ГЛАВА 16
...Шульгину удивительно повезло, что именно в это время в Стамбуле пребывал и профессор Удолин, эзотерик, чернокнижник, некромант и прочая.
Устав от реалий советской жизни в Москве (оставлять которую насовсем он отнюдь не собирался, утверждая, что истинно русский человек должен жить именно в первопрестольной), профессор решил рассеяться, совершить паломничество к Святой Софии, вековой мечте каждого русского националиста, и заодно на всю катушку использовать внезапно открывшиеся возможности для расширения своего кругозора.
После фактической оккупации Югороссией столицы Блистательной Порты, к которой Ататюрк испытывал необъяснимую неприязнь (а возможно, и объяснимую, как Петр I терпеть не мог Москву), султанские библиотеки и архивы стали более чем доступны исследователям. То есть из них можно было практически бесконтрольно выносить, равно как и не возвращать, любые книги и документы, не имеющие отношения к последним десяти предвоенным годам. Так называемой эпохе младотурков и армянского геноцида, к которому и сам Мустафа Кемаль тоже приложил руку.
Но как раз современность Удолина и не интересовала. Он, алкая новых эзотерических знаний, жадно погрузился в собственно турецкие, иудейские, армянские, египетские, арамейские инкунабулы, а также и свитки на прочих мертвых и полумертвых языках, числом до десяти, которыми владел в совершенстве.
Отказавшись от предложения Воронцова жить на пароходе, поскольку считал, что это стеснит его свободу, но испросив довольно приличную сумму в качестве, выражаясь современным стилем, гранта, Константин Васильевич снял трехкомнатные апартаменты в довольно затрапезном, но расположенном буквально в трех шагах от библиотеки отеле.
Свое обиталище он за короткий срок ухитрился превратить в полное подобие той конуры, в которой существовал в Москве под присмотром Агранова.
Встрече со своим спасителем и благодетелем Удолин обрадовался чрезвычайно и, как всегда, нуждаясь в благодарном слушателе, начал рассказывать о своих изысканиях, одновременно демонстрируя добычу.
Шульгин, одобрительно прищелкивая языком, обошел все помещение, к случаю процитировал строфу из стихотворения Гумилева:
О пожелтевшие листы
В стенах вечерних библиотек,
Когда раздумья так чисты,
А пыль пьянее, чем наркотик!
Но когда "старик", кстати, неполных 55 лет от роду, но любящий козырять своим возрастом, благодушно согласился, что да, мол, раздумья над этими памятниками минувшего чрезвычайно просветляют, Сашка тут же воткнул следующую цитату, уже из другого стихотворения того же автора:
Только книги в восемь рядов,
Молчаливые, грузные томы,
Сторожат вековые истомы,
Словно зубы в восемь рядов.
Мне продавший их букинист,
Помню, был и горбатым и нищим...
Торговал за проклятым кладбищем
Мне продавший их букинист.
— Ну, вы, Александр Иванович, всегда какую-нибудь пакость к случаю сказать умеете. Уважаю я и вас, и Николая Степановича, однако... Может быть, лучше о чем-нибудь возвышенном поговорим и это, чего и монахи приемлют, в связи с приятностью встречи употребим?
Вкусы профессора Шульгин знал великолепно и, хотя догадывался, что и сам Удолин финансово не стеснен, счел необходимым прихватить бутылочку с собой.
Без должной заправки Константин Васильевич общаться с астралом не умел, а собственную заначку предпочитал оставить на неизбежную опохмелку.
— Но закуска — ваша!
— Как же, как же, — засуетился профессор. — У меня где-то и недозволенная правоверным ветчинка была, и вполне кошерная вареная курица. Спроворим...
Под хорошую выпивку с закуской, любуясь одновременно прекрасным видом из окна на Святую Софию и южную часть Босфора, Шульгин, хотя и с некоторыми купюрами, не влияющими, впрочем, на стройность изложения, поделился с профессором своей новейшей историей.
Основной упор он сделал именно на мистическую составляющую и попросил о помощи.
— Чем же я могу вам помочь? — осведомился профессор, пребывая в состоянии почти восторга от очередного подтверждения своих, в общем-то преимущественно умозрительных, построений.
Обладая на самом деле сильными мистическими способностями, достаточными, чтобы слыть в определенных кругах почти что магом и ясновидцем, в каких-то деталях Удолин определенно не дотягивал даже до Шульгина, не говоря уже о Новикове.
Очевидно, он вполне бы мог претендовать на титул "посвященного" и даже "кандидата в Игроки", если бы...
А кто знает, какого именно условия ему не хватило? Обладал мощным и изворотливым умом, чудовищной эрудицией в избранной области, знал мертвые и готовящиеся стать таковыми языки, но...
Так зачастую авторитетному шахматному мастеру, невзирая на очевидные успехи и даже талант, до конца дней не удается стать гроссмейстером.
Дефицит той самой "божьей искры".
Шульгин сказал, тщательно подбирая слова, что вот имеется, по его сведениям, некая область астрала, проникнув куда можно не только овладеть немыслимым объемом знаний, но и обрести реальную власть над физическими процессами. И если Константин Васильевич сосредоточит все свои непревзойденные способности, Шульгин — свои и они при этом сумеют достигнуть резонанса, то тогда...
— А что? Не так уж и глупо все это звучит. Отчего бы не попробовать, как в прошлый раз? Тогда неплохо вышло, — Сашка увидел, что профессор увлечен, а это даже не половина дела. Это гораздо больше...
Методика у них была более-менее отработана, вдобавок они обсудили некоторые тонкости процесса, которые следовало учесть, исходя из прошлого опыта.
В принципе все выглядело достаточно просто — раз Великая Сеть — скорее информационная, чем механическая конструкция, а разум человека всего лишь составная, некоторое время автономная часть Мирового Разума, которая после смерти индивидуума сливается с "целым", нет ничего невероятного в том, что эту же операцию можно провести несколько раньше. С почти гарантированным возвращением.
Несколько раз это уже получалось и у Шульгина, и у Новикова. С каждым разом
— все удачнее.
Но, главное, сейчас Шульгин мог пользоваться ресурсами, так сказать, "двух комплектов" своего мозга сразу, как будто у него был в распоряжении компьютер с двумя синхронно действующими процессорами.
Эффект, наверняка никем ранее не исследованный, наложения на мозг человека его же собственной копии оказался весьма интересным и многообещающим.
Удолин же, пользуясь собственной, основанной на владении буддийскими "технологиями" приобщения к Вечному, методикой, обеспечивал "движение тонкой субстанции" (души, проще говоря) по наиболее короткому и безопасному маршруту.
...Несколько уже ранее пройденных ступенек к астралу они преодолели легко и намного быстрее, чем раньше. Причем Шульгин все время чувствовал Удолина рядом. Словно альпинист напарника, идущего в одной связке.
И вот, наконец, они выскочили туда, куда и направлялись.
К мерцающему в вечной ночи межгалактического пространства узлу.
Еще в первое посещение проекции Великой Сети Шульгин узнал, что такие, как он и Андрей, кандидаты в Держатели могут при определенных условиях внедриться внутрь Узла и, кажется, перехватить таким образом систему управления огромным сектором реальностей.
Если, конечно, удастся преодолеть сопротивление специально на то поставленных "сторожевых псов", именуемых также Ловушками Сознания.
Идея их проста — своеобразные информационные капканы, разбросанные вдоль суперструн и узлов Сети на случай несанкционированного проникновения личности, способной охватить в полном объеме все мыслеформы данной Реальности, а значит, имеющей возможность их корректировать сообразно собственным представлениям.
Этакие ментальные сверхконструкции, которые "жертва" должна воспринять как элемент подвластной ей реальности, хотя на самом деле они таковыми не являются.
Пример — зеленая лужайка посреди леса, которая на самом деле отнюдь не твердь, а только ряска над бездонной топью. Наступил — и буль-буль, как говорится.
То же и в Сети. Как только недостаточно могучий и защищенный разум поверил в подлинность генерируемой Ловушкой реальности — ему конец.
Вечная нирвана, бездна развоплощения.
Причем, как правило, — приятная, более приятная, чем подлинная жизнь.
Трудно даже сказать — в чем здесь самый ужас. Ведь если тебе будет казаться, что все хорошо и ты счастлив до конца дней, — о чем горевать?
Шульгин долго размышлял над этим, и с Новиковым, который первым узнал о ловушках, они этот вопрос обсуждали.
Сошлись на том, что проблема здесь та же, что и проблема обыкновенной, без всякой мистики, человеческой смерти. С какого-то момента, раньше или позже ты начинаешь понимать, что как раз лично тебе твоя собственная смерть никаких неприятностей не сулит.
Если только момент умирания не окажется чересчур долгим и мучительным. Но невыносима мысль, что твоя кончина не позволит доделать что-то очень важное, принесет боль и страдания твоим близким. Да и просто — ты исчез, а вокруг абсолютно ничего не изменилось... Встает солнце, шумят листвой деревья, люди пьют пиво в кафе под навесом. Но все — без тебя.
Тот же "слег" из "Хищных вещей века" — великолепная, кстати, аналогия пресловутой Ловушки.
Или — не аналогия, просто — разновидность. Таким образом из той реальности вырубали неудобных людей.
"Ну, это мы еще посмотрим, кто кого распнет", — вспомнил Шульгин очередную подходящую к случаю цитату.
Антон в одной из бесед назвал наиболее простой способ защиты от "ловушек" — крайняя бдительность и осторожность. Заметишь резкое и немотивированное изменение обстановки — всеми силами уклоняйся от столь же резкого ответа. Любой ценой старайся удерживать статус-кво. И до последнего не воспринимай происходящее как окончательную данность.
Тогда, пожалуй, обойдется.
Легко сказать. Вся жизнь с известного момента только и состоит из совершенно немотивированных изменений...
Впрочем — нет. Не так. Это ведь они сами учиняют в этом мире не из чего не вытекающие безобразия, а окружающая среда реагирует как раз в пределах стандартной логики.
Но чем их встретит Узел?
...Время "полета" в астрале не поддавалось исчислению. Если исходить из того, что скорость мышления постоянна здесь и на Земле, добирались они до узла минут десять. А если допустить, что скорость нервных процессов сопоставима со скоростью света, то и один квант времени, — огромный срок.
Перед "стартом" профессор, продолжая умствовать, заявил, что мы, к счастью или к несчастью, являемся обитателями такой хроносенсорной ниши (масштаба времени), где сущее дано в своей максимальной членораздельности, а наша философия есть только следствие этой заброшенности, помещенности именно сюда. Кем бы мы были, окажись в другой нише времени — невозможно представить, легкий холодок ужаса пробегает по коже.
— Ну вот сейчас мы это и проверим, — с несоответствующей моменту легкостью в голосе сказал Сашка. — Столь ли велико будет искажение при попытке иного способа умозрения...
По предыдущим выходам в астрал, своим и Андрея, Шульгин убедился, что восприятие окружающего зависит от своеобразной "настройки" мозга в момент "внедрения" в Сеть.
Непредставимая человеком "объективная реальность" перекодируется в доступную, наглядную форму, как-то связанную с тем, какая мысль, или эмоция доминировала в сознании или подсознании "контактера".
Так, первый раз Шульгин оказался почему-то в заснеженной уссурийской тайге, а мировой разум воплотился в образе шамана-тунгуса.
В катакомбах же информация из Сети поступила в предельно абстрактной форме нечеловеческих символов.
...Момент столкновения "астрального тела" Шульгина с поверхностью, или оболочкой Узла, ощутился как-то очень материалистически. Словно при прыжке из окна второго этажа на плотный грунт.
Он "открыл глаза", если это применимо к эманации чистого разума, которой Сашка себя полагал. И увидел, что стоит во внутреннем дворике Замка, главной базы форзейлианского резидента Антона.
Все вокруг было так знакомо...
Только явственно ощущалась в сине-золотом воздухе ранней осени, бабьего лета, аура запустения.
Словно тут давным-давно не жили.
По гранитной брусчатке свежий, чуть знобящий ветерок гонял сухие, желтые снаружи, красные изнутри листья канадских кленов. У стен они собирались в порядочные кучи, и их никто не убирал.
— Куда это нас занесло? — прозвучал за спиной знакомый, надтреснутый от непрерывного курения и регулярного потребления крепких и крепчайших напитков голос. Шульгин обернулся.
Удолин стоял на шаг сзади и потирал ушибленное при неловком приземлении колено.
Натурализм прямо потрясающий. Впрочем, так тоже бывало. Трудно сказать, зависела ли материальность структур Сети от способа проникновения в нее или исключительно от фантазии Игроков.
"Ловушка, ловушка, — почти пропел Шульгин, оглядываясь по сторонам. — Если это ты, то я в тебя не верю".
Наверное, это уж слишком глупо, а может быть, и нет, кто знает. Не зря же в сказках и прочем фольклоре герои постоянно произносят волшебные слова и заклинания. Как правило, им это помогает.
— Это не Ловушка, это просто вход в Узел, — услышал он гулкий, совсем не похожий на удолинский тенорок, голос внутри черепа. — Ловушки будут позже. Что тебе здесь надо?
— А ты кто? Неужто сам Держатель? Или охранник при Узле?
— Зачем ты пришел? — повторил голос. — Ты можешь потеряться навсегда и без участия Ловушки...
"Фарс какой-то, — продолжал удерживаться в рамках здравого смысла Шульгин. — "Аленький цветочек" в постановке ТЮЗа.
— Как пришел, так и уйду, — ответил он грубовато действительному Стражу Замка, оставленному здесь Антоном, или собственной галлюцинации. — Я здесь не чужой. Замок меня знает...
Это он вспомнил случай, когда они с Андреем бродили по запретным для непосвященных горизонтам, и Шульгин ощутил нечто вроде благожелательного интереса со стороны ноосферы Замка.
Голос ничего на это не ответил.
— Так где мы, Александр Иванович? Сдается мне, вы это знаете...
— Скорее всего — да. Вы себя как, нормально ощущаете?
— В смысле?
— В самом прямом смысле. Самочувствие как? Ничего не болит, голова не кружится, выпить хотите?
— А есть? — оживился профессор.
Судя по своим чувствам, Сашка предполагал, что никакой это не астрал, а просто в ответ на волевой посыл кто-то из Игроков или лиц, ими на то уполномоченных, просто перенес их с Удолиным в совершенно подлинный Замок. Тем же способом, что Антон переправил сюда Воронцова прямо с сухумского пляжа.
Может, и сам Антон тут по-прежнему обретается? Если его "двойник-38" сумел до него докричаться в сталинской Москве, отчего ему не быть здесь и сейчас?
Но расслабляться не стоит.
— Должно быть, Константин Васильевич. Тут много чего было еще в прошлом году...
Формально ведь они покинули Замок примерно в июле 1920 года.
— Пошли...
Внутри все обстояло совсем не так, как раньше. Вернее, не обстояло никак. Замок, похоже, на самом деле был эвакуирован, о чем Антон тоже предупреждал.
Коридоры, зал, комнаты первых трех этажей были совершенно пусты.
Шульгин хорошо помнил планировку, помнил, где был "оружейный магазин", где библиотека, где спортивный зал с тренажерами и сауной.
Сейчас все выглядело так, будто строители сдали помещение "под ключ" лет двадцать назад, а хозяева так и не въехали, и теперь Замок медленно приходил в запустение и медленно начинал разрушаться.
Однако надежды Сашка не оставлял. Он знал за собой способность к визуализации, поэтому упорно шел вперед, со всем старанием представляя место, в котором хотел очутиться.
— Сколько можно тут бродить, господин Вергилий? — брюзгливо ныл профессор, поначалу воодушевленный грядущим угощением, а теперь все больше впадающий в уныние. Он с трудом поспевал за целеустремленно преодолевающим лестницы и галереи спутником. — Ясно же, тут совершенно пусто. Пойдемте обратно, на солнышке погреемся, подумаем, как обратно вернуться...
— Сейчас, сейчас... — Шульгин зажмурился, напрягся не только умственно, но и физически, совсем как тогда, в попытке открыть дверь в межвременную квартиру в Столешниковом переулке. Толкнул высокую, с дугообразными медными ручками двойную дверь, остекленную оранжевыми рифлеными стеклами.
И по восторженно-удивленному вскрику Удолина, еще не открыв глаз, понял, что опять у него все получилось.
Уютный, всего на четыре столика бар. Стены обиты стеганной квадратами шоколадной кожей, ею же обтянута стойка, витрины полны бутылками и банками, за дверкой темного стекла должна помещаться камера мгновенной доставки закусок.
Он нередко посиживал здесь с Новиковым или Левашовым за кружкой доброго мюнхенского пива или бокалом бургундского.
Значит, Замок на самом деле его вспомнил и отозвался на призыв-мольбу.
И это скорее всего тоже не Ловушка. В противном случае все было бы совсем как раньше, и даже дамы их встречали бы на крыльце приветственными кликами.
Удолин торопливо шарил по полкам, очарованный ассортиментом и качеством выданной ему на поток и разграбление коллекции. Столько всего он не видел даже в магазине Елисеева в счастливые довоенные времена.
— Ну ладно, вы тут развлекайтесь пока, а еще кое-куда схожу...
— Идите, идите, я не тороплюсь. Как я понимаю, моя задача выполнена, вы попали куда хотели...
Шульгин поднялся в коридор, где раньше помещался кабинет Антона. В свою комнату ему отчего-то наведаться не захотелось. Из суеверия, или интуиция не велела. Вошел, осмотрелся.
Обстановка скудная, аскетическая. Стол, несколько стульев, терминал компьютера нечеловеческой конструкции.
Он сел на жесткий вертящийся офисный стул. Осмотрел встроенную в нижний край наклонной столешницы клавиатуру. Раньше не приходилось.
Почти нормальная, только символы чуждые. Вот эта кнопка, судя по всему (по чему по всему?), наверное, означает "Пуск".
Не в силах понять, зачем он это делает, Сашка протянул руку и плавно утопил кнопку.
...Ему показалось, что он оказался за рулем гоночного автомобиля, на двухсоткилометровой скорости несущегося по ночному серпантину улиц города, похожего на Монте-Карло.
Гул, свист, перегрузки, вдавливающие тело то в один, то в другой борт кабины, бьющие по глазам вспышки фар встречных машин, светофоры, дорожные знаки, стенды с указующими надписями, половодье световой рекламы.
И на все хватает внимания и реакции — вертеть тугой дрожащий руль, схватывать смысл надписей, замечать даже отдельных зрителей-болельщиков на тротуарах и переходных мостиках, машущих руками, что-то одобрительно кричащих...
Так вспоминалось потом, на самом же деле происходило нечто совершенно другое, просто требующее от организма аналогичных реакций в условиях смертельного риска и потока недифференцированной, глушащей мозг информации.
Но это тоже не было пока Ловушкой. Просто осмысление сюжета по аналогии.
За пять или шесть гоночных кругов он успел считать и усвоить все, что выдал ему терминал Узла. Да, теперь он знал точно, Замок — это и есть Узел Сети, точнее, только один из его эффекторов, управляющих физикой, метрикой, бог знает еще чем в нашем секторе Галактики.
Нашел в себе силы протянуть руку, попасть пальцем в кнопку "Выход".
Откинулся на спинку, жалея, что не прихватил из бара что-нибудь выпить и закурить.
Вот сейчас он обошел Ловушку. Она была замаскирована соблазном непременно продолжить сеанс.
Еще немного, и ему стала бы понятна азбука, использованная изготовителем клавиатуры. А за ней и вся система интерфейса терминала.
Ведь в чем смысл Узла — расшифровав его код, он получал полную власть над целым Сектором Сети, включающим весь сноп использованных в этой партии Игры реальностей.
Стал бы сразу равен Игрокам. Точнее, тому из них, кто создал Замок, приставил к нему в качестве домоправителя Антона, поручил или позволил форзейлю ввести в игру Воронцова. Может быть, еще не подозревая, к чему это приведет...
А вот сейчас Шульгину как бы предложили сыграть на равных в преферанс с партнерами неизвестной силы и с заранее не обозначенными ставками.
Ему намекнули, что иногда он сможет даже знать прикуп.
Но как-то очень вовремя вспомнилась история, давным-давно случившаяся со старшим братом Новикова, которую он любил рассказывать "молодым" в назидание и поучение.
Генрих, выпускник престижного Электромеханического института инженеров транспорта, возвращался с практики в Новосибирске в купе спального вагона, и очень приличные попутчики, один даже в мундире штатского генерала железнодорожной службы, предложили будущему коллеге скоротать время до Москвы за преферансом.
Он легкомысленно согласился, и трое суток пролетели мигом. Играли классику, на час-другой забываясь кратким сном, и снова продолжали пульку. Из ресторана проводник регулярно подносил выпивку и закуску.
Уже проехали Александров, когда пришла пора подсчета.
Одобрительно похлопав студента по плечу и позавидовав его удаче, попутчики начали выкладывать на столик пачки больших, как портянки, сталинских еще двадцатипятирублевок и сотен.
Только тогда он узнал, что игра шла по десятке вист. А он не понял, думал — по десять копеек.
Выигрыш составил почти двадцать восемь тысяч. Его стипендия за 10 лет или будущий двухлетний оклад инженера.
Глупо улыбаясь, он пытался отказаться, но генерал на него даже прикрикнул. Тут же написал на листе из именного блокнота справку, подтверждающую факт выигрыша, витиевато расписался, вызвал начальника поезда (как тогда назывался бригадир) и заверил документ поездной печатью.
С "левыми" деньгами в те времена было строго. Не зря герой популярного в пятидесятые годы фильма признавался: "Дома я курю "Тройку", а на работе вынужден курить "Байкал". И все время боюсь перепутать".
— А если бы я проиграл? — спросил Генрих, заталкивая свалившееся богатство в фибровый чемоданчик.
Партнеры дружно пожали плечами...
Этого урока брату Новикова хватило на всю жизнь. С незнакомыми он больше не играл никогда.
Вот так и тут...
Сашке хватило и того, что он уже узнал.
В частности, как хоть прямо сейчас попасть на палубу "Призрака". Антон ведь тоже свободно отправил Воронцова в сорок первый год, куда до этого аггры перебросили Андрея с Берестиным. Дмитрий пошел, забрал оттуда друзей и вернулся.
И здесь же форзейль смоделировал для Воронцова давно потерявшуюся в море житейском подругу. Наталью Андреевну.
А не стать ли ему Антоном? Мысль была настолько явно наведенная, что Шульгин засмеялся. Радуясь, что сохраняет полный самоконтроль и трезвость мысли.
Нужен способ проверить, действительно ли он находится в том самом Замке, а не подвергается массированному гипновнушению, а то и вправду пребывает уже в капкане Ловушки Сознания?
Есть такой, хотя и выглядит он достаточно парадоксально. А что сейчас вообще не является парадоксом?
Сашка вспомнил некогда любимый, зачитанный в давние годы до дыр роман Эренбурга "Хулио Хуренито".
Там Великий Провокатор учит героя, жаждущего понять, что есть реальность.
"Возьмите трубку, набейте добрым "Капоралем" и курите. Это — единственная реальность".
Отчего бы не воспользоваться советом?
Вот только в карманах брюк и рубашки нет ни трубки, ни сигарет. Собираясь "в путь", он повесил свой пиджак на спинку стула в комнате профессора...
Но тут же ему пришло в голову, что незадолго до окончательного ухода из Замка на "Валгалле" во врангелевский Крым они с Андреем сидели в этом кабинете, разговаривали, у Шульгина кончились сигареты, и тогда Антон достал из ящика стола коробку сигар и угостил их.
Сашка выдвинул левый верхний ящик.
Вот она, коробка, большая, деревянная. Сигары "Ля Корона". Длинные, идеально скрученные, душистые. Под крышкой не хватает ровно двух.
Он вернулся к компьютеру. Раскурил третью "ин леге артис" [По законам искусства (лат.)], снова убедился, что и вкус, и запах, и собственные ощущения — все подлинное. Возможно, Хуренито был прав, как всякий пророк.
— "Зачем вам это нужно? — спросил он вслух, как если бы собеседник находился напротив. И получил ответ. Из затянутого серой сеточкой динамика на терминале.
— Скорее всего — ни для чего. В рациональном смысле Но мне жаль бросать все это просто так. Мы уходим, вы остаетесь, зачем же пропадать добру? Возможно, вы сумеете им правильно воспользоваться, доиграете нашу Игру за нас...
Голос был приятный, бархатистых оттенков, ближе к баритону, чем к тенору. Русским языком владел великолепно. Да и чего странного? Скорее всего Игрок вообще не говорил, просто доводил до рецепторов Шульгина необходимую информацию, а тот уже сам декодировал ее в наиболее подходящей форме.
— И с кем же нам придется играть? Вы уходите, форзейли и аггры уже ушли, за малым исключением.
— Да с кем хотите. Можете друг с другом. Но скорее всего — с природой, историей, тем, что вы называете ноосферой. Созданные нами реальности объективны. Они живут теперь по собственным законам. А вы все время пытаетесь их нарушить. Вот и поиграйте — кто кого...
Голос звучал даже несколько игриво. Или — с почти неуловимой издевкой. Как неизвестный человек, позвонивший в два часа ночи по телефону и затеявший странный, интригующий, тревожащий, пугающий разговор.
— А если я, мы — не захотим?
— Я же сказал — это ваше дело. Дорогу в Замок ты теперь знаешь. Живи, будто его не существует, или поселяйся здесь. С этого момента здесь все станет точно так, как было в первый раз... А мы когда-нибудь, через сто ваших лет или через тысячу, вернемся и посмотрим, как вы распорядились...
— Подожди немного, не уходи, — Сашке показалось, что собеседник собирается "бросить трубку".
— Жду...
— Ответь, а вы-то почему уходите? И в чем вообще смысл вашей Игры?
— Совершенно в том же, что и ваших. Люди, когда у них есть соответствующие возможности и им нечем заняться, играют в домино, преферанс, гольф, рулетку простую и "русскую", устраивают гладиаторские бои. Конкретные правила несущественны. Иногда испытывают судьбу, иногда — собственное умение. Часто — то и другое сразу. Уходим же мы потому... Вот играешь ты с другом в шахматы. Появляется ребенок и начинает вмешиваться, задавать вопросы, подсказывать, хватать с доски фигуры. Ты бы встал и ушел?
— А... Почему бы не?..
Игрок не дал ему договорить. Может быть, чтобы не позволить сказать неприличную глупость.
— Но это же ребенок! Может быть, со временем из него вырастет новый Капабланка или Алехин. Но если даже и нет... — Прозвучало это укоризненно-увещевающе.
Мысль была понятна, и даже нравственная позиция говорящего.
Только неувязочка получалась...
— Если все так... Как же вы позволяете людям воевать, убивать миллионы себе подобных? И нам тоже позволяете... В голосе Игрока послышалась досада.
— Тебе нужно объяснять, в чем разница между ребенком у доски и шахматной фигуркой на ней?
Шульгин глубоко затянулся сигарным дымом, чего ни по каким канонам делать не полагалось.
— Спасибо, не надо, — давясь кашлем, ответил он.
— Это хорошо. Мы почти договорились. Последнее — если хочешь найти своего друга, отправляйся прямо сейчас. Не возвращаясь на Землю. Как вернуться "оттуда" — догадаешься сам.
— Хорошо, хорошо, я понял. Только зачем Андрей там, и что нам нужно сделать в будущем? Хоть намекни, что это за реальность, какое у нас к ней отношение?
Шульгин отчаянно старался заставить своего собеседника сказать что-то конкретное или — вынудить его проговориться. Отправляться в неведомую реальность, не зная, что там делать, как себя вести, с сомнительными шансами на возвращение не очень хотелось.
Изобразить благородство, сочувствие, трогательную заботу о "меньших братьях" могущественному Игроку, который не отвечает ни за что ни перед кем, — раз плюнуть. Вполне возможно, что все совсем наоборот. Выкинули из реальности Новикова, сейчас предлагают добровольно уйти туда же ему...
Вовремя сбежав с яхты, Сашка спутал им карты, вот они и исправляют сейчас свой промах.
— И это — ваше дело. Сами во всем разберитесь, поймите условия и правила. Времени и возможностей у вас достаточно. Играйте, парни, играйте. Нет ничего увлекательнее хорошей игры с сильным партнером...
Сашке показалось, что он услышал звук опускаемой на рычаги трубки и короткий гудок отбоя.
Почему и нет? Он ведь сам придумал себе такой образ связи с Игроком.
...Удолина он нашел там же, где и оставил. Несмотря на то, что профессор успел отдать должное даровому угощению, ему хватило благоразумия не вообразить себя отважным исследователем, самостоятельно отправившись на поиски нового знания.
— Все, Константин Васильевич, нам пора покинуть этот гостеприимный уголок. Срочно возвращаемся домой. Потом придем сюда еще, после соответствующей подготовки. Чувствую, ждет нас тут много неожиданного и интересного...
— Готов. Полностью доверяюсь вам. Никогда не думал, что в "тонком мире" бывает и такое. Впрочем, отчего же? Мы все в плену стереотипов. Если сталкиваешься с потусторонним, то обязательно ждешь этакого... — Он изобразил в воздухе причудливую фигуру левой рукой, поскольку правой продолжал цепко удерживать полупустую круглую бутылку драгоценного "Арманьяка". — Демонов, чертей с рогами и хвостами, на худой конец, алмазную гору, у подножия которой восседает Будда Шакьямуни. А то, что равновероятен и такой на первый взгляд приземленный вариант...
Как всегда, после пятой примерно рюмки профессора несло, и его философские построения раз от разу становились все неожиданнее и оригинальнее.
Но тут же мысль его сделала неожиданный скачок.
— Вот как вы думаете, милейший Александр Иванович, что, если исключительно в виде научного эксперимента захватить отсюда пару бутылочек этого нектара, настоянного на амброзии? Удастся ли пронести его через грань миров, или же он растает в волнах эфира?
— Ну и проверьте, — с усмешкой сказал Шульгин. Побуждения Удолина были ему понятны. А ведь может и получиться, раньше они свободно перемещали материальные предметы отсюда на Землю и обратно.
В карманах профессорского сюртука поместилось всего четыре бутылки. Он с сожалением окинул напоследок почти не поредевшие ряды алкогольной рати и, вздохнув, последовал за Шульгиным.
Когда Удолин, подобно индийскому факиру, растворился в воздухе на том самом месте, где они высадились (Шульгин предположил, что это может иметь значение, а то вдруг в Стамбуле профессор возникнет не в своем гостиничном номере, а на уровне третьего этажа над Токатлианом), Сашка с сожалением подумал, что не скоро узнает, чем завершился эксперимент.
И шагнул вперед, твердо рассчитывая оказаться там, где нужно, и в нужное время.
