ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Чекменев выслушал доклад и счел решение Бубнова возвратиться совершенно правильным.
— Видите, вы легко вжились в роль командира-единоначальника. Ибо еще Петр любил говорить: "Не держись приказа, яко слепой — стенки". Хотя, с другой стороны, в большинстве случаев приказ все-таки следует выполнять с возможной полнотой и точностью, поскольку замысел вышестоящего как раз и может содержать в себе смысл, недоступный обычной логике. Например, если вам поручено осуществлять отвлекающий или дезинформирующий противника маневр... Впрочем, вы в академиях не обучались. В данный же момент, повторяю, поступили единственно верным образом.
Закончив воспитательный момент, генерал перешел к сути:
— Ну-ка, еще раз, давайте вернемся к вашим покойникам. Вы, кажется, сказали...
— Вот именно, господин генерал. Я осмелился предположить, что в боковом или, точнее сказать, широкополосном времени имеет место нечто вроде отстойника для новопреставленных. Или того же "чистилища", но не в религиозном, в чисто материальном плане. В нашем временном коридорчике человек уже мертв (для нас и в нашем восприятии), а там, — Максим развел руки, как рыбак, показывающий размеры добычи, — вроде как еще и нет. Возможно, это определенным образом зависит от причины и способа смерти.
Ну, вроде как смерть клиническая и биологическая. Конечно, все это тоже требует исследований и подтверждений. Думаю, следует попытаться взять "языка" из них и там же, на месте, прояснить некоторые вопросы. Интересная может диссертация получиться, я давно о докторской подумываю...
Чекменев сделал отстраняющий жест.
— В вашем сообщении для меня пока что ценным является сам факт наблюдения данного феномена. Правильно оценить его, увы, ни я, ни вы не в состоянии. Будем искать специалистов.
Максим позволил себе ухмыльнуться.
— Зря, зря иронизируете, — на полном серьезе ответил Чекменев, хотя доктор ничего не сказал. — Мой немалый опыт подсказывает, что, если какое-то событие случается и не является иллюзией или заблуждением наблюдателя, в девяноста девяти процентах случаев найдется некто, занимающийся этой проблемой давно и профессионально.
— Так точно! Именно этой проблемой на протяжении многих веков занимается огромное количество "специалистов"...
— Что и требовалось доказать, — не поддался на провокацию Чекменев. — Соответственно, ими наверняка накоплен огромный массив фактов и объяснений к ним. Наша задача — выбрать максимально непротиворечивые и близкие к нашему случаю. Впрочем, это уже не ваша забота. Вы же, помнится, упомянули о желании немедленно переговорить с нашим уважаемым Виктором Вениаминовичем. О чем, если не секрет?
— Так, все больше о математике. А от вас какие ж секреты? Поприсутствуете — сами все услышите.
— Пригласите, — без дополнительных вопросов приказал Чекменев адъютанту.
Очевидно, он был готов к тому, что Маштаков потребуется для консультаций или для другой какой-то цели, и держал его под рукой, в рабочем состоянии, несмотря на ранний час.
— С возвращением, Максим Николаевич! Теперь вы убедились, все функционирует с точностью швейцарского хронометра. Ушли, вернулись благополучно. Никаких сбоев? — профессор радостно улыбался, шел навстречу, издалека протягивая руку.
Максим ее пожал, но выражение его лица Маштакова насторожило. Улыбка погасла.
— Что, отметили какие-то неполадки? Говорите же...
Растягивая удовольствие, Бубнов сначала сел на диван, попросил у Чекменева разрешения закурить, глубоко затянулся. Генерал наблюдал за его действиями со спокойным интересом, Маштаков — с нарастающей тревогой. Все ж таки перед ним сидели офицеры, а он по-прежнему осознавал себя заключенным, находящимся в их полной власти.
— ...Дурак ты, Виктор Вениаминович, — наконец произнес Максим со вкусом. — И теория твоя дурацкая, и практика. Надо же, развел ахинею! Кантор, Эверетт, параллельные вселенные, точка "Алеф", откуда можно увидеть все настоящее, прошлое и будущее мира! Тот хоть с ума сошел, поняв свою глупость, а ты... Нет, ну и я хорош, — теперь Бубнов обращался уже к Чекменеву. — Какой из меня, на хер, математик?! Поддался террору среды. Ах, думаю, десять лет над темой работает, вычисления у него, электронные машины использует! Профессор опять же. А сейчас, пока вас ждал, меня словно стукнуло. По темечку. Сел с обычным блокнотом, на коленке расчеты проверил — и тут же ошибку нашел. Теперь знаю, куда он ребят забросил...
— Какую ошибку, где? — взвился Маштаков. На грубость и издевательский тон коллеги он не обратил никакого внимания. Пустяк по сравнению со всем остальным.
— Вот ошибка, вот... — он сунул профессору блокнот и ткнул пальцем в середину длинного столбца цифр и математических символов.
— Так куда? — спросил Чекменев, пока Маштаков вникал.
— Я сразу понял, что наших на базе вообще не было, о чем и сообщил Щитникову. Он, как следопыт, со мной согласился. Потом, после инцидента, мне пришло в голову — вдруг их сразу же, в момент перехода, захватили и куда-то уволокли покойники? Довольно естественная мысль в моем тогдашнем состоянии. Но что-то не сходилось. Мысль подспудная меня томила. Будто вот знаю, а вспомнить не могу...
Однако есть у меня некоторые мнемонические приемы, и я себя вспомнить заставил. Все сходилось так, что напортачил в очередной раз наш непризнанный гений.
Вернулся сюда, пока дежурный вас разыскивал и вызывал, я еще раз просмотрел его расчеты...
— А где же вы их взяли? — удивился Чекменев. — Они ведь в сейфе и под грифом. А ключ... — Он машинально коснулся брючного кармана.
— Виноват, Игорь Викторович. Оригинал, разумеется, в сейфе, и я даже не знаю, где этот сейф. А вот здесь и копия, и вспомогательные материалы, — Максим указал на шкаф вычислительной машины, стоящий у стены. — Мы же с ними работали.
— Работали, — кивнул генерал, — а потом все распечатали и из памяти стерли. Я же видел...
— В этой штуке совсем стереть нельзя. Кое-где информация все равно остается. Просто уметь надо...
— Так! — тон Чекменева не предвещал ничего хорошего. — Это получается — несанкционированный доступ?
— Простите, Игорь Викторович, никаких документов, запрещающих мне работать с ЭВМ, я не подписывал. О неразглашении да, было, так я ведь никому и ничего не разгласил. Даже вам. А техника... Ну, это просто такая техника.
— Хорошо, об этом — позже. Продолжайте по делу.
— Продолжаю. Короче, я убедился, что господин профессор допустил вполне школярскую ошибку при переходе из левой части уравнения в правую. Ну и пошло. Вот — смотрите... — теперь он протянул блокнот Чекменеву, но тот смотреть не стал. Не генеральское это дело, притом что последний раз он имел дело с математикой еще в старших классах гимназии. С тех пор — обходился без и даже забыл, что такое — пресловутый бином Ньютона.
— Одним словом, можно предположить, что ребята сейчас находятся где-то поблизости от места, где попали под удар "Аллаха". То есть на Ближнем Востоке.
Дело в том, что при пересчете по моей методике поле предстает не изохронобарическим (Изохронобарический — имеющий равную напряженность "давления времени" во всех своих точках (лат.).), а, грубо говоря, напоминающим воронку, образующуюся над сливом ванны. И без специальной энергетической поддержки любой материальный объект из нашего мира (!) непременно в эту воронку засасывается...
— А как же вы? Пошли и вернулись, никуда не "соскользнув"? — проявил сообразительность Чекменев.
— Так в том и дело. Тут профессор случайно оказался прав. При постоянной работе генератора напряженность остается стабильной, а при прошлой попытке, видимо, произошел скачок напряженности, в результате — пробой и срыв...
Все это время Маштаков торопливо проверял вычисления Максима. Убедился в его правоте и отвернулся к окну, кусая губы.
— Ну и каков же практический вывод? — это интересовало генерала гораздо больше, чем добротность теории.
— Вывод один — слетать и посмотреть. Тем более, что я по-прежнему уверен: "маяк", точнее, два "маяка", разнесенные на энное расстояние, могут сработать как пеленгатор...
Если Виктор Вениаминович не против, мы можем с ним этим заняться вдвоем. Чтобы не допускать впредь обидных ошибок... — Максим, покуражившись немного, все же признал, что по большому счету не ставит под вопрос несомненные заслуги Маштакова и даже определенное его над собой превосходство.
— Против, не против... Кто тут его спрашивать будет. Сегодня же и приступайте. Он пусть приступает, а вы присоединитесь позже, — тут же поправил себя Чекменев. — С Щитниковым еще нужно разобраться. Я за него, честно сказать, не слишком беспокоюсь. Уж если вы отбились, так тем парням — раз плюнуть, — он словно не заметил несколько уничижительного для Максима оттенка фразы. — Но связь-то все равно пропала. Надо искать, и без вас не обойтись. Опять туда идти придется. Как, не слишком устали? В силах себя чувствуете?
— Да во мне ли дело? Сейчас бензедрина проглочу, и на сутки я снова как огурчик. А связи нет уже больше трех часов. Прикажите машины подготовить, что ли...
— Зачем на машинах? Можно и на вертолетах. Быстрее будет. Хотя бы четырехместный "Си-16" через ваш портал пройдет?
— Любой пройдет. Это не проблема, — вмешался Маштаков. Он снова оказывался в центре событий, а за допущенные ошибки никто с него, кажется, взыскивать не собирался.
— Давайте ваш вертолет, а я проход для него подготовлю...
— А вертолет далеко? — поинтересовался Бубнов.
— Да прямо здесь, на базе, в ангаре. Кстати, вон и Кедров бежит, — указал Чекменев на приближающегося коренастого офицера в пехотном кителе, но с черными флотскими погонами.
— Капитан второго ранга Кедров, ближайший помощник полковника Неверова. Возглавит поиск. Подполковник Бубнов пойдет вашим заместителем и научным консультантом, — представил их друг другу генерал.
Офицеры обменялись рукопожатиями и короткими оценивающими взглядами.
— Кстати, Максим Николаевич — специалист по покойникам, — неизвестно зачем добавил Чекменев.
— Врач, что ли? Или снайпер? — не понял Кедров. О случившемся на "той стороне" он пока не знал.
— Да больше, конечно, врач. Детали он по дороге расскажет.
Еще раз переглянулись, поскольку в присутствии высшего руководства заводить отдельный разговор не принято. Бубнову новый соратник скорее понравился. Понравился ли он сам напарнику — пока не понял.
Пусть они и в равных чинах, но Максим носит свой третий день, а коллега, похоже, лет пять. Отсюда естественная разница в поведении и восприятии жизни.
— Техника сейчас будет готова, — доложил Кедров генералу.
— Пусть готовятся, — сказал Максим и движением головы предложил Чекменеву отойти в сторонку. Побывав "по ту сторону добра и зла", он несколько утратил навык строго придерживаться субординации в отношениях с высоким начальством.
"Пока что я им нужнее, чем они мне", — думал доктор и был прав, поскольку сейчас в распоряжении генерала почти не осталось надежных и одновременно квалифицированных сотрудников. Ну, сам Бубнов, ну, инженер Генрих, тот же Кедров, однако при всей его надежности образование он имеет чисто военно-морское, с пехотным оттенком. Других еще искать надо, привозить сюда и морально готовить.
— Вы что-то имеете предложить?
— Скорее спросить. Зачем нам тащить вертолет отсюда, если он уже есть там? Вернее, тут. Тьфу, черт, совсем запутался.
— Что? Ах да, конечно, — сообразил Чекменев.
— Вы же сами именно поэтому не велели нам что-нибудь трогать на базе и даже входить в дома?
— Да, Маштаков подчеркнул, что одновременно использование одних и тех же предметов там и тут может вызвать последствия.
— Может вызвать, а может и нет. Давайте, пользуясь случаем, эксперимент проведем. Пилот попробует взлететь на вертолете, который там...
Чекменев не возражал, но предпочел проконсультироваться по поводу предложения Максима еще и с Маштаковым.
Профессор фыркнул.
— Пробуйте, я не против. Только...
— Что — только?
— Скорее всего — ничего. В буквальном смысле. Но давайте попробуем. Практический эксперимент всегда интереснее мысленного.
Когда Кедров вернулся вместе с пилотом, у Маштакова все было готово.
Понемногу уже рассветало, в сером полусвете вырисовывались коттеджи, здание учебного центра, ангар, из которого техники выкатывали двухвинтовой четырехместный вертолет с почти полностью остекленным каплеобразным фюзеляжем.
Генератор тоже был готов к работе в нужном режиме.
— Итак... — Маштаков гостеприимным жестом предложил всем желающим пройти через невидимый портал. И обрисовал рукой, где именно он находится.
— А разве не нужно сначала вернуться в дом, к аппарату? — удивился Чекменев.
— Какая разница? Хронополе распространяется через любые преграды, кирпичная стена для него — тьфу, — он натуральным образом сплюнул на покрытую росой траву.
Все, включая генерала, сделали несколько шагов в указанном направлении.
— И что дальше? — спросил Чекменев.
— Ровно ничего, — ответил Маштаков, продолжая упиваться собственной исключительностью. — Ничего в общепринятом смысле. Мы с вами уже, можно сказать, там. И одновременно остаемся здесь. В качестве аналога вообразите спуск в кабинке скоростного лифта с сотого этажа небоскреба. Объективно — падаем, пролетая много десятков метров в секунду. Одновременно — в полном покое смотрим на мелькающие цифры этажей на табло.
До тех пор пока поле включено, разницы для нас нет. Вот ваш ангар, поле, дома. Чем-нибудь они отличаются? Нет. И я о том же. Можно сейчас поднять в воздух вертолет, полетать над базой. И не увидеть ровно никакой разницы.
— И группу Щитникова мы не найдем?
— Скорее всего, нет. В данном варианте она сейчас несколько более "там", чем мы. Как бы — за чертой горизонта, который непременно будет удаляться. Или как в том анекдоте, где на двери магазина вечно висит табличка "Откроемся завтра".
— Издеваетесь? — холодно спросил Чекменев. — Имейте в виду, что мое терпение имеет пределы, и не стоит его испытывать вашим популяризаторским зудом. Перельмана (Я.Перельман — известнейший автор популярно-просветительских книг 1910—1940 годов по вопросам математики, физики, астрономии и т. д., рассчитанных на читателей примерно с семиклассным образованием.) я прочитал в начальной школе. Второго мне не надо.
— Ни в коем случае, ваше превосходительство! — по неизбывной страсти к актерству, Маштаков снова прижал руки к груди. — Просто-напросто нужно опять отключить хронополе. Оставшись по эту сторону. И тогда — лететь куда угодно.
— А что случится с этой машиной?
— Вот и посмотрим. Кто-то из нас вернется в "исходный мир". Кто останется здесь, увидит летящий вертолет. Не более.
— Значит, не будем тянуть. Кедров — займите место в машине. Пилот, вы, два бойца. Подниметесь в воздух. Если все пройдет удачно, Бубнов с отделением взлетают следом. Задача — поиски группы Щитникова. Направление и место знаете.
Ну а мы с вами, профессор, сыграем роль оч-чень заинтересованных зрителей.
Зрелище и в самом деле оказалось весьма поучительным, главное — снимающим большую часть вопросов.
После того как зона перехода была закрыта с этой стороны, Чекменев лично взобрался в кабину оставшегося вертолета, повернул ключ зажигания.
Ничего не произошло. Не загорелась ни одна лампочка на приборном щитке, не дрогнула ни одна стрелка. Такое впечатление, что в машине вообще отсутствовал аккумулятор.
Генерал покачал ручку управления. Она двигалась свободно, педали тоже ходили в положенном диапазоне, но и только. Но на оси и лопасти винтов команда не передавалась.
— Все так и должно быть, Игорь Викторович, — с удовлетворением сообщил Маштаков, с земли наблюдавший за его действиями. — Это у вас сейчас не живая машина, а просто макет в натуральную величину...
— Почему так?
В который уже раз за сегодня профессор развел руками с одновременным пожатием плечами.
— Вы от меня требуете слишком многого. Я просто путем рассуждений пришел к выводу, что один и тот же предмет не может одновременно использоваться и здесь и там. Поскольку он ведь не удваивается, остается самим собой. Таким образом природа защищается от парадоксов. Если поезд едет в Одессу, он не едет в Киев, и наоборот, соответственно. А объяснить, почему и как этот принцип соблюдается, — увольте. Демокрит додумался до существования атома две тысячи лет назад, экспериментально же его догадка подтвердилась намного позже...
— Предлагаете ждать две тысячи лет? — спросил Чекменев, спрыгивая на землю.
— Это уж как получится. Но "там" летать можно спокойно, это, я думаю, для вас главное.
Да, для генерала это было важно. Однако гораздо важнее было другое. Уже сегодня можно доложить князю, что эксперимент убедительно подтвердил самые смелые их надежды. И даже кое в чем превзошел.
Путь в параллельное время открыт, в нем можно жить и маневрировать. Захватив, к примеру, на "той стороне" танковый полк, перебросить его в нужное место, будучи уверенным, что здесь ни одна машина не сдвинется с места. Мало, что такой маневр как бы автоматически удваивает наши силы в материальном отношении, так ведь и психологический фактор!
Каково вражескому командованию будет узнать, что в решительный момент вся его боевая техника вышла из строя по неизвестной причине и ремонту не поддается!
... Через пять минут после взлета пилот указал Максиму на поблескивающий в лучах утреннего солнца вертолет Кедрова, очевидно, завершавший по широкому кругу облет окрестностей базы.
Связь между машинами действовала хорошо, однако даже с высоты в полкилометра ни на одном диапазоне не улавливалась работа радиостанции Щитникова. Бубнов подумал, что, скорее всего, у поручика тоже разрядилась батарея. Если она из той же партии, так ничего странного. А преобразователя, позволяющего подключиться к питанию маяка, у них, естественно, не имеется.
Так он и сказал Кедрову.
— Максимум через полчаса все выясним, — кавторанг к долгим разговорам не был расположен. Или просто мешал гул двигателя. Максим летел на боевом вертолете впервые в жизни, и этот мало с чем сравнимый рев и грохот ему крайне не понравился. Из-за него пропадало всякое желание любоваться красотами ранней подмосковной осени, а кроме того, он не мог избавиться от страха, что в следующий момент трясущийся мотор просто развалится на куски и вертолет рухнет вниз вместе со всем своим экипажем. А парашютов им не выдали. Впрочем, если бы они и были, пользоваться этим спасательным средством доктор все равно не умел.
Лишь абсолютное спокойствие бойцов и пилотов подсказывало ему, что непосредственной опасности, скорее всего, нет.
Бывает, конечно, падают и самолеты, и вертолеты, но не каждый же день.
Догадываясь о чувствах новичка, определенного им в командиры, второй пилот широко улыбнулся Максиму, показал ему поднятый большой палец и сделал успокаивающий жест открытой ладонью.
Бубнов тоже кивнул. Все в порядке, мол. Но про себя подумал, что впредь будет всячески уклоняться от такого рода забав.
Впрочем, постепенно он освоился, рев двигателя стал будто бы потише.
"Слуховой нерв начинает атрофироваться. Не зря же летуны и на земле так кричат. Ничего, за полчаса не оглохну", — успокоил он себя.
По команде Кедрова поднялись до высоты 800 и разошлись на расстояние около километра.
— Если что, они нас снизу раньше заметят, чем мы их, — пояснил Максиму по переговорному устройству смысл маневра пилот.
Он и сам так думал. Различить несколько человеческих фигурок, одетых в маскировочные костюмы, с такой высоты, да еще под пологом только начавшего желтеть и краснеть, но не сбросившего листву леса, казалось доктору, без привычки, делом совершенно безнадежным.
В планшете у него лежала выданная Чекменевым копия карты, полученной накануне Щитниковым с нанесенным красным карандашом маршрутом.
Путь группы был проложен так, что старательно обходил все более-менее заметные населенные пункты, лишь в одном, достаточно пустынном месте пересекал шоссе на Калугу и заканчивался на берегу реки Угра, неподалеку от поселка Полотняный Завод.
Местность была лесистая и сильно пересеченная. Максим подумал, что правильно сделал, приказав Щитникову ночевать, а не двигаться. Четверо мужиков с хорошим вооружением в гораздо большей безопасности должны оказаться на подготовленной позиции, чем во время марш-броска по лесам и перелескам этого совсем не столь безопасного, как представлялось, мира.
Скорее всего, даже занятая конкретным врагом территория, но на своей земле, сулит меньше неожиданностей.
Жаль только, что он не сообразил, по отсутствию общевойсковой подготовки, спросить у поручика координаты последней стоянки.
Но в любом случае, просто по расчету времени, это должно быть где-то здесь. Плюс-минус пять километров.
Так он и сообщил Кедрову.
Вертолеты, еще больше разомкнувшись вправо и влево, начали описывать встречные спирали над квадратом между селами Львове — Рогово — Алферове — Богоявление. Площадь территории — около ста квадратов, а центр — примерно там, куда мог выйти Щитников после "крайнего" сеанса связи.
Увидев масштаб зоны поиска, Максим испытал чувство безнадежности. Кого и за сколько времени можно здесь найти, если даже один квадратный километр — невообразимая путаница оврагов, ложбин, полянок, дефиле ручьев и речек. И все вперемежку поросло редколесьем, разбросанными тут и там островками кондовых сосен, бурьяном вроде чертополоха и колючим кустарником.
В похожие места ему приходилось забредать с компанией в походах за грибами, и не дай Бог, увлекшись, уйти за пределы прямой видимости. Голос сорвешь, призывая вот только что мелькавшего неподалеку товарища.
Однако командир вертолета отнюдь не терял куража. Для него, повоевавшего даже и в ангольских джунглях и саваннах, сегодняшнее задание представлялось пустяком.
— Если хоть кто-то здесь — найдем, — заверил он Бубнова.
И, будто в подтверждение его слов, прямо из середины буро-оранжевой рощицы, примостившейся на краю косогора, взвились в небо две цепочки ракет. Сначала — ярко-зеленых, потом — черных дымовых.
— Наши! — закричал в ларингофон пилот. — Крайняя опасность! — И свалил машину в крутой вираж. У Максима сердце, желудок и кишки подбросило прямо к горлу.
Он еще успел вчуже поразиться, как четко сидевший у него за спиной боец, не обратив внимания на маневр и перегрузку, отщелкнул дверцу, ушедшую на роликах вбок и назад, вывернул за борт турельный пулемет и почти повис на ремнях над бездной, выискивая подходящую цель.
Навстречу, только сотней метров ниже, заходил на эту же точку вертолет Кедрова.
— Вон, вон, вижу, — раздался в наушниках чей-то вскрик.
Сам доктор не видел ничего, кроме стремительно летящих в глаза древесных крон.
А сзади уже загремел пулемет. Из подвесного пилона второго вертолета сорвался и ушел вниз НУРС (НУРС — неуправляемый реактивный снаряд.). Короткий прочерк трассера, и между кустов вспух шар разрыва.
Теперь и Максим увидел.
По склонам высотки карабкались, то редкими цепочками, то, сбиваясь в группы, десятки человеческих фигур. Сверху это напоминало тактические ротные учения по теме "Атака на опорный пункт противника". Некоторые падали и оставались лежать, другие тут же поднимались и продолжали медленное, но неостановимое движение к вершине.
— Твою мать, что же это такое? — охнул пилот. — Их тут сотни!
Максим знал что, но объяснять времени не было.
— На бреющий и фланговый огонь из всех стволов, — командовал Кедров. — Целься аккуратней, своих не посеките... Второй, — это уже конкретно их вертолету, — высадка десанта с зависания на вершину. В точку сигнала.
Вертолет, дрожа, остановился в воздухе над небольшой прогалиной, воздушный поток от винтов нещадно трепал верхушки деревьев.
"Как же тут высаживаться? — подумал Бубнов. — Высоко ведь!"
Машина еще чуть просела, и в распахнутую дверь левого борта один за другим посыпались бойцы, уверенно приземляясь на полусогнутые ноги и мгновенно исчезая между деревьями. Максим не знал, что при прыжке с четырехметровой высоты удар о землю даже слабее, чем испытывает обычный парашютист.
В вертолете остались только пилоты, доктор и пулеметчик, который, пользуясь паузой, менял перегретый ствол.
Боевая машина снова поднялась и скользнула вдоль склона в сторону атакующих, едва не касаясь колесами деревьев.
На долю секунды перед глазами Максима возникла слитно бегущая навстречу толпа из двух примерно десятков фигур, и в нее с направляющих ушли сразу четыре ракеты.
Разрывов увидеть он не успел.
Нет, такая война не для него, реакции и навыков не хватает даже для того, чтобы уследить за происходящим, а не то чтобы принимать осмысленные решения.
Рев моторов, стрельба и грохот взрывов стихли как-то разом.
Вертолет стоял на земле. Лопасти винтов крутнулись несколько раз и замерли, безвольно обвиснув.
Цепляясь за край дверцы и стойку шасси, доктор выбрался наружу. Ноги дрожали, по спине и из-под шлема на щеки стекали капли пота. Но автомат он привычно взял на изготовку.
Пулеметчик сноровисто сдернул свою пятнадцатикилограммовую машинку с турели и помчался вниз по склону, где еще потрескивали редкие выстрелы.
Не успел Максим вытащить подрагивающими пальцами сигаретную пачку, как увидел, что, раздвигая плечами кусты, к нему направляется Щитников, выглядящий далеко не так браво, как вчера вечером.
Лицо в пыли, грязи и пороховой копоти, камуфляж кое-где порван, берет потерялся, волосы спутанные и слипшиеся. В руке автомат без магазина.
О присутствии в составе спасательного отряда кавторанга Кедрова он еще не знал и начал докладывать Максиму, как непосредственному начальнику. Так оно, впрочем, и было. Для Щитникова приказ генерала никто не отменял.
Хотел подкинуть руку к виску, вспомнил, что голова не покрыта, остановил жест на полпути.
— Господин подполковник. Как вы и предупреждали... Около трех часов дозорный подпоручик Мамаев обнаружил приближение неизвестных к расположению. Действовал по Уставу. Запросил, кто идет, произвел предупредительный выстрел. Открыть огонь на поражение, очевидно, не успел. Дальнейших выстрелов не последовало, на наши крики не отвечал. Искать его в темноте я счел нецелесообразным. Тем более весь лес наполнился этими... тенями. Приказал занять круговую оборону. На дереве, — как показалось Бубнову, он несколько смутился, указав на невысокий, но коренастый раскидистый дуб у края поляны. Вроде как неприлично боевому офицеру на дереве прятаться. Бросив внизу товарища.
— Совершенно правильное решение, — успокоил его Максим. — И что дальше?
— Отстреливались, до гранат несколько раз доходило. А эти все прибывали и прибывали. Патроны кончаться стали. С той стороны тоже стреляли, очевидно, из автомата Мамаева, но неприцельно. Да у него с собой всего один рожок и был.
С рассветом я принял решение идти на прорыв. Наметил путь отхода, бросили последние гранаты, пошли. С той стороны почти отвесный обрыв и далеко выступающий мысок. А внизу снова эти... Много. Учуяли нас и стали карабкаться.
Поручик судорожно вздохнул:
— Похоже, как будто огненные муравьи в Африке...
Щитников там бывал, с муравьями встречался, и они оставили у него незабываемые, крайне неприятные впечатления.
— Я все-таки решил катиться вниз и это... штыком и прикладом! Но тут услышали вертолеты. Пустили ракеты и приняли последний бой. На перешейке. Те, которых мы распугали, опомнились, сзади атаковали. Тарасов погиб... Пять минут буквально продержаться оставалось.
— Как погиб, застрелили?
Щитников помотал головой.
До этого он держался и докладывал так, словно вышел из обычного, пусть и тяжелого боя. С нормальным противником. А сейчас, оказавшись среди своих и заново восстановив происшедшее, как будто сломался.
Лицо у него резко побледнело, в глазах блеснуло нечто вроде безумия.
Максим сунул ему в руки спасительную фляжку.
— До дна! И присядь.
Поручик выпил, вытер губы рукавом, чисто машинально, потому что высосал он виски разом, не уронив ни капли.
— Не застрелили Кольку. У него патроны кончились, он за пистолет схватился, а вытащить не успел. Двое на него навалились. Одному Левон в упор череп разнес, второго я... Только Николай уже мертвый был.
— То есть? Его что, задушили или ножом?
— Нет, — поручика передернуло. — Просто умер. Испустил дух, как говорится... — со странной интонацией произнес он.
Позади хрустнула ветка. Максим обернулся, чересчур резко. За спиной стоял первый пилот и слушал доклад поручика с полным недоумением на лице.
— Капитан, дайте человеку еще чуток противошокового. У вас наверняка есть, — средним между приказом и просьбой тоном обратился к летчику Бубнов. — А я сейчас.
— Володя, где Тарасов?
Щитников рукой указал направление.
— Да я с вами пойду... Там еще Шаумян где-то. У него патроны еще остались, он к десанту присоединился, а у меня вот...
Как последнее оправдание, он протянул разряженный автомат.
— Сиди, сиди, хватит с тебя. Сам найду.
У него еще оставалась надежда, что поручик ошибся и Николай жив. Просто впал в ступор.
Увы, нет!
Картинка, увиденная на рубеже последнего боя, практически не отличалась от вчерашней, разве что своей масштабностью. Трупов разной степени сохранности по поляне и окрестным кустам было разбросано больше на порядок.
И при солнечном свете выглядело все это гораздо неприятнее.
Как и говорил Щитников, на узком перешейке — метра три всего шириной — ничком лежал единственный здесь "нормальный человек", в знакомой камуфляжной униформе. По бокам от него — сильнее обычного поврежденные скелеты.
Ну да, патроны же у поручика кончились, и он, похоже, охваченный яростью и отчаянием, увидев, как его товарища схватили мертвецы, крушил и автоматом, как дубиной, и подкованными ботинками бил с силой лошадиных копыт.
А Тарасов был мертв, безусловно и абсолютно. Хотя и не имел на теле видимых повреждений. Только выглядел ничуть не похоже на того коренастого, крепко сбитого офицера, с которым совсем недавно простился Бубнов.
Сейчас он скорее напоминал скончавшегося от холеры или от рака с обширными метастазами.
Крайняя степень истощения, кахексия.
Примерно об этом Максим начал догадываться еще ночью.
Вот зачем ходячие покойники гоняются за людьми, настойчиво и неостановимо. Скорее всего — бессознательно.
Им просто нужна жизненная энергия.
Догнали живого, схватили и "разрядили". Как закороченный аккумулятор. Зная или инстинктивно чувствуя, что это поможет им продлить свое здешнее существование, а то и вернуться обратно.
Воскреснуть, грубо говоря.
Да только не успели воспользоваться полученным: Щитников с Шаумяном разнесли их буквально в клочья.
Понимая, что мысли его — циничные и неправильные, доктор все-таки пожалел, что офицеры сработали слишком грубо.
Как бы было интересно увидеть эффект еще неизвестного науке процесса...
Немедленно устыдившись, даже оглянувшись машинально (вдруг кто-нибудь способен был подслушать), Максим сделал единственное, что мог, — выругался в свой собственный адрес и, цепляясь за пружинящие ветки, обрушился вниз по двадцатиметровому глинисто-песчаному склону. Падая, снова подскакивая, уклоняясь от нацеленных в лицо и грудь сучьев.
На плоскости еще постреливали, но уже недружно. Там очередь, другая, где-то дальше — гранатный разрыв.
Максим мчался на шум боя, как кабан в камышах, надеясь, что никому из штурмгвардейцев не вздумается брать "языков" голыми руками.
Добежать, предупредить!
Чем угодно — веревками, жердями, да хоть чехлами вертолетов — можно их накрыть, спутать и обездвижить, но не прикасаться руками!
Как в тюрьме нельзя прикоснуться рукой к "опущенному". Пусть и по другой причине. А может быть, именно по этой же. Пробой негативной энергии.
К сожалению, Бубнов не успел. Ребята — вздумали.
Уж больно профессиональные и азартные бойцы служили в подразделении Кедрова.
В горячке боя не устрашились даже немыслимого.
То есть пока трупы еще двигались, они не слишком отличались от живых, но все равно от них исходила некая эманация ужаса. Поэтому бойцы стреляли и швыряли гранаты без каких-то сомнений, обязательных в любом другом случае. Противник ведь был безоружен, одет по преимуществу в гражданскую одежду!
А многие — просто в белье, а еще некоторые вообще были совершенно голые. В том числе и женщины. Да, здесь были и женщины, по преимуществу старые, конечно, но попадались и молодые.
Что и позволило Максиму догадаться, как он был не прав в своих ночных рассуждениях.
С чего он вообразил, что мертвец оживает здесь только после похорон?
Это его Колосов сбил с панталыку. Хоронили, мол, отставного полковника в парадной форме, я рядом с гробом стоял.
Вот и перемкнуло.
На самом же деле — все происходит именно в момент смерти, как же иначе?
А дед просто умер в мундире. Сфотографироваться собрался напоследок, при всех регалиях, или на встречу боевых друзей шел. Вот его в любимой форме в гроб и положили.
Остальные, собравшиеся на вита-излучение группы Щитникова, тоже одеты так, как в свой последний миг. Кто в постели умер, кто на операционном столе, кто под колесами автомобиля или — на поле боя!
Значит, если Половцев с Неверовым оказались в зоне боев минувшей арабо-израильской войны, им грозит опасность столкнуться с сотнями свеженьких, вооруженных штатным оружием трупов!
Все это промелькнуло в голове Максима за те секунды, которые он бежал по жутко выглядевшему полю навстречу Кедрову. Чистый ремейк малоизвестной картины Васнецова "После битвы русских с половцами".
В принципе кавторанг был в курсе дела, Бубнов изложил ему свое открытие довольно подробно, но слова, которым можно верить и одновременно не верить, — одно, а прямое столкновение с батальоном покойников — совсем, совсем другое.
Инстинктивно они оба смещались на бегу в сторону от центра уже завершившегося боя и остановились на бугорке в приличном отдалении от гниющих (точнее, стремительно сгнивающих) тел.
— Что же ты нас не предупредил? — яростно бросил в лицо Максиму кавторанг, держа на отлете ручной пулемет "РПД" с дымящимися от бешеного огня деревянными ствольными накладками.
— О чем? — догадываясь, о чем именно, все же спросил доктор.
— Что прикасаться к ним нельзя! Ребята одного схватили...
— И?..
— Затрясло их, побелели сразу и упали. Умерли! Как от удара током в десять киловольт!
— А покойник?
— Стряхнул их руки и как припустил! Остальные еле двигались, а этот как на сотку стартанул!
— И?.. — снова спросил Максим. Других слов у него сейчас не было.
— Размолотили! Из пяти стволов. Больше в плен никого брать не стали...
Кедров безнадежно махнул рукой. Сел по-турецки на желтеющую траву.
— Куда ты нас завел...
— Знать бы, — опустился Бубнов на корточки рядом. — В мир бабушкиных сказок, — вспомнились ему слова Колосова. — Гуси-лебеди...
— Какие лебеди? — кавторанг посмотрел на доктора странно. Не повредился ли товарищ в рассудке?
— Сказка, сказка такая, — повторил Максим. — Баба-яга, костяная нога, то есть обычный скелет, слегка эвфемизированный (Эвфемизм — более мягкое слово или выражение вместо грубого или слишком прямого (греч.).), козлиное копытце, тридесятое царство — "тот свет", если угодно. Привыкай, ваше высокоблагородие. Тебя, кстати, как зовут? — спохватился Бубнов, который не любил обращаться к людям исключительно по чинам и фамилиям.
— Виталий. Так что, пойдем?
— Куда?
— Людей соберем, за службу поблагодарим. Потери посчитаем. И — домой. Лично я тут ни одной лишней минуты оставаться не собираюсь. С меня хватит...
Кавторанг выглядел нехорошо, говорил тусклым голосом, держался, как понимал Максим, на последних ресурсах характера и офицерской гордости.
В том духе, как любил говорить фельдмаршал Суворов, когда и ему становилось страшно: "Что, дрожишь, проклятый скелет (имея в виду собственный)? Ты еще не так задрожишь, когда узнаешь, куда я тебя сейчас поведу!"
И водил его, к примеру, на штурм Измаила или на Чертов мост.
К сожалению, у доктора сейчас не было ничего, чтобы должным образом взбодрить Кедрова, а ведь известно, что опоздание в этом деле чревато нехорошими последствиями. Стакан водки и покурить (сейчас же) — в девяноста процентах случаев полезнее, чем месяц лечения в клинике для уже поехавших крышей. Любой фронтовик вам это скажет, даже и без медицинского образования, поскольку чувствует инстинктивно, что главное — не дать возникнуть в мозгу очагу застойного возбуждения.
...Великий князь выслушал рапорт Чекменева о славном рейде, в очередной раз подтвердившем, что Гвардии доступно все, и впал в глубокое раздумье.
Успех налицо, и успех небывалый. Еще точнее — немыслимый. Победа — очевидна. Еще не начавшаяся война с Каверзневым выиграна. Причем бескровно.
Олег Константинович более всего на свете боялся, что в борьбе за власть прольется кровь русских людей. И не только русских, естественно, но все же и петроградские, и московские войска, тем более — их командный состав состоял по преимуществу из русских или считавших себя таковыми.
Теперь же можно обойтись вообще без вооруженных столкновений....
Достаточно только конфиденциально намекнуть, премьеру о новом раскладе. Он человек умный, поймет все, и правильно. Желая жить и оставаться в когорте избранных, согласится на приемлемые для всех условия.
Но вот как теперь жить вообще? С этим знанием?
К Патриарху, что ли, поехать? Посоветоваться, обсудить, может быть, покаяться?
А в чем?
Вот Игорь сказал, что капитан второго ранга Кедров, исполнив свой долг безупречно, вдруг решил уйти в монастырь!
А казался сильным человеком. Уже был заготовлен приказ о его производстве в следующий чин. Теперь что? Игуменом станет? Или схиму примет?
— Ваше Императорское Высочество, — осмелился прервать великокняжеские мысли Чекменев, — как распорядитесь? Надо ведь за Тархановым и Ляховым с их людьми помощь посылать. Маштаков утверждает, что с самолета дальней радиолокационной разведки какие-то сигналы перехватил. Без гарантии, что там именно наши парни, но других излучений, исходящих от живых людей, в мертвом мире якобы просто не может быть...
— Ах да! Конечно, конечно. Посылайте немедленно. Два транспортных "Святогора" с вертолетами на борту и не меньше роты десанта.
— Если позволите, Ваше Высочество, я бы хотел сам возглавить. Обязан просто, — произнес Чекменев чуть дрогнувшим голосом.
Князь внимательно посмотрел на помощника и друга.
Игорь нужен ему здесь и сейчас. Как никогда нужен.
Но ведь и отказать тоже невозможно.
Честь, долг и все такое...
— Не возражаю. Только ты уж... того. Постарайся вернуться. Обязательно. Иначе буду вынужден наказать. Невзирая на прошлые заслуги...
Тем более получается, что и в загробном мире тебя теперь достать будет можно.
к о н е ц
Ставрополь, Пятигорск
1976, 2003 г.
