самом деле Чекменев затеял очередную свою игру и поручик был в курсе, то на что Бубнов мог рассчитывать? Однако он не ошибся.
Образования хватало, чтобы увидеть искренность молодого офицера.
— Извините, господин подполковник, а как же это вы перед началом операции господину генералу уточняющих вопросов не задали? Мне казалось, у вас все спланировано и оговорено.
Если бы так! Максим сейчас и сам недоумевал. Бывают такие состояния, когда подчиняешься логике текущего момента, вроде бы в здравом уме выполняешь команды, да не только команды, а предложения и советы, и лишь потом, когда вдруг и поздно бывает, приходишь в себя.
Некоторые так в карты имения проигрывали, стрелялись из-за совершенно никчемных женщин, прыгали из окон небоскребов, узнав неблагоприятную котировку акций.
А задумайся на десять-двадцать минут, что потеря некоторой суммы денег и даже измена любовницы никак не стоят разбрызганных по стене или асфальту мозгов. И что без денег и бабы жить можно, и подчас не хуже, а лучше.
Вот и он, увлеченный технической проблемой, беспокоясь о судьбе друга, как-то совершенно бездумно подчинился напору Чекменева.
"— Пойдешь в другое время? — Пойду.
— Найдешь Ляхова? — Найду.
— За командой присматривать будешь? — Буду".
Вопросов же — "зачем?", "почему?", "как?" — поймавшись на темп, задать человеку, который формально даже не был ему начальником, Максим не удосужился.
Зато теперь времени навалом. Больше, чем вечность. Две вечности.
— Видишь, поручик, какая ерунда моментами получается. Два отличных полковника, мои друзья, бойцы и герои, то ли случайно, то ли нет попали в такую вот дырку. Во времени.
Я очень хотел их выручить. Я так подумал, что, если не сам этим всем займусь, грош мне цена, и как человеку, и как ученому. Видишь, занялся... Сижу и сам себе думаю, а не дурак ли я?
Тебе-то проще, ты человек подневольный, послали — пошел, тем более риска здесь никакого нет и не будет. Так что пробегись, как приказано. С маячком за плечами. Сдается мне, что ради этого все и затеяно. Пройти заранее намеченный не нами маршрут, выйти в условную точку и подать сигнал. Так, похоже, в твоем конверте и написано. Возможно, наши друзья залетели именно туда и там ждут...
— Уверены?
— Если бы. Так, прогнозирую... Для чего-то же генерал это придумал. Но в любом случае ты приказ получил. Я — тоже. Рассуждать — не наше дело. Начальство на много сотен рублей нас умнее. Во-вторых — жизнь наша и так сплошная неопределенность, а уж теперь тем более. По той же формуле Кантора. Так что пилите, Шура, пилите...
— Не понял, — эти слова поручика относились к последней фразе.
— А! Книжку одну вспомнил.
Делиться возникшей внезапно мыслью с поручиком не хотелось. Не оформилась она еще, да и незачем просто. Такие вещи коллегиально не решаются.
— Ты, Владимир, главное вот что... Генерал правильно написал — вести себя как в глубоком тылу врага. По возможности — ничего не трогать, из козлиного копытца не пить. Ну, это тоже сказка такая...
— Что ж я, не помню? — обиделся поручик.
В отличие от "Золотого теленка", "Гусей-лебедей" ему еще бабушка наизусть пересказывала, и почти с теми же, что нынешний подполковник, намеками.
Максим мельком позавидовал его наивности и непосредственности чувств. Лет в семнадцать взяли парня на службу и тренировали на штурмгвардейца, хорошо муштровали, через восемь лет получился из него бравый поручик, а все равно кое-что из корневой натуры осталось.
Кстати, может, именно поэтому и послал искушенный Чекменев на странное дело именно его. Неплохо бы потом, если все обойдется, поработать с парнем поплотнее. По своей линии.
— Ты думаешь, почему генерал не велел нам на базе оставаться?
— Чтобы, пользуясь возможностями "бокового времени", мы там чего-то лишнего не увидели? — предположил поручик и тут же посмотрел на Бубнова совершенно бесхитростными, доверчивыми глазами: — А вы, Максим Николаевич, на самом деле считаете, что такое время существует? Нет, честно?
Похож он стал сейчас на ребенка, который получил от чужого дяди пустой фантик, свернутый в виде настоящей конфеты, и до последнего не желает поверить, что его так жестоко обманули.
— Скорее всего, и даже — почти наверняка, — согласился Бубнов. — Здесь нам и все его ящики столов, и вычислители, и сейфы доступны.
Но главное, по-моему, другое. Он опасается, чтобы мы отсюда как-то на тамошнюю (то есть настоящую) реальность не повлияли. Черт его знает, как самое невинное вмешательство там отразиться может. Поэтому — в принципе правильно. Так что сбегайте, куда сказано, а там посмотрим. А мы тут за это время каждый метр обшарим. Если хоть один след найдем...
За два часа до захода солнца поручик поднял своих людей. Разделили на троих груз — рюкзаки с походным снаряжением, пятнадцатикилограммовый маяк с аккумуляторами, автоматы, боеприпасы. Еще он прикрепил к плечевому ремню ротную рацию "Р-126". На ходу можно переговариваться километров на двадцать, а если остановиться и антенну на высокое дерево забросить — как раз на весь радиус поиска достанет.
— Давайте прощаться, господин подполковник. Контрольная связь каждые три часа с данного момента. Сверим часы...
Хороший русский обычай — перед каждым опасным делом сверять часы. Не всегда приносит ощутимую пользу, но нервы обычно успокаивает. Опять мистика загадочной славянской души.
— А вы что же, и ночью собираетесь идти? — с недоумением непривычного к таким делам человека спросил доктор.
— По обстановке, все по обстановке, командир. До темноты мы проскочим километров двадцать, сделаем привал, свяжемся с вами. Дальше будем исходить из рельефа местности, освещенности и прочих факторов.
Группа разведчиков бесшумно растворилась в лесу.
Закончили работы по обустройству лагеря, и Максим принялся распоряжаться:
— Ты, Александр, можешь спать до двадцати двух ноль-ноль. Потом сменишь Фрязинова. Василий, следишь за аппаратурой и обстановкой. А я прогуляюсь по окрестностям, посмотрю кое-что. Потом супчик вам сварю. Из расположения удаляться только по нужде и не далее чем на двадцать метров.
Несмотря на сгущающиеся сумерки, закинув на плечо ремень не слишком нужного здесь, как ему казалось, автомата, доктор, насвистывая кавалерийский марш, двинулся обратно к ограде базы.
Но пусть воевать не с кем и бояться некого, даже завалящий волк не выскочит из кустов, а все ж таки с оружием спокойнее.
Конечно, хорошая собака рядом — куда приятнее. И опасность издалека учует, и поговорить можно, но на худой конец — пусть автомат. Ночь уж больно быстро накатывается, и тучи по небу летят, прямо как у Пушкина в одном из стихов.
Он был человеком интеллигентным, книжной, так, сказать, культуры, поэтому пейзажи, "включенные и обрамляющие", действовали на него сильнее, чем на простых солдат. И одиночество для коренного горожанина — дело малопривычное.
Палец сам собой лег на спусковой крючок.
Говорить-то он говорил Щитникову, что приказ выполнять нужно беспрекословно, но он, подполковник (звучит все-таки!) Бубнов, теперь здесь царь, бог и воинский начальник, несет полную ответственность за результат поиска и вверенный личный состав. Соответственно, имеет право исходить из ситуации.
А она такова, что в стандартные схемы не укладывается. И проверить кое-какие свои предположения, касающиеся базы и всего на ней происходящего, не мешает.
Попутно он думал примерно о том же, о чем сейчас (или полгода назад?) размышляли и спорили потерявшиеся друзья.
О сущности происходящего. Теоретическая подготовка у него была лучше, но особых преимуществ Максиму не давала, поскольку исходная посылка все равно оставалась сомнительной.
Он знал, что Ляхов, Тарханов и еще три человека исчезли из той самой комнаты, откуда отправился в экспедицию он сам.
Трое исчезли из дома, две девушки — из стоявшей под окнами машины. Саму машину потом отогнали на стоянку возле "синего дома", обшарили по сантиметру, ничего не нашли, естественно. Она и сейчас там стоит.
Маштаков, как его ни допрашивал Чекменев, а потом и сам Максим, клялся, что пространственное перемещение исключается. Мол, и на перевале все оставалось в пределах географических координат, и в Пятигорске полковник Неверов вышел из времени, но оставался на том же самом месте. Это все бесспорно. Но здесь вышло как-то иначе?
Дематериализовались его друзья вследствие ошибки в настройке, превратились в мезонное облачко (о таком варианте даже думать не хотелось) или, вопреки теории, переместились не по времени, а по месту? Конкретно, в загадочный "лагерь пионеров". Отчего-то же вынесло в первый раз Неверова именно туда?
Правда, тогда он географически находился в конгруэнтной точке. (Конгруэнтный — совпадающий, совмещающийся при наложении (лат.).)
Максим разочарованно щелкнул языком.
Жаль, что у него нет с собой расчетов, которые демонстрировал ему Маштаков. Была там, кажется, одна не совсем ясная формула. Он напряг память. Интегралы — это ладно. А вот со знаками...
Тогда он внимания не обратил, а сейчас вдруг, возможно, оттого, что мозги стали удивительно свободны от многодневного напряжения, что-то такое забрезжило.
Обстановка ведь и вправду удивительно благоприятная. Тишина: ни муха не зажужжит, ни птица не чирикнет. А уж об индустриальных шумах и речи нет.
Через ворота базы, ранее плотно охранявшиеся, а сейчас сиротливо приоткрытые, он прошел внутрь.
Странной и даже страшной была темнота во всех окнах домов и корпуса учебного центра.
Значит, и здесь аналогичность миров, пространства и времени не полная. Здания те же, а электричество в них не поступает. По той же причине, что радиоволны не проходят?
Заходить внутрь домика, где должен был сидеть сейчас дежурный инженер, наблюдающий с той стороны за работой генератора, было не велено. Но очень хотелось.
Там ведь все маштаковские документы, расчеты, графики экспериментов.
Одним бы глазом в них заглянуть, казалось Максиму, и все станет ясно.
Входная дверь заперта, но проникнуть в дом, в общем, не проблема.
А что он скажет Чекменеву, если станет известно о нарушении им приказа?
Придумаем что-нибудь, какой-то совершенно непробиваемый довод.
Сейчас доктор оказался один в один в ситуации мифологической Пандоры или жены Синей Бороды. Запрещено входить в запертую комнату, но уж очень хочется!
Оттягивая момент принятия рокового решения, он обошел почти всю территорию базы. Прислушивался, заглядывал в окна.
Наконец вернулся к притягивавшему его крыльцу. Присел на ступеньки, продолжая размышлять. Похоже, постепенно выкристаллизовывается новая теория.
Никакое это не боковое время. Не сбоку от собственной реальности мы оказались, а сзади. На те же самые пять-десять минут. Тогда все отлично складывается. И объясняется.
Никаких проблем. Ты приходишь в театр через пять минут после того, как из него ушел последний актер и служитель.
Погасили фонари и свечи. Буфетчик убрал недоеденные бутерброды в ледник. Остались на крючках гардероба невостребованные пальто и шубы. И декорации к "Сретенским воротам" не разобраны рабочими сцены, оставлены до завтрашнего спектакля.
Вот и гуляй в этом придуманном кем-то мире, только что, совсем недавно, бывшим не в пример интереснее, чем настоящий. Никто же не платит десять рублей, чтобы посмотреть из третьего ряда партера, как реальный сосед бьет морду жене или другому соседу. А здесь смотрим, затаив дыхание, аплодируем, бросаем цветы на сцену.
Вот и он сейчас гуляет по фойе и за кулисами, будто всего-навсего заснул после второго антракта в укромном уголке, приняв лишнего в буфете, а сейчас проснулся и бродит по опустевшему зданию, тупо соображая, что и как с ним случилось.
Придуманное сравнение Максиму понравилось.
Он потянулся в карман за...
Чем бы лучше подхлестнуть пошедший творческий процесс — глотком из обтянутой кожей фляжки виски или сначала сигаретой?
Но очень ему вдруг не понравилось странное движение темных, гораздо более темных, чем окружающая темнота, сгустков пространства, размерами сообразных человеческим фигурам.
Глаза у Максима привыкли к безлунной ночи, и данный феномен он отнюдь не счел галлюцинацией.
Психиатр знает, что подобные ошибки в оценке окружающей действительности плохо кончаются. Причем галлюцинация, похожая на реальность, обычно безвреднее, чем наоборот. Но тоже не наверняка.
Что никого, кроме их группы и Ляхова с товарищами, в этом мире быть не может, он знал теоретически и успел убедиться на практике. Однако же, чем черт не шутит?
Если это просто природный феномен, своеобразная иллюзия — одно, а если нечто материальное?
Кстати, такие же сгустки тьмы, только с коричневыми огоньками по краям, описывал один фантаст в повести про планету железной звезды.
— Стой, кто идет! — по-уставному крикнул он. — Стой, стрелять буду!
Ответа из темноты он не получил, но артефакты (Артефакт — объект искусственного происхождения, но неизвестного назначения (лат.).) — тенями их назвать не получалось из-за ощутимой даже на расстоянии плотности — несколько приблизились. Отчетливо различались четыре, двигающиеся бесшумно, медленно, но упорно, а в отдалении, кажется, мельтешили и еще.
Внезапно Максим ощутил какой-то даже нечеловеческий ужас. Поскольку совершенно иррациональный. Нечто похожее случается с новобранцами, заступающими на свой первый боевой пост ночью и на отшибе от товарищей. И мерещится черт знает что, и по неожиданно вздохнувшей в кустах заблудившейся корове открывают истерическую стрельбу.
Только у Бубнова основания были куда более реальные. А вернее сказать, не "реальные", а очевидные.
Как лежал автомат у него на коленях, так он из него и ударил веером перед собой. Сначала очередью патронов на двадцать, потом добавил еще две по пять, почти прицельно, и рванул длинной перебежкой до самой ограды.
... Вот сейчас кто-нибудь наверняка скажет, что автор то ли идеализирует огнестрельное оружие, как универсальный способ решения всех и всяческих проблем, нравственных, мировоззренческих и мистических, то ли воображает, что без его постоянного и повсеместного использования сюжет много проигрывает. А ведь нет.
Все это — лишь горькое понимание текущей реальности. Если не ошибаюсь, последние шестьсот лет иным способом кардинальные человеческие проблемы на самом деле отчего-то не решаются. Аль Капоне, кажется, сказал, что добрым словом можно сделать меньше, чем добрым словом и пистолетом...
По крайней мере, указанные артефакты под веером пуль (мельхиоровых со стальным сердечником) как-то растерялись. Не исчезли совсем, но несколько потеряли конкретность и компактность. И, кажется, остановились. Впрочем, судить уверенно об этом Максим не мог: от ярких оранжевых сполохов у переднего среза ствольного кожуха он почти ослеп на несколько секунд.
"И расточатся враги его!" — вспомнил неожиданно неверующий Максим слова молитвы. Зажмурился, пальнул еще несколько раз наугад и побежал, спотыкаясь, к лагерю, выставив перед собой автомат. Там он, по крайности, будет не один.
