ГЛАВА 12

Подполковник Виктор Викторович Стрельников, неожиданным для себя образом, как и все случается на этом свете, сделал карьеру.

Еще совсем недавно он, невзирая на свои сорок четыре года и двадцатипятилетний стаж службы, был всего лишь одним из заместителей начальника отдела "Глаголь". Отдел координировал деятельность группы отрядов "печенегов", а сам Стрельников отвечал за оперативную работу. Был на хорошем счету, дело свое знал, как немногие, но особых надежд на будущее не возлагал. Выйти на пенсию (предварительно до нее дожив) полковником — вот здравая и разумная мечта и цель.

Это очень даже понятно — успехов почти всегда добиваются ловкие политики, пристроившиеся к делу, отнюдь не профессионалы, дело делающие. "Что знаменует гармонию природы", как любил говорить один его знакомый священник.

И вдруг сказочным образом все переменилось, будто перекосились основы мироздания.

Он явился по вызову в кабинет генерала Чекменева и вышел оттуда полковником и исполняющим обязанности начальника управления спецопераций Главного разведывательного управления при штабе Гвардии. Стрельников понимал, что случилось это по не зависящим от него обстоятельствам.

Неизвестно, куда исчез прежний начальник управления Неверов, неожиданно подал в отставку капитан второго ранга Кедров, и высшее начальство вдруг увидело именно его наиболее подходящим претендентом на освободившуюся должность.

Хотя, по справедливости, могло догадаться об этом раньше. Все ж таки куда справедливее было бы со стороны судьбы и командования дать ему полковничьи должность и чин лет на десять раньше. И в смысле поощрения дельного офицера, и для пользы службы. Тогда имел бы Стрельников шанс стать генералом в расцвете сил, а не вместе с приказом о бессрочном отпуске.

Ну, так не так, рассуждать, обижаться и даже радоваться поздно. Надо дело делать. А делать будет трудно, потому что все остальные люди в управлении и в отрядах, как хочешь, а молодежь. Три, пять, максимум шесть лет службы в командных чинах, стрелять и бегать, разумеется, умеют, дай бог каждому, а вот думать выше ротного уровня — увы.

Насколько легче было пришедшему до него на эту должность Неверову. У того и непосредственный начальник был ас разведки и дипломатии, и заместители зубы съели на своих постах. А теперь выкручивайся, ваше высокоблагородие, как знаешь. Правда, Чекменев, подписывая приказ, обнадежил.

— Ты особенно не нервничай, — как всегда, генерал угадывал настроения подчиненных раньше, чем они сами их для себя успевали сформулировать. — Приказ подписан, осталось только через канцелярию провести, так что новые погоны сегодня покупай. Первое время поддерживай боеготовность "печенегов" по форме два, что и без моих советов очевидно. Теоретических озарений и глубоких стратегических разработок я по первоначалу требовать не буду. Зато предлагаю за месяц развернуть еще два отряда полного штата, пятый и шестой соответственно. Вот это уж целиком твоя головная боль, а впоследствии и заслуга твоя же будет...

— А за счет чего их разворачивать, Игорь Викторович? Мы ж и этих... с миру по нитке. Где столько людей взять? Разве только из разведотделов и штурмбатальонов Экспедиционного корпуса надергать? Это же двести человек надо отобрать, сюда доставить, а потом еще месяца два-три сколачивать, да и то... Если вам действительно бойцы уровня и класса первых "печенегов" нужны. А чтоб, как в армии, просто резерв второго разряда, тогда конечно.

Стрельников совершенно искренне был уверен, что офицеры строевых частей, даже с боевым опытом и подходящей подготовкой, одной лишь силой приказа полноценными специалистами не станут и за полгода. А то и за год. Потому что каждому придется начинать с нуля. Осваивать особые виды боевых искусств, теорию и практику оперативной работы, основы криминалистики (причем, так сказать, с обеих сторон), и многое другое, обычным солдатам не нужное и даже чуждое.

Название отрядов, неизвестно кем придуманное, отражало воззрения тогдашнего начальства на историю. Пресловутые, почти забытые кочевники-печенеги воображались, очевидно, некими могиканами южнорусских степей. Которые набегали внезапно, исчезали бесследно и держали тогдашних удельных князей в страшном напряге.

Под эту мифологию (разумеется, с учетом новейших достижений военной науки, техники и теории тайных операций) строилась и идеология, и тактическая подготовка отрядов. С отличным, нужно сказать, эффектом.

— Ты что же думаешь, Виктор Викторович, мы на своих местах только штаны протираем? Как раз мы и думаем, хотя не всем нижестоящим сотрудникам это очевидно. Подожди, покомандуешь — поймешь, почем наш генеральский хлеб.

Таким шутливым, даже насмешливым тоном преподав Стрельникову первый урок, Чекменев продолжил гораздо конкретнее и суше:

— Начиная с послезавтрашнего дня станешь принимать личный состав. Имей в виду, по всем главным показателям люди проверенные-перепроверенные. Специальным способом. Так что на эту тему тебе задумываться не надо. Каждый будет прибывать с рекомендациями по оптимальной пригодности в опечатанном пакете. Конечно, в окончательной расстановке по подразделениям и штатным должностям ты волен, присмотрись, обкатай в реальном деле. Ребята, в идеале, старому контингенту в потенциале равны, если не выше. Однако в процессе притирания по месту сам гляди. У нас тоже могут быть ошибки. Но шашкой махать и личные эмоции над пользой дела ставить все же не советую.

— Когда это я шашкой махал? — с некоторой обидой спросил Стрельников.

— Вот именно. Почему тебя и выдвинули. Но личный опыт подсказывает, что не всем удается удержаться на уровне. Я честно скажу: Кедров побольше тебя шансов имел. Как опытный администратор, я имею в виду. И что?

— Ну, Игорь Викторович, там, ребята говорят, совсем другое дело. Я не до конца в курсе, но сражаться с покойниками не каждому дано. Да еще, говорят, причины личного плана...

— Не он один там был, — совсем уже жестко, помрачнев лицом, бросил Чекменев. — И пострашнее вещи видеть приходилось. Тебе и мне в том числе. Однако в монастырь еще никто из наших не пробовал дезертировать... — Генерал побарабанил пальцами по столу, опустив глаза. — А с другой стороны... Не судите, да не судимы будете. Не застрелился же, не к врагу перебежал. Дела же духовные... Нет, не нам судить. В общем, так, Виктор Викторович, иди и вступай в должность. Вопросы есть? Нет? Не смею задерживать. Обращаться разрешаю по мере возникающих проблем. Минуя адъютанта, напрямую, как, впрочем, из твоей теперешней должности и вытекает. Учись, старик...

Прощальной шпилькой были эти слова или товарищеским советом — новоиспеченный полковник с ходу не понял.

Стрельников покинул кремлевский кабинет озадаченный и одновременно полный желания доказать, что сумеет себя проявить самым лучшим образом. Но до начала новой службы он намерился, как и рекомендовано, приобрести полковничьи погоны. Не где-нибудь, а в специальной мастерской на Спиридоновке. Понимающие люди заказывали амуницию и аксессуары только там. И качество работы соответствующее, и каждая вещь сделана с неким трудноуловимым, но особенным шиком.

В материалах ли дело или в секретах технологии, однако разница приобретенных там погон, петлиц, аксельбантов и прочего с полученными на гарнизонном складе, как между розой, срезанной с куста, и ее же пластиковым муляжом.

А потом подразумевалось отметить это дело со старыми друзьями, отнюдь не связанными по нынешней службе.

С утра следующего дня он вступал в должность, принимал дела, хотя реально их принимать было не у кого за отсутствием Неверова. Так, через штабистов и по бумагам, проформы для.

И кабинет предшественника, весьма приличный и престижный, он занимать не стал, исходя из субординации (он все-таки пока лишь и. о.), а также солдатской солидарности и суеверий тоже. Товарищ не вернулся с задания, но в погибших не числится. В худшем случае — пропал без вести. Если не появится вдруг, живой и веселый (как не раз бывало в их службе), то до конца войны и сколько-то времени после нее надежда все равно остается.

А что война в определенном смысле уже идет, а в ближайшее время приобретет настоящий масштаб и размах, Виктор Викторович не сомневался. Информирован был вполне достаточно. И дело совсем не в тех "беспорядках" и спецоперациях, что происходили с превратившейся в рутину постоянностью по всей протяженности ближнего и дальнего Приграничья, от степей и сопок Маньчжурии до аравийских оазисов.

Это — норма и данность жизни не первого уже поколения. Проблема в том, что свои же вроде бы братья-офицеры, сотрудники государственной контрразведки и жандармерии, охотятся на своих "московских" коллег не хуже, чем гуроны на американских колонистов в романах Фенимора Купера. Стоит лишь им пересечь по служебным делам никак на карте не обозначенную границу "ведомственных интересов". Причем война ведется далеко не джентльменская.

Что означает...

Да, черт возьми, даже думать не хочется, что это на самом деле означает. Прямо тебе чистый двенадцатый век, времена усобиц и феодальной раздробленности. Однако, как учит история, Москва выиграла тогда, выиграет и сейчас.

Но хватит об этом. Каждому дню достанет своей заботы.

Стрельников раньше не имел времени и возможности поставить себя на место своих начальников. Не в смысле обычной болтовни, "да что они там понимают в нормальной службе, да я бы на их месте...". Это как раз умеют все, и часто — справедливо, потому что возвышенные руководящие идеи имеют свойство много терять в своей мудрости при столкновении с реалиями практической реализации.

Однако подчиненные, в свою очередь, далеко не всегда в состоянии взглянуть на проблему шире. То, что неудобно, неприятно, трудноисполнимо и даже выглядит прямым вредительством с уровня командира роты-батальона, даже с одной ступеньки выше представляется оригинальным тактическим решением, а со следующей (следующих) — ключом стратегической концепции.

Сейчас вот и пришлось пересматривать собственные убеждения с точки зрения новой должности. И уже к исходу первых суток он понял, насколько раньше был не прав. Вернее, недальновиден.

Мудрые все же были люди начиная с Петра Первого, если ограничиться только отечественными примерами, которые четко запретили служебное продвижение в пределах одной и той же части. Хватало предкам психологического чутья сообразить, что один из четырех комбатов, ставший вдруг командиром своего полка, будет испытывать огромный дискомфорт, даже при самом жестком характере и абсолютной личной честности. Нельзя требовать службы в полном объеме и со всей беспристрастностью от товарищей, с которыми вчера еще пил водку, жаловался на жизнь и ругал того, чью роль начал исполнять с сегодняшнего дня.

Слава богу, что хоть от такого испытания полковник был избавлен. Командирам отрядов он и раньше был прямым начальником, и никто из полностью равных по должности и авторитету товарищей в подчинение не попал.

Но и самой по себе тяжести новой должности и погон было на первый случай достаточно. Сразу столько навалилось дел вдруг по кадровым, финансовым, хозяйственным, вне- и внутриполитическим вопросам, о чем он и не задумывался, поглощенный собственными, теперь выходит, мелкими заботами, что мгновенно проникся сочувствием к прежним отцам-командирам и только-только не возопил пресловутым образом: "Мамочка, роди меня обратно!"

Но — так не бывает, и осталось на ходу вычленять из массы проблем наиважнейшую именно сегодня, перекинув, с известным злорадством, остальные на помощников, тоже было возрадовавшихся собственному продвижению вверх по лестнице, ведущей вниз. В том смысле, что с каждой следующей ступеньки в случае чего падать легче, больнее и обиднее.

Утром он, согласно полученному указанию, принимал первое пополнение. Ровно к десяти утра у дверей его нового кабинета, расположенного в том же крыле Кремлевского корпуса, но двумя этажами выше, столпились прибывшие с предписаниями офицеры.

Толпиться, собственно, им не было никакой необходимости. Винтовая чугунная лестница художественного литья и намного более широкая, чем обычно, выводила в просторный сводчатый зал с небольшими окнами, упрятанными в глубокие амбразуры. Окна выходили на север, до них дотягивались верхушки древних раскидистых лип, да и на небе обещающие дождь тучи сгущались с утра, поэтому в полную силу горели под потолком люстры, похожие на церковные паникадила.

В зале, издавна именуемом предбанником, имелось достаточное количество хороших кожаных диванов, столиков с пепельницами, а всю правую, лишенную окон стену занимала тщательно выклеенная солдатами роты обслуживания карта Московского военного округа.

Карта была роскошная. Опять же с точки зрения кадрового офицера.

Подобранная из листов километрового масштаба, она, подобно фрескам Микеланджело и Леонардо, имела размер пять на шесть метров, и каждый соискатель должности, карабкаясь по лесенке-стремянке, мог свободно найти место, куда его могут загнать и какие достопримечательности ждут по соседству.

Жаль только, что картой интересовались лишь самые опытные и хладнокровные, прочие же, как сказано, толпились у двери, словно надеясь, что степень близости к ней как-то повлияет на дальнейшую судьбу.

Увидев все это, Стрельников испытал ностальгическое чувство. Совершенно так же, двадцать два года назад, он отирался перед кабинетом офицера-направленца (Направленец — в кадровых службах штабов офицер, отвечающий за распределение по частям и подразделениям командиров соответствующих специальностей: инженеров, врачей, артиллеристов и т.д.) в городе Хабаровске, в штабе Дальневосточного, ордена Владимира первой степени, округа.

И так же, с тоской на сердце, он, поелозив пальцем по карте, нашел в свое время ту дыру, куда его, словно по специальной злобе, собрался командировать усталый, нездорово полный капитан Пыхтин.

И фамилия вот навек запомнилась. Да и не зря. Если б не тот капитан, вся жизнь пошла бы совершенно иначе.

— Ох, надоели вы мне, — со страдальческим вздохом сказал капитан, по которому видно было, насколько штабная служба без перспектив портит человека.

Мундир помят, волосы почти вылезли, пепельница набита жестоко пожеванными и раздавленными окурками дешевых папирос.

Карьера не задалась, в перспективе ничего, кроме бесконечного количества папок с личными делами, и до весьма скромного пенсиона — еще лет пять, если не больше.

Так чего ждать при встрече с такой штабной крысой подпоручику, пока что исполненному энтузиазма и желания прямо вот сейчас, не сходя с места, отправиться на борьбу с китайскими милитаристами и хунхузами? (Хунхузы (кит ) — вообще говоря, бандиты. В той ситуации — аналог душманов, басмачей, вообще повстанцев, воюющих против регулярных российских войск, расквартированных в Маньчжурии для охраны КВЖД, а также и против соотечественников, имеющих какую-то оседлость и собственность).

А о таковом желании молодой Стрельников сообщил с первых, после представления, слов.

— Буду я тебе еще работу искать, — лицо капитана болезненно исказилось. Может — язва мучает, а может — похмелье. — Вас у меня знаешь сколько? Вот направлю я тебя в Белогорск, в распоряжение штаба Второй армии. От них заявка на командира полуроты есть. Пусть они и думают.

Где находится Белогорск, подпоручик видел. Пятьсот километров на северо-запад по железной дороге. И если там всего лишь штаб общевойсковой армии, какие же назначения последуют дальше?

И захотелось Виктору чего-то просить, что-то доказывать, что не для него, мол, эта таежная дыра, на большее он способен, и вообще, в его годы и жениться пора, а там где жену найдешь.

Но тут же и другая — здравая мысль. Присягу давал? Давал. На тяготы службы не жаловаться соглашался? Естественно. Так что же? А вот обидно, и ничего тем не менее не возразишь.

Если Стрельников доживет до отставки с генеральским пенсионом и получит свои десять гектаров земли для основания фамильного имения, он непременно займется написанием мемуаров, благо есть о чем писать. И эта история займет там достойное место.

Штабная крыса, капитан Пыхтин, наклонился над личным делом и зачеркал перышком, выписывая проездное свидетельство. И вдруг остановился, дойдя до строчки:

— Какое училище заканчивал, через какое воинское присутствие туда направлен?

— Таким-то, как положено, по месту жительства, — ответил Стрельников вполне равнодушно.

— Стой! — офицер поднял голову, и вдруг его мятое лицо озарилось и стало воодушевленным, почти красивым. — А где жил там?

Что-то в душе подпоручика дернулось, с еще слабой, но уже надеждой. Вопрос ведь — не просто так. Что-то за ним серьезное стоит.

— На Воронцовской...

— Да ты что? А Генка Стрельников тебе не родственник?

— Как же не родственник, родной старший брат.

И сразу не стало ни скучного, пропахшего сургучом и чернилами кабинета, ни чахнущего в нем капитана.

— Ну, ты даешь! А ты Витька, что ли?

— Так точно, да и в деле так написано...

— Что мне твое дело! Я их читаю, думаешь? Да мне все давно по... Ты меня не помнишь? Я ж Мишка Пыхтин, с Менделеевского...

В их квартале, где вырос Стрельников, Воронцовская улица и примыкающие к ней переулки считались единой крепостью, противостоящей Старому и Новому Форштадтам, а также и Ташле, почему каждый тамошний обитатель в возрасте от шести и до двадцати как минимум лет был друг и брат, имевший право на всемерную помощь, поддержку и защиту.

А переулок Менделеева находился ровно через квартал от дома, где Стрельников родился и прожил лучшие восемнадцать лет свой жизни. Беда вот только, что данного Мишку он не помнил совершенно. И немудрено. Если брат, старше Виктора на восемь лет, еще мог с Пыхтиным дружить и общаться, для него самого все эти почти взрослые парни сливались в общую массу. Так, всплывали в памяти смутные образы... Но вообще-то! Это ж надо такому случиться! Земляка из одного города встретить — в армии уже счастье, а тут близкий сосед, считай, родственник.

Кое-каких общих знакомых они в бурном, бессвязном моментами разговоре все-таки отыскали, например, племянник капитана, Вовка Дубок, учился всего двумя классами старше Виктора в Третьей городской гимназии. А уж околоточный надзиратель дядя Коля Волосатов был им всем отлично знаком. Со всех точек зрения,

В результате столь невероятной встречи незаконченное предписание полетело в корзину, и после недолгих поисков Виктору было подобрано достойное место, являвшееся предметом вожделения куда более заслуженных, тертых жизнью офицеров. Но — это уж как кому повезло.

Накрыл он, как водится, капитану стол на половину своих подъемных денег. А вот больше встретиться так и не пришлось.

Зато в результате того давнего случая Стрельников всем дальнейшим сцеплением обстоятельств приведен именно сюда, к дверям своего нового кабинета, и будет сейчас сам решать судьбы молодых товарищей и, может быть, тоже — на всю последующую жизнь.

Однако данный самому себе тогда еще зарок он помнил всю дальнейшую службу. Со мной поступили душевно, и я по возможности буду поступать так же.

Наваждение прошло, он снова увидел происходящее нынешними глазами.

— Что ж, приступим, — произнес он в пространство, и заметившие появление немолодого, сумрачного на вид полковника офицеры, только что занятые предварительными знакомствами, поскольку все они прибыли из разных округов и частей и увиделись впервые лишь здесь, сразу же приняли строевую стойку, кто сидел — вскочили, защелкали каблуками.

— Вольно, господа, вольно. Прошу входить, очередность будете определять сами. Ну, кто самый смелый?

Прежде чем остальные успели сообразить, что выгоднее в данном случае: рискнуть и принять на себя всю нерастраченную энергию начальника или пересидеть по принципу "Ни на что не напрашивайся и ни от чего не отказывайся", — вперед шагнул высокий, светловолосый, сильно загорелый поручик, при первом же взгляде на которого у Стрельникова улучшилось настроение.

Все в нем говорило, что это офицер — от рождения и до мозга костей. Мундир новый, возможно, первый раз надетый к столь важному случаю, а пояс и портупея ношеные, но непоцарапанные и непотрескавшиеся, блестящие пряжки настоящие, латунные, а не штампованные из "желтого металла", сапоги шитые на заказ и надраенные до синих искр.

Подтверждением его кастовой принадлежности были значки Киевского кадетского корпуса и Александровского военного училища, а того, что не в тылах он отсиживался, выпустившись в строй, — мальтийский рубиновый крест, наложенный на венок со скрещенными мечами. Еще не орден, но ценится почти на равных. Знак "За пять штыковых атак". Учрежден в девятнадцатом году, сейчас, разумеется, анахронизм по смыслу, штыками только консервные банки открывают да дневальные по роте на ремень цепляют. А знаком награждают просто участников реальных боестолкновений и огневых контактов с противником, проявивших отвагу и инициативу в деле.

— Поручик Уваров. Разрешите, господин полковник?

— Прошу, прошу... Смелость города берет, — и пропустил Уварова перед собой в дверь кабинета.

Оставшиеся проводили их кто ироническими, кто завистливыми взглядами. Что ни говори, а кое-какие очки поручик уже набрал, судя по тону и благожелательному взгляду полковника.

— Садитесь, поручик, — указал Стрельников на стул у приставного столика перед своим письменным, заваленным кучами папок с неотложными делами. — Итак? Откуда и какими ветрами к нам? Последняя должность, за что удостоены?

— Поручик Уваров, — повторил тот, — субалтерн-офицер (Субалтерн-офицер — заместитель командира роты или командир стрелковой полуроты, старший офицер батареи и т.п.) первой роты 465-го отдельного батальона Особой десантно-штурмовой бригады Туркестанского военного округа.

Согласно действовавшей организационно-штатной структуре, Особые бригады, хотя и входили в состав военных округов Российской армии, принадлежали к подчиненному Великому князю Экспедиционному корпусу, что и делало возможным перемещение офицеров, минуя кадровое управление Военного министерства, занимающее всем известное здание Главного штаба на Дворцовой площади Петрограда.

— Направлен в ваше распоряжение приказом командира бригады полковника Гальцева.

— Алексея Петровича? Знаю, знаю. Как он там?

— На той неделе был в добром здравии.

— Это я и без вас знаю. По-прежнему свиреп?

Уваров деликатно пожал плечами.

— Службу требует. Как писал Салтыков-Щедрин, снисходителен, но без попущения...

Выражение Стрельникову понравилось.

— Как-как? Не приходилось слышать...

— Ну, у Салтыкова разбираются разные типы отношения начальников к подчиненным, среди которых преобладают два. Снисходительность, но без попущения или же строгость, сопряженная с невзиранием.

— Нет, правда, хорошо подмечено. А вы что же, старые книги, получается, читаете?

О Салтыкове-Щедрине Стрельников помнил, что служил он что-то во времена Александра II, то есть лет полтораста назад, и писал вроде бы сказки. Про мужика и двух генералов, про Пескаря премудрого.

— Иногда случается, — скромно ответил поручик.

Интересно было бы поговорить полковнику и об этом, но время ведь не резиновое, с одним начнешь разговаривать на интересные темы, с другим, а их там полтора десятка ждет конкретного решения, и другой работы много.

— Вы с собой пакет привезли? — спросил Стрельников, а литературные беседы можно оставить и до другого раза. Если он будет.

— Пожалуйста, — поручик протянул серый служебный конверт стандартного размера, с печатями по углам.

Где же ему такой выдали, неужели сразу в Ташкенте?

Нет, не в Ташкенте, а уже здесь, в Москве, куда поручик прибыл четыре дня назад и прошел предварительное собеседование и медосмотр там-то и там-то.

По описанию полковник угадал территорию своей же базы, но только те корпуса, где ему бывать приходилось от случая к случаю. Вотчина самого Чекменева.

Взрезав костяным ножом для бумаг конверт, Стрельников погрузился в чтение, время от времени поднимая глаза на поручика.

Приходилось ему читать сотни, а может быть, и тысячи офицерских аттестаций, но таких — никогда.

Здесь в коротких и сжатых фразах человек представал весь, до донышка. Будто бы на рентгеновском снимке.

Установочные данные, биография, отзывы предыдущих командиров с заключениями о возможности дальнейшего использования — это ладно. Это всегда так, с той или иной степенью субъективности, с отблеском личных отношений аттестуемого и аттестующего, грамотный читатель таких бумаг иногда может из самой гнусной характеристики сделать собственные, часто противоположные выводы.

В первой половине документа все так и выглядело.

Однако дальше шло совсем другое. Там излагались такие подробности характера и психологических особенностей поручика, что только диву даваться.

К чему он предназначен по врожденным физическим и психическим качествам, что получил в процессе обучения и службы и чего требовать от него нельзя ни в коем случае.

Каких успехов он может добиться на предполагаемой должности немедленно, в чем будет испытывать затруднения и даже в каких случаях поощрения будут эффективнее порицания, и наоборот тоже.

Подробная была бумага, и если считать ее правдивой...

Это не характеристика, не аттестат даже, а некая инструкция по пользованию, вроде тех, что прилагаются к новым образцам оружия или к бытовой технике.

Хорошо, проверим. Если это правда — так лучшего и желать нечего.

— Скажите, поручик, вы в наших частях служить действительно хотите? Причем — в Москве.

После своей Средней Азии любой почти человек ухватился бы за предложение, не думая.

Этот — задумался.

— Москва? Лестно, конечно. А в чем служба-то? Я — фронтовой офицер.

Сказано было с достоинством.

— Да, кстати, вы так и не ответили, значок у вас за что? — спросил Стрельников, не совсем вежливо указывая пальцем на крестик.

— Думаю, по совокупности. За два года пришлось по пескам побегать. В нас стреляли, мы стреляли. Несколько банд брали, что называется, вручную. Командирам — настоящие ордена. Причем чем дальше от фронта, тем ордена крупнее. Ну а нам — что осталось!

Сказал это поручик с некоторым вызовом, глядя в лицо полковнику. Если б не видел Стрельников, что печати на конверте не повреждены, подумал бы, что специально Уваров под характеристику работает.

— Уверены в том, что говорите? И имена можете назвать? И конкретные операции? Учтите, мы здесь к князю прямой доступ имеем. Доложить то, что мне сказали, ответственным за это лицам сможете? Выводы будут мгновенные и однозначные. Или — или. Готовы?

Поручик не замялся ни на секунду.

— В принципе готов. Скажу и кое-чем подтвердить сумею. Только одного боюсь, результата от этого не будет, а все, кто с моей подачи засветятся, — пострадают ни за что.

— У нас так не бывает, — спокойно, но жестко сказал Стрельников. — У нас все по справедливости, хотя кое-кому такая справедливость может показаться хуже любого произвола. К этой теме мы при необходимости вернемся. Служба же вам предлагается не то чтобы совсем боевая. Скорее, к жандармской ближе. Но — по специальности. И начинать придется рядовым, пусть и при офицерских погонах.

— Вроде "Каскада", что ли? — спросил Уваров с понимающей улыбкой.

"Каскад" — это был легендарный отряд спецопераций Министерства внутренних дел.

— Да нет, чуть-чуть покруче. МВД — это МВД, а мы все-таки Гвардия. Так как?

— Отказываться не приучен... — поручик на секунду замялся. — Но, когда меня направляли, обещали должность с повышением. Свой срок я уже выходил.

Вполне естественно, каждый нормальный офицер сроки выслуги знает и к любой задержке относится куда более нервно, чем девушка в иной, впрочем, ситуации.

— А вот об этом можете не беспокоиться. У нас звания идут, как на подводном флоте. То же и должностей касается.

— Иных вопросов не имею, — с прежним достоинством ответил Уваров и посмотрел на полковника вопросительно.

— Тогда выйдите через эту дверь, — Стрельников указал на маленькую, незаметную, в углу кабинета, — там сидит штабс-капитан, он скажет, что дальше делать, И вот еще что. От выправки своей строевой избавляться начинайте прямо сейчас. В нашей службе такое ни к чему. Сутулиться научитесь, руками не в такт размахивать, ноги, если придется, приволакивать. Учить вас и этому будут, как артистов учат, а вы пока сами потихоньку...

Проводив первого волонтера, полковник не спешил приглашать следующего. Закурил, снова пробежал глазами по листам аттестации Уварова.

Что-то здесь не так. Он мельком слышал от бывшего подчиненного, а потом сразу начальника, Арсения Неверова, что ведутся кое-какие работы, что, мол, появилась некая схема, позволяющая выявить в людях сразу все их черты и качества. И что вскорости внутренней контрразведке и делать будет нечего.

Посмотрел на человека через специальные очки, условно говоря, и сразу все ясно. Кого на повышение, кого в отставку, а кого в тюрьму, без суда и следствия.

Поскольку говорилось это в соответствующей обстановке, за стаканом пива и как бы в шутку, Стрельников пропустил идею мимо ушей, усмехнувшись, конечно, и добавив к месту несколько собственных соображений. А вот, оказалось, и гораздо быстрее, чем предсказано, что все точно так и есть.

Что ж, проверим это дело на следующих кандидатах, тогда можно будет делать серьезные выводы.

Он снял трубку внутреннего телефона.

Спросил порученца, что там делает принимаемый на службу поручик Уваров.

— Как положено, сидит и ждет, пока остальные от вас выйдут. Автобус на тринадцать ноль-ноль заказан.

— А ты его куда расписал?

— Согласно вашему указанию, на пополнение второго отряда. Там еще четыре вакансии. Остальные пойдут в третий.

— Нет, давай переиграем. Возьми чистый лист, сверху напиши крупно — "Печенег-5". Ставь — номер первый — прочерк. Номер второй — поручик Уваров. Дальше — посмотрим.

Дело в том, что Стрельников, получив команду генерала, вначале собирался действовать обычным образом, то есть создавать новые отряды на штатной основе уже имеющихся.

Распределить новобранцев по первым четырем, по-муштровать их там недельку-другую, а потом простая арифметика: сложить четыре вместе и поделить на шесть. И приказ будет выполнен, и, слегка потеряв в численности, отряды сохранят прежнюю боеспособность.

А теперь у него возникла новая идея.

Раз генерал навязал ему свою новую кадровую политику, так отчего же не испробовать ее сразу по полной программе на прочность и на излом.

Мол, вы так приказали, я к вашим приказам и офицерским формулярам отнесся с полным доверием. Если что не так — не взыщите.

Но главное, ему самому эта идея показалась вдруг очень заманчивой. Только надо настоять, чтобы в ближайшее время прислали ему еще как минимум полторы сотни людей с такими же пакетами.

И до самого вечера Стрельников увлеченно разбирался с поручиками и подпоручиками, сопоставляя научные рекомендации с собственными впечатлениями и составляя своего рода пасьянс в пределах расписания пятого и шестого отрядов.

И совсем бы хорошо закончился этот день, если бы ему перед самым отходом ко сну не позвонил оперативный дежурный штаба с сообщением, что от "тридцать третьего" абонента специальной связи поступил сигнал уровня "гроза", то есть положение самое что ни на есть угрожающее. Тревожная группа в полной готовности, но нужна санкция.

— Ждите, если обстановка еще позволяет. Еду!

Обстановка ждать позволяла. Более того, Стрельников сразу понял, как им повезло. Если начальником управления он был еще молодым, то оперативником — старым и опытным.

Бубнов, будучи всего-навсего доктором, пусть и военным, и причастным к деятельности контрразведки, повел себя с первого момента совершенно грамотно. И тревожный сигнал подал вовремя, и в меру возможности комментировал свои действия, давая возможность высказаться и налетчикам. То есть все шло, как грамотно срежиссированный радиоспектакль.

Дежурный, тоже не новичок, сразу же развернул несколько подвижных радиопеленгаторов и на карте города отслеживал перемещения автомобиля, в котором везли Максима.

Стрельникову оставалось только отдать команду, и группы захвата тотчас же приступят к делу. Но вот именно этого делать ему не хотелось. Намечалась неплохая оперативная игра, в которых он знал толк. Лишь бы доктор продолжал вести себя правильно. Если бы его хоть на полминуты оставили одного, этого хватило бы, чтобы передать необходимые инструкции и рекомендации.

Задержать вражеских агентов — не проблема, но потом замучаешься отслеживать их связи и доказывать конкретную вину. Какие-то показания по горячим следам получить можно, но вряд ли они выведут на организаторов и заказчиков.

Лучше еще немного подождать, послушать.

Обращаться за санкциями к Чекменеву полковник тоже не хотел. Пока все дело вполне укладывается в рамки его нынешней компетенции, а что такое, когда простенькой операцией начинают руководить начальники с большими звездами, он знал не понаслышке. Вот зимой они с Неверовым провели "Саблю" исключительно под свою ответственность и выиграли по-крупному. А начни докладывать и согласовывать, неизвестно, чем бы кончилось. Вернее — давно и хорошо известно.

И сейчас Стрельников чувствовал, что ниточка тянется туда же. Вершки они срубили под ноль и корешки кое-какие подергали, да не все, не все. Есть такие сорняки, что на десятки метров распускают под землей свои корни, тонкие и прочные, как стальная проволока.

— Я сам поеду. Какая бригада ближе всего к объекту?

Не прошло и лишней минуты, как полковник переоделся в специальный рабочий костюм, напоминающий высотный противоперегрузочный, с мышечными усилителями и поликарбоновыми вставками, защищающими жизненно важные органы даже от автоматной пули в упор.

Шлем-сфера оснащен прибором ночного видения, галогеновой фарой, способной своим лучом при прямом попадании ослепить противника на срок от часа до суток, ультракоротковолновой связью с остальными членами группы и отдельным приемником, настроенным на волну переговорника Бубнова.

В завершение экипировки он надел разгрузочный пояс с полным комплектом бесшумного оружия и боеприпасов, виброножом и сумкой фотоимпульсных гранат.

Попрыгал привычно, проверяя подгонку снаряжения, и ощутил нечто близкое к простому человеческому счастью. Сколько-то времени ему не нужно думать о высоких материях, только — о предстоящем деле.

Кто его знает, не в последний ли раз?

При этой мысли Стрельников суеверно сплюнул и проделал остальные необходимые действия.

"Последний раз" — это не в том совершенно смысле. Просто — вдруг по должности больше не придется лично возглавлять группы захвата и кайфовать от порции адреналина, вброшенного в кровь собственным риском, отвагой и умением.

Он устроился на переднем сиденье низкой, плоской, как портсигар, черной бронемашины. Со стороны она больше всего напоминала спортивное "купе" класса "Гран туризмо" и при хорошем водителе могла носиться по пустым ночью городским улицам с двухсоткилометровой скоростью, производя незабываемое впечатление на редких таксистов и еще более редких пешеходов.

— Вперед! — приказал он водителю. — Но лихачить не нужно. Я этого не люблю.

— Знаем, Виктор Викторович, как же, — с почти неуловимой иронией в голосе ответил офицер.

Стрельников продолжал с интересом вслушиваться в те слова, что доносились из переговорника. Все это было крайне интересно и сулило великолепные оперативные перспективы.

Вот мы сейчас их возьмем, побеседуем наскоро, но по душам, узнаем, кто есть этот рафинированный джентльмен, а там и до хозяев доберемся.

Но вдруг что-то там изменилось, на той стороне радиоволны.

И Стрельников, отчетливо понимавший границу собственной компетенции, перебросил тумблер на панели широкополосного передатчика-транслятора.

— Игорь Викторович, объяснять обстановку некогда. Бубнов захвачен и доставлен на известную мне точку. Работаю по стандарту. Но сейчас там... Одним словом — я вас переключаю напрямую. Слушайте сами. Примете решение — дайте знать.