ГЛАВА 14
Свое положение Леонид Заковский считал крепким, как никогда. А отчего бы и нет? В течение конца тридцать шестого и всего тридцать седьмого года ушли в небытие многие большие люди из партийной верхушки, почти все руководители НКВД во главе с Ягодой, попросту считая — вся старая гвардия, начинавшая еще с Дзержинским и Менжинским. На круг — больше пяти тысяч чекистов.
Только непосредственно из "Большого дома" посадили и расстреляли 695 человек. Неплохие были ребята, специалисты своего дела, разведчики и контрразведчики, которым, откровенно говоря, и обязана своим нынешним существованием Советская держава. Яша Агранов, Володя Ульмер, Ян Дейч, Иван Леплевский, Иван Дагин... Да мало ли ушло людей, с кем вместе начинали. И вот "их ушли", а он остался и получил звание комиссара ГБ аж 1-го ранга [Спецзвание ГБ, соответствует генералу армии.], такого сегодня ни у кого больше в этом здании и нет. Только у Ежова выше — Генеральный комиссар [Соответствует званию — маршал Советского Союза.], Ну, на то он и нарком, хотя ничего, кроме брезгливости, у любого нормального мужчины вызывать не может. Рост метр с кепкой, алкоголик, да еще и педераст.
Нет, старые, ныне расстрелянные друзья, конечно, зарывались. Привыкли считать себя незаменимыми, раньше времени вообразили, что имеют право влиять на политические решения партийного руководства. И еще — имели неосторожность в нынешние времена сохранять привычки двадцатых годов: вслух говорить то, что думают, уповая опять же на свою чекистскую непогрешимость. "Врагов мы ловим и уничтожаем, а за это дайте нам право делать что хотим!" Вот и дождались. Чересчур поверили в верную (но — для своего времени) идею, что "своих не трогают".
Было, было и такое — ловили товарища на краже буржуйских бриллиантов, на изнасиловании дочек подозреваемого в заговоре царского генерала, на гомосексуализме тоже случалось. Ну, наказывали, изгоняли из органов, отправляли председателем совнархоза в Усть-Сысольск, но ведь не расстреливали же и в тюрьму не сажали! А сейчас времена изменились. Тех, кто не успел этого понять, — шлепнули. Но он же вот уцелел?! И не только он, это правильно. Любому диктатору, Сталину в том числе, нужны верные люди. Но кроме верных, нужны еще и квалифицированные. Так?
Кто такой Коля Ежов? Все знают. А работу кто делать будет? Настоящую работу, имеется в виду, а не обеспечение процессов вроде нынешнего, право-лево-троцкистского блока. Где на одну скамью на днях сядут и Бухарин, и Ягода, и Рыков, преемник Ленина на посту предсовнаркома, но в историю вошедший лишь водкой своего имени. Тут ума много не надо. Тут и Ежов с его костоломами справятся. А закордонная разведка, а борьба с настоящими врагами, а.... В этих делах Заковский не знал себе равных, отчего и смотрел в будущее с оптимизмом. Пост наркома ему совсем не нужен, там пусть крутятся выскочки и временщики вроде нынешних выдвиженцев, ему хватит подлинной власти и серьезной работы. Отчего, подумать, он вдруг схватился за это дело с беглым наркомом? Потому что сразу почуял серьезную за ним подоплеку. Сколько заметных людей арестовали за последний год, не считая предыдущих? Страшно сказать. А сколько из них, не то чтобы оказали прямое сопротивление, просто повели себя как нормальные, имеющие инстинкт самосохранения люди? Ноль целых хрен десятых. Почему? И что такого в этом Шестакове, что позволило ему "переступить"? Биография?
Заковский задумался. Нет, настоящие белогвардейские, английские и всякие прочие агенты в гражданскую войну и позже вели себя как положено. При опасности пытались скрыться, при задержании отстреливались, попав в камеру, либо молчали на допросах, либо врали, изворачиваясь. Или же если просили о пощаде, пытались убежать или шли на сотрудничество, то все равно соблюдали некие общепринятые в профессии правила. Со "своими" все было совсем иначе. Но вот Шестаков... Он явно "свой", отнюдь не профессионал тайной войны, но нарушил правила, принятые в номенклатуре (или кем-то для номенклатуры определенные). Тухачевский же не поднял на свою защиту войска Приволжского округа. Ягода не взбунтовал четыре с лишним тысячи верных ему чекистов центрального аппарата, включая роту боевиков спецназначения, специально натасканных на политические убийства. Хотя не мог не догадываться об уготованной ему участи, и большинство его людей вслед за ним пошли в распыл в подвалах их же родной Лубянки. Десятки резидентов загранразведки покорно вернулись в Москву на расправу по вызову, за исключением Орлова, Кривицкого, еще двух-трех функционеров низшего ранга. А этот?! Так приличные люди не поступают! Тут крылась тайна. Первая — кому и зачем вообще потребовалось изымать крайне лояльного и безусловно ни в чем не замешанного наркома?
Принципы игры Заковский знал, научился угадывать или вычислять не только причины и поводы, но даже и сроки, когда придет очередь того или иного видного государственного лица. О мелочи, о "пехоте" речи не шло, там на самом деле работал закон больших чисел, "лес рубят — щепки летят", как сформулировано на самом верху. Таких, как Шестаков, — не брали. Наоборот, на них делалась ставка. Примеры? Тьма. Косыгин, Тевосян, Ванников. Это технари. Кузнецов, Жуков, Смушкевич, Рычагов — из военных. Молодые, профессионально подготовленные, практически безыдейные — в смысле, что не имеют собственных политических убеждений, помимо нынешней — генеральной линии. Разве мог лояльный, очевидно безвредный для Сталина нарком вдруг показать такие зубы? Длинные, острые, ядовитые. Что, так вот, совершенно случайно, для количества или личной неприязни, внесли товарища Шестакова в реестрик, он вдруг и оказался настоящим резидентом чьей-то настоящей разведки, прошедший полный курс спецподготовки, которая позволила перебить опергруппу и скрыться со всем семейством. Если да — то где, в какой стране и в какое время он мог успеть пройти такую подготовку, если за последние десять лет выезжал в загранкомандировки всего три раза, на неделю-другую, и все время находился под плотным присмотром, а здесь, на Родине, работал, как все, восемнадцать часов в сутки, без выходных и отпусков. Не рядом, получается...
Опыт подсказывал Заковскому, что это абсурд. По всем канонам и по любой логике. Он имел дело и с профессиональными диверсантами, и с агентурными разведчиками, знал, сколько времени и сил отнимает не только первоначальная подготовка, но и постоянное поддержание должной формы. Даже простой скрипач, не поиграв месяц, теряет квалификацию, что же говорить о настоящем разведчике-диверсанте? Тогда можно предположить чью-то серьезную, многоходовую операцию вокруг означенного Шестакова, чуть ли не аналог давних, вошедших в анналы "Треста" и "Синдиката". В нынешние примитивные времена, когда стало обычным просто арестовывать любых нужных людей, хоть членов Политбюро, хоть самого наркомвнудела, а потом уже лепить вокруг них любое нужное дело, возможна ли такая комбинация? Заковский решил, что вряд ли. И кто бы ее смог осуществить так, чтобы даже он, первый замнаркома по оперработе, о ней не подозревал? Значит, здесь нечто такое, чего в пыточных камерах не сконструируешь...
Заковский потер высокий, пересеченный трем продольными складками лоб, расстегнул крючки воротника. Встал, подошел, разминая папиросу, к высоченному окну, выходящему на площадь имени основателя органов, присел по старой привычке боком на подоконник, поджав под себя ногу в сапоге тончайшей, перчаточной кожи. С шестого этажа открывалась перспектива улицы 25-го Октября, упирающейся в Никольскую башню. Либо вообразившаяся ему операция исходит прямо оттуда, из Кремля, от Хозяина через Ежова, и тогда вмешиваться в нее смертельно опасно, раз его, опытнейшего контрразведчика, не сочли нужным посвящать, либо... В этом случае есть шанс лично разоблачить настоящий, имеющий конкретную цель и реальных фигурантов заговор, ведущий... Да куда угодно ведущий, разве сейчас угадаешь? И то, что он, прочувствовав необычность дела, взял его под личный контроль, есть знак судьбы и шанс... Шанс к чему? Заработать очередной орден, укрепить свое положение, просто продлить существование или?..
Он продолжал колебаться и в то же время сознавал, что решение принято, неизвестно куда ведущее, словно в покере, когда со своим каре королей говоришь подсевшим голосом: "Удваиваю — и раскрылись!", зная, что в случае проигрыша придется стреляться, поскольку заплатить проигрыш — нечем, на кону и так последняя тысяча казенных денег. Или нет, сравнение с покером здесь не подходит, там ведь только слепая игра судьбы и удачи. Скорее — бильярд. Ставки те же, но возможность влиять на исход — принципиально иная. А мысль, по сути, — простейшая. Это если бы операция удалась, арестовали бы наркома, отправили куда следует и дело слепили, какое нужно, — мыслей бы ни у кого не возникло. Никаких. Взяли, разоблачили, осудили, шлепнули — все по схеме, все просто. А раз не вышло? Так теперь ведь никакого труда не составит комиссару 1-го ранга всю цепочку обратно отмотать до самого ее начала. Кто приказал, кто санкционировал, кто кому и что поручил. Только быстро, быстро все надо делать! Он снял трубку телефона. Вызвал по прямому Шадрина.
— Матвей Павлович, ты мою просьбу выполнил? Заявочка-то на изъятие объекта через какую службу тебе поступила, установил? Вот и молодец, бегом сюда. "Это хорошо, — подумал Заковский. — Это крайне существенный вопрос. Сейчас мы все и выясним".
Как бы кто ни хитрил и ни маскировался, неизвестно по каким биологическим законам возродившаяся после крушения Российской империи бюрократическая система настолько усилилась, что достигла в своем роде немыслимого совершенства. То есть любое абсолютно беззаконное деяние обставлялось тем не менее строжайшими правилами. Решением какой-нибудь "тройки" можно было без суда приговорить к расстрелу любое количество человек, но данное решение непременно сопровождалось громадным числом бумажек утвержденной формы, за нарушение которой нередко отвечали строже, чем за "ошибку" в приговоре. Не того расстреляли или посадили — бывает, а вот не так оформили расстрел или забыли дать приговоренному расписаться, где положено, — это непростительно!
Заковский просмотрел подготовленную Шадриным справку. Так, заявка на арест наркома Шестакова поступила из управления контрразведки. Уже интересно. Обычно фигуру подобного ранга раскручивали по линии секретно-политического управления, Что и понятно — от неосторожных разговоров в кругу семьи и близких друзей и вплоть до создания террористической группы с целью убийства руководителей партии и правительства — все шло через СПУ. Но контрразведка? Такое возможно только в случае, если информация на Шестакова поступила от закордонной агентуры, доложена руководству, сочтена важной, кто-то (а кто конкретно?) вошел с предложением в Политбюро и Совнарком, получил визу Кагановича, Молотова или прямо Сталина и вновь переправил документ в контрразведку же, уже с поручением... Очень, очень необычно. И совсем интересно. Перспективно.
Заковский в таких делах знал толк. Поскольку сам как раз контрразведку и курировал. А его обошли. Решили отчего-то, что не нужен здесь товарищ Заковский, что и без него все склеится. Короткая, не застилающая мыслей вспышка злобы тут же и прошла. Ладно, сначала с главным разберемся, а потом и спросим между делом у начальника отдела Николаева-Журиды Николая Гавриловича, с чего это вдруг он непосредственного руководителя так нахально игнорировать вздумал? И подумаем, соответствует он своему месту или пора ему туда же. Теперь только следовало быть очень осторожным, отслеживая всю цепочку. И хоть я комиссар 1-го ранга, а оступишься — костей не соберешь, если кто-то (опять же — кто?) заподозрит его особый к этому интерес. Значит, нужно сделать так...
До самого тридцать шестого года Леонид Заковский был человеком хотя и состоящим в очень сложной, труднопереносимой нормальным человеком должности, но все же оптимистом. Есть работа, а есть и жизнь. Для чего, в конце концов, стоило делать все, что он делал — рисковал головой, сам и неоднократно был предан другими, ходил под пули не слишком их боясь, и осуществляя головоломные операции, которые могли бы послужить сюжетами для многих романов? Да ведь и для того, чтобы, ухитрившись, выжить, начать наконец пользоваться — благами жизни в завоеванной для себя стране! Звание комиссара ГБ 1-го ранга, равное дореволюционному генералу или тайному советнику, полученное в сорок лет, открывало, казалось бы, путь к нормальной, соответствующей и положению, и притязаниям жизни. Тем более что все враги были выявлены, высланы на Запад или посажены, начиналась эпоха процветания и победившего вопреки всему социализма.
И тут вдруг — опубликованная Вождем теория нарастания классовой борьбы, снятие и арест Ягоды, бессмысленные и жуткие процессы старых товарищей, параноик, алкоголик и педераст Ежов на посту наркома. Катастрофа. Не просто идейная, но и жизненная. Тебя вдруг, как мельника, жизнь положившего на постройку собственной мельницы, прихватывает за рукав жерновами, и тянет, и тянет вниз, туда, где грузно проворачиваются медленно хрустящие камни. Жив еще, но конец очевиден. И рядом никого, кричи — не кричи. Но барахтаться надо!
Заковский умел соображать быстро. Ничего не записывая, прикинул, с кем из пока уцелевших друзей, кому еще мог доверять, необходимо встретиться. Кого сегодня же пригласить поужинать в "Савой", с кем завтра выскочить на дачу с девочками, кто предпочтет баню с веничком и пивом. Особенно пригодятся те, кто уже примеряет мысленно тюремный, а то и деревянный бушлат. Дать им надежду, намекнуть не только на шанс к спасению, а и на возможность крепко посчитаться с нынешними врагами. И женщин следует привлечь к делу. Не тех, с которыми развлекался между прочим, а других, давно завербованных, либо ставших к нынешнему моменту женами вполне высокопоставленных людей, либо имевших на них влияние. Кое-кого придется навестить даже в камерах внутренней лубянской тюрьмы, чего Заковский обычно избегал. Например — жену одного из разоблаченных врагов народа, который одновременно являлся свояком двух расстрелянных и одного действующего члена правительства, а также не то личным другом, не то любовником сомнительного по сексуальной ориентации члена Политбюро. Пообещать свободу, в худшем случае — высылку в пристойное место вроде Геленджика или Сухуми в обмен на информацию.
К исходу третьего дня Заковскому была почти ясна картина хорошо задуманной, но внезапно сорвавшейся интриги. За исключением некоторых, но самых важных деталей. У него не было сейчас прямых подходов ни к Сталину, ни к Поскребышеву, отчего вся собранная информация страдала главным пороком — непонятно было, как ее правильно применить. Если Сталин в курсе — это одно. Если нет — совершенно другое. Очередной раз позвонив Шадрину и узнав, что следствие идет успешно, хотя пока и безрезультатно, Заковский впал в подобие прострации. Как велосипедист, летящий к обрыву, но отчего-то не находящий в себе сил резко повернуть или нажать на тормоз. Зажмурил глаза, вцепился потными ладонями в руль, а в мозгу бьется одна мысль: "А вдруг пронесет?!" Все, что у него сейчас есть, — крайне ценно. В случае чего этот материал может иметь убойную силу. Вопрос только — для кого? Вот если Шестаков найдется или пусть только его труп, тогда, сложив все камешки мозаики, можно, и к Сталину идти. А пока наркома нет и неизвестно, где он прячется и на кого работает, что прикажете делать?..
