ГЛАВА 13

Первым делом Шадрин, используя полученный от Заковского карт-бланш, набросал текст шифротелеграммы.

9./1.1938 г.
Исх.N...
Секретно! Особо важно! Крайне срочно!

Начальникам:
Московского горуправления НКВД, городских райотделов и отделений милиции, УНКВД Брянской, Горьковской, Ивановской Калининской. Калужской, Костромской, Курской, Липецкой. Московской, Новгородской, Орловской, Рязанской, Смоленской, Тульской областей.

Немедленно под вашу личную ответственность организовать всеми имеющимися в распоряжении силами и средствами розыск автомашины "ГАЗ-М1" черного цвета, гос. номер такой-то, при установлении задержать с пассажирами. При обнаружении машины без пассажиров организовать в прилегающей местности розыск гражданина Шестакова Григория Петровича, 1896 г.р., приметы такие-то. При задержании соблюдать крайнюю осторожность, объект вооружен, опасен. Стрельба на поражение категорически запрещается. Вместе с разыскиваемым могут находиться Шестакова Зоя Степановна, 1903 г.р., двое детей 10 и 7 лет. Розыск не прекращать до обнаружения объекта или особого распоряжения. Иметь в виду и сообщить оперсоставу, что разыскиваемый может использовать удостоверения сотрудников ГУГБ, номера такие-то, на следующие фамилии.
О ходе розыска докладывать ежедневно лично по телефонам...

Подпись:                замнаркомвнудел комиссар ГБ 1-го ранга Заковский.

Шифротелеграмма такого же содержания ушла в адрес управлений и отделов внутренних дел на транспорте. Шадрин здраво оценивал шансы объявленного розыска. Прошло уже больше суток. Но теперь по крайней мере найдут хотя бы машину. Не иголка. Пользуется ею беглый нарком или давно бросил, появится хотя бы зацепка, определится район, где он может скрываться, а уж остальное — вопрос времени. Каждый дом и двор наизнанку вывернем, все окрестные леса прочешем. Убедившись, что шифровка ушла, старший майор приступил ко второй части задачи.

Уже к вечеру он смог предъявить Заковскому плоды своих трудов.

Не слишком сложно было отследить всю цепочку, имея на руках ордер и сопутствующие документы. Несмотря на то что обмен информацией между службами негласным образом приравнивался чуть ли не к измене Родине, Шадрин, ссылаясь на распоряжение первого замнаркома, частным образом намекал товарищам (большинство из которых не так давно заняли свои посты), что от их нынешней готовности к сотрудничеству может зависеть многое в дальнейшем. И как мог бывший младший опер, неожиданно для себя ставший начальником отдела, сопротивляться волевому нажиму легендарного старшего майора, который носил на груди, кроме орденов, еще и значок "Почетный чекист" с номером из первой сотни, то есть врученный еще самим Железным Феликсом? И, что немаловажно, возглавляющего самое, пожалуй, страшное подразделение ГУГБ. Каждый бюрократ помнил, что в один далеко не прекрасный момент сотрудники третьего спецотдела могут войти и в его кабинет.

Шадрин установил, что заявка на задержание наркома Шестакова поступила из секретариата предсовнаркома Молотова на имя начальника 7-го отдела ГУГБ (чекработа в системе оборонной промышленности) майора ГБ Рейхмана. Оттуда, без дополнительных обоснований, которых никто и не требовал, особенно имея чье-то устное распоряжение, бумага ушла в контрразведку, потом в Генпрокуратуру за очередной закорючкой (без их визы наркомов и членов ЦК и ВЦИК не арестовывали) и наконец пришла в спецотдел Шадрина.

Тут он, нечего говорить, промухал. Пропустил мимо себя важную бумажку. Мог бы заинтересоваться, перепроверить, все ли положенные обоснования имеются? Так ведь кто их читает, эти постановления, сотнями сдаваемые на подпись. Бывает, глянешь на сопроводительные реквизиты, а чаще и нет. В прошлом только месяце, шутка сказать, подмахнул больше семи тысяч постановлений на аресты (ордеров в просторечии). Что же, каждое читать да еще и задумываться, зачем да почему? Тогда и работать некогда будет. А вышло — утрата бдительности. Чем тут же воспользовались враги! Их, врагов, развелось так много, что они уже и борьбу против себя превратили в борьбу против Советской власти! И как теперь быть?

Шадрин ненадолго задумался. И решил, что ничего уж слишком особенного делать не следует. Заковский, сам того, возможно, не поняв, прикрыл его надежно. Осталось доложить комиссару о результатах расследования, и пусть делает что хочет. Выясняет конкретно, кому помешал Шестаков, кто принимал решение и откуда прошла утечка. Шадрин не сомневался, что нарком был предупрежден о дне и часе ареста. Но это — большая политика. А старшему майору нужен был результат. Пойманный, желательно живым и здоровым, нарком. Только как это осуществить? Шадрин заведомо знал, что объявленный по схеме "Перехват" розыск — дело не слишком надежное. Для подстраховки нужно использовать какие-то другие методы. Он представлял, какие именно.

Однако в его отделе розыскников нет, таких, которые именно настоящих преступников по подлинным уликам искать могут. Ребята Шадрина хороши, когда есть приказ, ордер и адрес. Другому не обучены. Да и в прочих службах ГУГБ сотрудники такие же. Привыкли работать, как учили на курсах по марксистской философии — от общего к частному. Сначала выясняем, что имеет место очередной заговор, устанавливаем пару ключевых фигур. А дальше все дело техники. Причем в пределах одной конкретной статьи УК, 58-й, естественно. Как вон кировское дело. Николаева взяли с поличным, товарищ Сталин объявил, что его руку направили троцкисто-зиновьевцы, — и пожалуйста, через неделю арестовали столько фигурантов, сколько требовалось. Кто признался, кто нет, а к стенке почти все пошли. Вот так мы умеем. А чтобы — вот труп, вот пепел от папиросы, вот след ноги на подоконнике — извольте представить убийцу, причем настоящего, — нас не учили. Про Шерлока Холмса читали на переменах в церковно-приходском училище. Позже — не приходилось.

Но соображать тогдашние чекисты все-таки умели, невзирая на образование. Раз нет собственных возможностей — нужно найти другие. В пределах своего же ведомства, но среди тех, кто умеет. А где умеют? Известно. Даже тем гражданам, что читают только колонку происшествий на четвертой странице "Вечерней Москвы". А также и тем, кто вообще ничего не читает. Шадрин пролистал внутренний телефонный справочник и снял телефонную трубку.

...Петровка, дом под номером 38. Московский уголовный розыск. В просторечии — МУР. Несколько кошачье название, удачно кем-то придуманная аббревиатура, прижившаяся не хуже, чем колхоз или комсомол. Имя собственное, можно сказать.

На втором этаже кабинет бригады оперуполномоченных по особо важным делам. Большая, на вид необитаемая комната. Четыре стола и четыре сейфа, симметрично расставленные по углам, странным образом только усиливают впечатление заброшенности и неуюта. Возможно оттого, что на столах ни единой бумаги, только круги от горячего чайника на выцветшем и потрескавшемся лаке да редко очищаемые пепельницы издают застарело-прогорклый запах.

Пол затоптан грязными сапогами: мало кто из посетителей снимает калоши в гардеробе, а ноги вытирать о мокрую тряпку перед дверью считается как бы не по-пролетарски. Вечереет. И без того скучная обстановка усугубляется неприятным, болезненно-желтоватым светом из-под громоздящихся над голыми вершинами деревьев сада Эрмитаж туч, то и дело вываливающих на город очередной заряд снега. Тоскливо завывает ветер в проходящей рядом с окном водосточной трубе. Однако в кабинете пусто и тихо лишь по редкому стечению обстоятельств.

Все бригада в разгоне, только ее начальник, Буданцев, на месте.

Опершись локтями на стол, он наблюдает за огромной стаей ворон, как всегда в этот час, вдруг поднявшейся из парка в небо и устремившейся к неведомой цели. Обратно они прилетят завтра, тоже строго по часам, в половине восьмого утра. Проверено неоднократно.

Буданцеву как-то муторно на душе, раздражает все: мерзкие запахи остывшего табачного дыма, ализариновых чернил, отдающего блевотиной клейстера в стеклянной банке, кухонный чад из столовой на первом этаже. Давно хочется есть, но как представишь себе бурые щи с обрывками мороженой капусты и подгорелые макароны по-флотски на машинном масле...

Нет уж, лучше потерпеть еще немного. Сейчас вот подошьет рапорты и протоколы в пухлую папку и отправится домой. С руководством согласовано. Дело он сейчас ведет странное и жутковатое, даже и для привычного человека.

Жена известного театрального режиссера, недавно арестованного, она же — бывшая вдова еще более знаменитого поэта, давно покойного, одна из первых красавиц Москвы, найдена зарезанной в своей огромной и богатой квартире на втором этаже кооперативного дома в Брюсовском переулке. Горло перехвачено опасной бритвой от уха до уха, весь пол и стены в крови, а украдено удивительно мало. Не взяты ни драгоценные картины, ни ювелирный антиквариат, из-за которых как раз можно было пойти на убийство. Даже простенький потайной сейф, доверху набитый пачками денег, оказался в полной сохранности. Исчезла только наличность из сумочки и ящика буфета, а это едва ли тысячная часть от имевшегося в квартире. Для мелкого воришки немало, но мелкие так не работают. Преступление выглядело одновременно и тщательно подготовленным, и совершенным чуть ли не сдуру, "на хапок", как сдергивают узелок с воза на базарной площади.

Буданцев занимался этим делом вторую неделю, допросил массу свидетелей, облазил навроде Шерлока Холмса с лупой каждый сантиметр комнаты, где случилось убийство, коридоров, крыш примыкающих к дому сараев. Только сотрудников ГУГБ, которые вроде бы случайно (зимой!) оставили незапертой балконную дверь, когда арестовывали хозяина и опечатывали его кабинет, ему опросить не удалось. Вежливо, но как бы и с намеком они все откладывали встречу, ссылаясь на неотложные дела особой важности. Отчего и появилась грустная мысль, что не все здесь чисто.

Может, действительно списать убийство на пока не выявленного маньяка, которого хлебом не корми, а дай зарезать знаменитого человека? Или на сына "потерпевшей", парня без определенных занятий, сильно выпивающего. Подобная мысль неявно уже прозвучала в одном из начальственных кабинетов. Додумывать ее до конца Буданцеву отчего-то было противно. Домой он собирался уходить тоже без особой радости. Вот если б удалось перехватить служебную машину. А так...

На улице холодно, метель, минут двадцать придется ждать трамвая, потом — штурм площадки, давка, брань, торчащие локти, вонь изо ртов тесно сжимающих тебя со всех сторон людей (ну отчего они все жрут чеснок и никогда не чистят зубы?), еще пять минут проходными дворами и лишь потом — "тихая пристань", двенадцатиметровая комнатенка с окном, выходящим во двор — колодец, в малонаселенной коммуналке, всего на пять семей, на Палихе. Одна радость — комната последняя по коридору, вдали от кухни и клозета, и дверь толстая, вдобавок самолично обитая войлоком и клеенкой, никакой шум не доходит. Закрыть щеколду, стянуть промерзшие сапоги, сунуть ноги в согретые на батарее валенки со срезанными голенищами. Заварить чаю (а можно еще и соточку пропустить для оттяжки), вволю поесть бутербродов с любительской колбасой на мягкой французской булке.

"Вот черт! — вспомнил Буданцев. — А в тумбочке-то шаром покати, придется еще забежать в гастроном, где тоже полчаса, не меньше, давиться в сумрачной, настроенной на скандал очереди, опять же дышать кислой вонью мокрых валенок и бобриковых пальто с воротниками из кошачьего меха... Или плюнуть и отовариться в коммерческом магазине? Дорого, конечно, ну да черт с ним!"

Зато потом — вытянуться на кровати, закурить вкуснейшую, первую после ужина папиросу и почитать. Купленного вчера в "Букинисте" на Сретенке Честертона. "Человек, который был четвергом". Интересная книжка... Мысли текли лениво, никак не пересекаясь с казенными словами, что он привычно выводил на бумаге. Буданцев и сам не знал причины владевшей им уже не первый день хандры. Ничего чрезвычайного с ним лично не произошло, дни тянутся такие же, как всегда, — зимние короткие пасмурные дни, когда рассветает после девяти, а уже в четыре опускаются сумерки. Зима, она и есть зима, усталость накопилась, да и обстановка в стране никак не способствует оптимизму. Давит, как перед грозой, ожидание чего-то еще более грандиозного и страшного, словно мало уже и так случилось. Вроде бы его, сыщика по чисто уголовным делам, впрямую и не касается, а газеты в руки брать противно. О радио и речи нет, пусть дома он его вообще не включает, так в остальное время никуда не спрячешься от черных картонных тарелок в кабинетах и квадратных раструбов громкоговорителей на уличных столбах. Несоветские мысли, а куда денешься? Багрицкий правильно писал: "Оглянешься — а кругом враги"...

Вот и с этим убийством — расследовать все одно надо, работа такая, а в то же время — Если на самом деле тут не уголовники руку приложили, а коллеги из "Большого дома"? Тогда как? Не захотели общим порядком сажать жену вслед за мужем по каким-то специальным соображениям, а решили вопрос по-другому, с выдумкой... И если будешь слишком усердствовать, где сам можешь оказаться?

Буданцев уложил в сейф папки с делами, дважды повернул ключ в замке, позвонил начальнику отдела, что на сегодня закончил и идет домой, как договорились. Опустил на рычаги трубку и вдруг решил закурить по последней, как бы уже отдыхая, без спешки и с удовольствием. Хотя какое там удовольствие, если палишь по паре пачек в день, язык к ночи как печеный. Чуть не четверть зарплаты на "Казбек" тратит, перейти же на дешевые "гвоздики" не хватает характера. И так в жизни мало радостей, да и несолидно, все же целый ромбик в петлице носишь, пусть и цена этому ромбику совсем не та, что армейскому или в ГУГБ. Конечно, "майор госбезопасности" совсем иначе звучит, чем старший опер одиннадцатого разряда тарифной сетки, и оклад у них там в три раза больше

Правда, сажают их впятеро чаще. Вон в Первом управлении никого знакомых, почитай, не осталось, а в МУРе кто работал, те и работают, за малым исключением, "Вот черт, — удивился он себе. — О чем ни станешь думать, обязательно на очередную гадость мысли съедут". Папироса не успела догореть до половины, как пронзительно затрещал звонок старого, в деревянном еще ящике, аппарата. "Пожалуйста вам! Лучше бы сразу ушел... Да лучше ли? Когда из койки выдернут, едва придремавшего — куда как противнее. Ну, может, и обойдется, мало ли". Буданцев снял трубку.

— Здесь еще? Вот и ладненько. Давай быстро ко мне.

Начальник сидел в таком же неуютном, но все же почище и отдельном кабинете, при появлении оперуполномоченного быстро захлопнул коричневую коленкоровую папку. Секретничает. Хотя какие между ними секреты? Все равно ведь, если что важнее, ему же и передает для работы. Бдительность, так ее мать...

— Что там опять стряслось? Имейте в виду, я по "Бросовскому делу" плотно занят, первый раз за двое суток поспать собрался... — агрессивно начал Буданцев, без приглашения садясь на расшатанный венский стул. Специально, что ли, им ХОЗУ самую древнюю и никчемную мебель сбагривает? В главке кабинеты совсем иначе обставлены. Дают понять, что рассиживаться нечего, волка ноги кормят? Или начальник такой неразговорчивый попался, не может с хозяйственниками покруче поговорить?

— Сам ничего не знаю, — ответил начальник.

— Позвонили сейчас из приемной Заковского, спросили, кто у нас самый опытный и розыскник. Я решил, что дело серьезное, и назвал тебя. Велели немедленно явиться...

— Вот уж удружили, спасибо... Могли б и Мальцева назвать. Не дурее меня, а?

Договорить ему начальник не дал. Жестом показал, что все доводы давным-давно известны и смысла не имеют, словами же подсластил пилюлю, как принято выражаться:

— А что такого? На виду окажешься, так и застрянет у начальства в памяти: "Кто там в МУРе самый лучший сыщик? А, как же — Буданцев!" Глядишь, проявишь себя, еще и орденок отхватишь. Наверху это быстро делается.

— Как бы чего другого не подхватить, — буркнул Буданцев, вставая. Мечты об отдыхе, пожалуй, накрылись окончательно. — Машину дадите или пешком на Лубянку шлепать?

— Машину они уже выслали. Спускайся. Синий "Паккард", номер Р-5-25-55. Если быстро отпустят, заскочи, расскажешь, что и как. А домой я тебя потом на своей отправлю.

Удобная, на мягких заграничных рессорах, машина домчала быстро. Пропуск на вахте "Большого дома" был приготовлен. Буданцеву в это здание, хоть и сотрудник, и "особо важный" опер, без пропуска войти было нельзя. Порученец с тремя кубарями в петлицах проводил до лифта, поднял на шестой этаж. Вот уже пятнадцать лет служит Буданцев в НКВД, а сюда попал впервые, а лучше бы и век тут не бывать. От греха... Он думал, идя вдоль бесконечной череды одинаковых, не дерматином, а настоящей кожей обитых дверей, что сейчас увидит самого замнаркома, и соображал, как с ним держаться и что говорить. Однако, войдя в громадную приемную, порученец направил его не в правую дверь, высокую, начальственную, а в другую, напротив, которая была чуть не вдвое ниже и без таблички с фамилией обитателя. Там за простым канцелярским столом сидел старший майор ГБ, который при появлении Буданцева встал и протянул через стол руку. Порученец щелкнул каблуками и исчез.

— Добрый вечер. Начальник третьего спецотдела Шадрин. Вы действительно лучший сыщик на Петровке?

Буданцев пожал плечами.

— Откуда мне знать? Работаю давно, опыт кое-какой есть. Раз поставили "особо важным", значит, предполагается, что справляюсь...

— Так, так... — кивнул Шадрин. — Да вы присаживайтесь, курите, если курите, — подвинул поближе пачку новомодных сигарет "Друг" с тисненной золотом собачьей головой и золотым же ободком по краю. — Вопрос у меня к вам практический и как раз по вашей специальности — особо важный.

Буданцев не знал, какими вопросами занимается третий спецотдел, и не особенно стремился узнать, но старший майор ему понравился. Серьезный мужчина, видно, что спокойный и рассудительный. Глаз у сыщика был наметанный, и в людях он разбирался почти мгновенно. Шадрин сильно нервничает, никаких сомнений. И причина — как на ладони. Что-то у них случилось, и своими силами чекисты справиться не могут. Да и какие у них силы? Политический сыск и уголовный — две большие разницы. Если бы он, Буданцев, или любой из его сотрудников попробовал вывести на суд обвиняемого по уголовной статье с таким уровнем доказательств, что фигурируют в газетных отчетах о нынешних процессах "врагов народа", его не только адвокат, его прокурор бы высмеял...

— Скажите, вы смогли бы найти преступника, убийцу по такому примерно набору улик?

И Шадрин вкратце обрисовал фабулу "шестаковского дела", не называя, впрочем, имен и не касаясь подробностей, которые могли навести сыщика на неуместные пока размышления. Буданцев это сразу отметил. Стараясь тоже быть осторожным, ответил:

— Ну, как сейчас скажешь, товарищ старший майор, смогу — не смогу? Если событие преступления имело место, есть постановление прокурора о возбуждении дела... МУР ведь следствия не ведет, мы ведем оперативный розыск. Такого рода убийства — вообще компетенция прокуратуры. Они должны руководить следствием, а мы — выполнять их поручения.

— Что вы юлите? УПК я тоже знаю. Процедура — не ваш вопрос в данном случае. Я спрашиваю — найти человека сможете?

— Смотря по обстоятельствам, — стоял на своем Буданцев. — я же не знаю даже, какие улики имеются, места происшествия не видел, со свидетелями не беседовал... Так скажу, — решил он пойти на встречу чекисту, — искать можно. Да и нужно, куда же денешься? Из практики известно — редко бывает, чтобы преступник "с концами исчез". И абсолютно не раскрываемых преступлений тоже не бывает. Хотя в натуре случается по-всякому...

Похоже, осторожность муровца Шадрину понравилась. Явно не болтун, цену себе знает, не желает авансы раздавать. Но нужна определенность. Раскрывать перед сыщиком карты — значит, отрезать себе пути отхода. Хорошо еще, если найдет Буданцев наркома, тогда и к награде представить можно. А как нет? Оставить его на воле со всей информацией об оглушительном провале всесильной госбезопасности? Или провести за саботаж через Особое совещание "по первой категории"? А что прикажете делать?

И Шадрин, даже не предупреждая о неразглашении (сам, что ли опер не знает порядков?), рассказал ему практически все о случившемся. Умолчал разве что о совсем уже деликатных, для предстоящего следствия не особенно и важных.

— Приступать когда? — спросил Буданцев, прикидывая одновременно, и как за неожиданное дело взяться, и как от предыдущего избавиться, и все же ухитриться сегодня отдохнуть. Ничего хуже того, что уже есть, за ближайшие восемь часов не случиться. И решил действовать впрямую, что-то в лице чекиста подсказывало, что с ним — можно.

— Да лучше бы немедленно, — ответил Шадрин, вертя в пальцах толстый красный карандаш.

— Рад бы, но... Хотите верьте, хотите нет, толку с меня сейчас никакого. Не то что место происшествия осматривать, я сейчас чужой протокол не прочту. Две ночи не спал, с утра не ел. По трем делам сразу работаю.

— Ясно, — перебил его Шадрин, по серому лицу и глазам сыщика понимая, что он не врет. — Позвоню вашему начальнику, чтобы все дела по прочим сотрудникам раскидал, а вы поступаете в мое полное распоряжение.

Очевидно, старший майор имел под столом потайную кнопку, потому что без стука возник на пороге давешний порученец.

— Слушай внимательно, Антонюк. Давай машину к пятому подъезду, отвезешь товарища, куда скажет. Попутно заскочи в наш буфет (слово "наш" Шадрин слегка выделил голосом, будто Антонюк мог перепугать и заскочить в какой-нибудь "чужой"), пусть сделают пакетик, нормальному человеку поужинать и позавтракать. И завтра в восемь ноль-ноль будешь с машиной ждать там, куда сегодня отвезешь. Все понятно?

Буданцев подумал, что вопрос относиться и к нему, кивнул, вставая, но старший майор движением ладони велел ему сидеть. Поднял голову, взглянув на восьмиугольные стенные часы, диковинные, с двадцатью четырьмя делениями. Удобно, если жить на Северном полюсе. Или в кабинете с вечно задернутыми шторами.

— Сейчас семнадцать. Через полчаса будете дома. И перекусить, и выспаться времени хватит. Но с утра — извините! Впрягайтесь на все сто. Кормить буду хорошо, — скупо улыбнулся Шадрин, — насчет сна не обещаю. До результата. В восемь Антонюк отвезет вас на место, там будут те, кто проводил первоначальный осмотр квартиры и тел. По всем вопросам обеспечения — к Антонюку же. Докладывать о проделанной работе — лично мне ежедневно в двадцать ноль-ноль, — при этих словах старший майор сделал на календаре пометку. — И желательно — уложиться суток в трое. Сами понимаете. — Шадрин поднял глаза к потолку, хотя его начальник сидел в кабинете напротив. — На этом все. Не смею задерживать.