ГЛАВА 5
Под вечер разразилась сильная гроза, необычная в это время года, и я долго стоял под навесом башни и наблюдал за потоками серой воды и лиловыми кустистыми разрядами молний. Однако к назначенному времени дождь утих, и я собрался на встречу с Марком. Невзирая на все ранее услышанное от монаха.
Отец Григорий предложил составить мне компанию, хоть я и отказывался, считая, что неудобно злоупотреблять гостеприимством и дружелюбием пожилого человека, заставляя его тащиться за несколько километров по грязи, лужам, мокрой траве. Тем более что не было и уверенности в пунктуальности мальчишки. Но зря я так думал о своем юном друге. Он не только пришел вовремя, но и привез мне письмо от Аллы, отпечатанное принтером компьютера. Правильно я сообразил переключить на него свой индекс.
Письмо само по себе уже было счастьем. Значит, она жива и с ней все в порядке.
Первая половина текста ничего особенного не представляла. Слова привета, извинения, что не смогла меня встретить и тому подобное. Я еще усмехнулся вводной фразе: "Если ты прилетел, то..." Женская психология. А если я не прилетел, то о чем речь!
Однако дальше начинались уже дела по-настоящему странные.
"...прошу отнестись к моей просьбе со всей серьезностью. И сохранить полную тайну. Никто из наших общих знакомых, да и вообще, не должны ни о чем знать. Это важно крайне. Постарайся, не привлекая ничьего внимания и, тем более, не разглашая конечной цели, попасть не позднее двадцатого в Гонолулу. Там у портье отеля "Принцесса Каиулани" тебя будет ждать пакет. Захвати с собой все, что обычно берешь в командировки. Целую. Я."
Вновь тайны мадридского двора. Но здесь, кажется, не такие страшные. Алла настаивает только на тайне, но отнюдь не намекает на какую-то опасность.
Забавное совпадение — опять Гавайи. И дата почти совпадает. Я заказал номер с восемнадцатого. Только с отелем не угадал. Впрочем, не так это и страшно. Наверняка мы с ней не раз упоминали в разговоре пресловутые острова, а может быть, она имела в виду именно данный случай. Наверняка тут имеется связь с ее работой. Если только она не решила участвовать в конкурсе красоты, скажем...
Отец Григорий по моему лицу догадался, что все в порядке. И тут Марк, сидевший в гордой позе, не покидая седла, преподнес мне следующий сюрприз.
— Боюсь, вам будет неприятно, дядя Игорь, но дача ваша сгорела... — сказал он, глядя на метр выше меня.
— То есть как? — удивился я.
— Молния. Прямо в крышу. И дотла. Даже тушить не было смысла. Как раз в самую грозу... — он, очевидно, не забыл, что я назвал его Аврелием, справился в информатории, что сие за персона, и теперь явно ему подражал. И позой, и манерой речи.
Я даже не огорчился. Не до того. Да и ценность этой дачи не особая. Новую поставлю, если жив останусь...
Возвращались мы в быстро густеющих сумерках и беседовали на богословские темы. Не в первый уже раз. Я объяснял отцу Григорию, почему остаюсь атеистом, невзирая на очевидную нелогичность такого поведения.
— ...не помню, кем сказано: "Бога нет, и все позволено". Вот с этим и не согласен. Не желаю быть нравственным из-под палки. Мол, бог не велит, потому и не ворую. А нет бога — на дорогу с кистенем. Считаю, что в роли верховного надзирателя бог мне ни к чему. И, кстати, вот вам парадоксик, попробуйте ответить: кто бога заставляет быть нравственным? Над ним-то никого, и все равно он всеблаг, а не наоборот. И раз я — по образу и подобию, то точно так же могу опираться на собственный нравственный императив, а не на заемный...
Монах слушал мою тираду молча, очевидно, собираясь разгромить все содержащиеся в ней несообразности разом.
Ближе к выходу из леса тропинка сузилась настолько, что рядом идти стало неудобно. Я пропустил отца Григория вперед. Он шел легким и быстрым шагом, почти не касаясь тропы и не задевая ни одной ветки, наверное, так он ходил в свое время в заирских или парагвайских джунглях. У меня таких навыков не было, мокрая трава скользила, я приотстал шагов на восемь-десять. Дальнейшее запомнилось, будто серия стоп-кадров.
Горло вдруг стянуло тугой петлей. Я не мог ни вздохнуть, ни крикнуть. Сквозь застилающую глаза мглу вижу опрокидывающиеся на меня деревья. Взмахнув руками, пытаюсь сохранить равновесие. Осознаю, что кто-то захватил меня за шею локтевым сгибом и тащит в лес. Делаю отчаянную попытку освободиться, перебросить нападающего через себя, но уже поздно, ноги почти не касаются земли, и рывка не получается. А потом вдруг чувствую, что горло мое свободно, а сам я спиной валюсь на мокрую траву. В глазах светлеет, и я успеваю увидеть совершенно немыслимую сцену.
Справа от меня на земле копошится нечто, напоминающее человеческую фигуру, а слева в позе самурая эпохи сегунов замер отец Григорий. Черный подрясник, черные в полумраке щелочки глаз. Непонятное существо оторвалось от земли, стало походить на выпрямляющегося гоминида. Но разогнуться до конца он не успел. Неуловимый бросок монаха, тяжелый, с хряском удар — и человек-обезьяна вновь опрокинулся навзничь. Секунда, новый его рывок — и снова удар, гулкий, будто по футбольному мячу.
Только я начал приподниматься, чтобы тоже принять участие в битве, как все завершилось и без меня.
Наш противник, поверженный, но не побежденный, тоже кое-что умел. Немыслимым кульбитом он отлетел назад, вскочил в полный рост, постоял мгновение, широко раскинув руки (тут я его узнал!), и вместо того, чтобы принять бой, исчез... Глаза едва успели заметить стремительный прыжок вбок, сквозь сплошную завесу лещины. Затрещал под его ногами валежник. И все. И тишина.
Прежде всего я ощутил стыд и растерянность. Ведь действительно позор! Здоровенный мужик (то есть я!), спортсмен, регбист, валяется на земле, а его защищает семидесятилетний старик!
Отец Григорий снял свою скуфью и вытер лицо. Дышал он тяжело и неровно. Я только думал, что и как сказать, а он уже рассмеялся тихим хрипловатым смехом.
— А ничего! Нормально получилось... Однако пойдем, тут мы сейчас живые мишени...
Перед мостом, ведущим к главным воротам, он наконец остановился. Перекрестился несколько раз. — Слава те, Господи...
— Вот видите, отче, опять то же самое... Четвертая попытка. И снова мимо. Но тут уж ваша заслуга...
Удивительно, но страха на сей раз я не испытывал. Привык, что ли, а вернее — на миру и смерть красна.
— Прав я был, прав... — монах словно не расслышал моих слов. — Не человек-то был...
— Да что вы?! Человек, самый натуральный. Тот самый тип, из Шереметьево. Да не будь он человеком, как бы вы с ним справились?
— Что ты понимаешь, — отмахнулся он. — Ему сейчас мертвым лежать, а он сбежал, и хоть бы что. Я пусть старый, выносливость не та, сам видишь, но реакция есть... Таких ударов человеку не вынести. Череп вдрызг. Ну пусть промазал, вскользь задел — час, два оглушенный бы лежал. Проверено...
Я поразился, как взбодрился старый монах, и представил, что за боец был из него лет тридцать-сорок назад!
— А как же насчет непротивления злу? — спросил я неожиданно для себя, хотя спросить хотел совсем о другом. — Не грех ли — вот так?
— Грех не в том, — отец Григорий вздохнул сокрушенно, и опять стал только монахом. — Главный грех — гордыня! Возгордился я, похваляться начал... — он опять перекрестился, прошептал что-то неслышно. — А с врагом рода человеческого всяко бороться надо. Когда перстом, а когда и пестом... Пойдем, однако, под защиту святых стен. Слышишь, как собаки воют? Чуют...
Страх вновь осенил меня своим крылом, как писали в позапрошлом веке. И ночью я слышал такой же вой. Неужто прав монах? Мистика, абсурд, однако за ним ведь не просто суеверие, а тысячелетний опыт... Очень все может получиться логично. Сделать всего одно допущение. Уверовать, короче говоря, в бога и в дьявола.
— А это? — отец Григорий указал рукой мне на грудь.
Я опустил глаза. Правый карман был оторван почти напрочь. Тот самый, куда я сунул письмо Аллы. По счастью, оно уцелело. Смятый комок пластика застрял в углу кармана.
— Не сходится, отец. Зачем бы.... — я чуть не сказал "дьяволу", но воздержался, — ...мистическим силам такой пустяк? Вроде все им про меня известно, а ерунду прозевали: мой договор с Марком, и что письмо от Аллы получил. Проще простого было с пацаном справиться, а не на двух мужиков бросаться. А письмо ему край нужно. Следил он за нами из кустов, шел по пятам, увидел, как Марк что-то мне передал, и рискнул...
— Пошли, пошли, дома обо всем поговорим, — отец Григорий даже в виду монастыря не чувствовал себя в безопасности.
...К разговору отец Григорий выставил бутылку крепчайшей настойки на целебных травах, сковороду жареных грибов и душистый окорок.
— "Сущим в пути и на брани пост разрешается", а мы такие и есть...
Поначалу он долго излагал классификацию всякого рода нечисти, отнеся нашего знакомца к одной из разновидностей оборотней. Признаться, странен был наш разговор на склоне XXI века, пусть даже приводимые монахом доводы звучали убедительно. В конкретном контексте.
Я же склонялся к материализму. По моей гипотезе ниточка тянулась к Алле. Работала она в серьезном институте, исследования там велись весьма актуальные, и нет ли здесь промышленного шпионажа? Алла скрывается, что безусловно, шпионы потеряли след, и я у них последний шанс... Ну, и так далее.
— Не рядом получается, не рядом... — отец Григорий сидел напротив, подперев щеку кулаком, в другой руке вертел полупустую чарку, но рассуждал четко. — Начали они с того, что хотели убить тебя прямо по пути из порта. Без предупреждения. Так не делается, если охотятся за информацией. Хотя... Что их интересовало в твоей квартире? Дневники, документы, компьютер? Или Алла там побывала, могла что-то спрятать? Убить тебя, чтобы спокойно обыскать квартиру?
— Опять же, зачем? — теперь мы вдвоем наперебой опровергали свои же гипотезы. — Зная день прилета, они могли все сделать накануне...
— И то. Если время позволяло. Нет ли фактора, как-то ограничившего их по времени?
— Знаете, святой отец, так можно плести кружева (вологодские, кстати) до бесконечности. Информации исходной по-прежнему — ноль, а посему все наши построения — тьфу....
Отец Григорий налил еще по одной.
— А вдруг это биоробот? Высшего класса, из новых? Я таких не видел, но могли же где-то сделать?
Вспомнив звук, с которым сапог монаха входил в тело врага, я передернул плечами. Отец Григорий потряс бородой рассержено:
— Будто я совсем дурак! Чувствую я, нутром чувствую, понимаешь? А, где уж тебе...
— Ну а чего ж он руками меня стал душить, а?
Где-то вдали опять завыли собаки.
— Вот! — поднял палец монах. — И ты еще споришь! Истинно глаголю: оборотень!
После третьей чарки отец Григорий, расчувствовавшись, вдруг начал рассказывать, как в 2019 году он закончил Владимирское воздушно-гренадерское училище, потом Академию войск ООН в Монреале и дальше двадцать лет не вылазил из самых поганых заварушек на планете, командовал батальонами, полками и бригадами, и даже некоторое время исполнял обязанности генерал-губернатора одной скороспелой империи в теплых краях.
— Вот уж мерзость! Твердой земли всего полторы тысячи квадратных миль из полумиллиона, остальное — малярийные болота и мангры, а сверху летит вулканический пепел. И больше — ни-че-го! Империя! Однако крови и там пролилось... — он сокрушенно махнул рукой.
Попутно отец Григорий инструктировал меня о правилах поведения в джунглях просто и джунглях мангровых, а также в лесостепи и саваннах, коснулся тактики городских партизан, рассуждал о преимуществах тех или иных способов рукопашного боя, порываясь то и дело перейти к практическим занятиям, посвятил в тонкости обычаев "тигров ислама" в сравнении с "внуками Монтесумы" и "белыми призраками Ньянмы", и даже объяснил, насколько и почему патагонские сепаратисты свирепее тибетских панбуддистов.
Все это было крайне поучительно и интересно. Мне даже пришло в голову, что неплохо бы, по наступлении более спокойных времен, подвигнуть святого отца на изготовление остросюжетных мемуаров. Под псевдонимом, естественно, и при моем соавторстве.
Время от времени отец, Григорий поднимал свою чарку с дежурным тостом:
— Повторим, сказал почтмейстер, наливая по шашнадцатой... — Но пил совсем мало.
Потом, твердой походкой подойдя к сейфу, он порылся в его недрах и вернулся с потертой и поцарапанной офицерской сумкой.
— Что б мы с тобой сейчас ни нарешали, а подраться тебе придется. Хочу подарок сделать. Берег, как память... о греховной жизни своей.
Он протянул мне массивный, синевато-черный пистолет с пластинами пожелтевшей слоновой кости на рукоятке. Еще прошлого века, по-моему.
— Красавец! "Штейер-Б", калибр девять миллиметров, магазин восемнадцать патронов. А бой... — в голосе монаха прозвучала мечтательная грусть. Он покачал пистолет на ладони, вскинул на уровень глаз. Рука совершенно не дрожала. — Опять грех, прости господи. Ну, отмолю как-нибудь. Возьми, пригодится. Пользоваться-то умеешь?
— Вообще, да, а таким не приходилось.
— Ладно, покажу. И запомни: в нашем деле сначала стреляй, потом думай. И будешь жить долго-долго. Убить ты его, пожалуй, не убьешь, а с ног свалишь обязательно, не хуже, чем оглоблей... А там уж как Бог поможет. Особенно, если у пуль носики спилить.
И потом почти до утра мы обсуждали самые разные проблемы, и практические, и чисто умозрительного свойства. Обсудили и то, как мне добираться до назначенного Аллой места.
