ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
... Теперь, наконец, можно позвонить и Майе. В свете последней полученной информации к ней у Вадима тоже возникли кое-какие вопросы. Ответы на которые, под контролем нового прибора, будут очень к месту.
Кстати, неплохо бы ему название придумать, конкретное и непонятное для посторонних.
Пока он ехал до дома Майи на трамвае, сумел сделать и это.
"Вериметр" — совсем неплохо. От латинского "веритас" — истина. Когда и если набор контролируемых параметров расширится, можно будет еще что-нибудь придумать. А может быть, лучше "верископ"?
Ляхову показалось, что Майя удивлена его звонком и просьбой о встрече.
Как будто бы она о нем совсем забыла за минувшие сутки или, наоборот, предположила, что это он о ней забыл. Узнав, к примеру, чем он занимался в поселке после ее отъезда.
При расставании на даче она, как Вадиму показалось, не расстроилась тем, что он не уехал вместе с ней, но что чувствовала на самом деле?
Самое забавное, что он и в себе не мог разобраться. Еще позавчера все было более-менее ясно.
Перспективы в своих отношениях с девушкой он видел, вопрос заключался лишь в том, будет ли это неопределенной продолжительности взаимоприятная связь без ненужных проблем или нечто более серьезное, с чувствами, терзаниями, последующим мучительным разрывом, или же стандартным сказочным "хеппи-эндом".
Появление Елены в виде дополнительного фактора, усложняло вопрос как минимум вчетверо, а пожалуй, и больше, поскольку та же дилемма возникала и в отношениях с ней, да вдобавок можно придумать N вариантов "треугольника", если ему суждено образоваться.
Мусульманам в этом смысле живется проще. Женись на обеих, и все дела. Тем более что и развод там проблемой не является.
Неизвестно, что после его звонка думала Майя, но встретила она его радушно. Правда, привыкнув подмечать в ее поведении малейшие штрихи, поскольку каждый из них мог оказаться знаковым, он задумался, что может означать ее нынешний наряд.
Она оделась, как примерная девушка-студентка из хорошей семьи. Узкая юбка из черно-синей шотландки, чуть ниже колен, с небольшими разрезами по бокам, исключительно в смысле удобства ходьбы, ни для чего иного. Черный обтягивающий свитерок с высоким воротником, короткий синий жакет. Туфли на низких каблучках, гладкая прическа.
Воплощение скромности и ориентированности на успех в чем угодно, кроме любовного фронта. И выглядит, соответственно, лет на пять моложе, чем в день их знакомства.
Впрочем, это еще как посмотреть. Грамотно подведенные глазки с их выражением никуда ведь не спрячешь.
Так что эффект получался как бы даже и обратный чересчур явно предлагаемому.
Одним словом, одинаково правильными могут быть оба заключения — она дает ему понять, что ни о каких интимных отношениях отныне (или только сегодня?) не может быть и речи, или же просто проверяет, в каком облике она производит на Вадима большее впечатление.
Была женщина-вамп, была легкомысленная, ни о чем, кроме секса, не думающая девушка без комплексов, отчаянная спортсменка-лыжница высокого класса. Теперь, значит, привлекательная, но скромная девочка-интеллектуалочка.
Самое смешное, она нравилась ему во всех видах.
Но оказалось, что Ляхов ошибся. Сегодняшний камуфляж предназначался вовсе не для него.
В квартире находился еще один мужчина, отец Майи, тот самый высокопоставленный чиновник, о котором говорил Салтыков.
Василий Кириллович произвел на Вадима приятное впечатление. Сразу видно, что человек он серьезный, обстоятельный, наделенный в то же время своеобразным чувством юмора.
После того как Майя представила их друг другу, Вадиму пришлось выслушать сдержанные комплименты по поводу высокого чина и наград, достигнутых в столь молодые годы. И тут же Бельский-старший произнес несколько странно прозвучавшую фразу: "Благородный муж, обладающий храбростью, но лишенный справедливости, творит смуту".
В ответ на недоуменно приподнятую бровь Ляхова пояснил:
— Это один из афоризмов Конфуция.
Вадим хотел спросить, ну и что из того, что Конфуция, а к текущему моменту это как относится, однако предпочел сделать вид, что вполне удовлетворен. Конфуций, ясное дело. Но о чем следует говорить дальше и как себя держать, он пока не сориентировался.
Василий Кириллович молчал тоже.
Выручила Ляхова Майя.
— Помоги мне, — попросила она, — папа так неожиданно зашел, а тут вдруг и ты... А прислугу я уже отпустила. Принесем с кухни, что найдется.
Перебирая наличные запасы холодильников, Майя сообщила, что отец — человек своеобразный, любит выражаться витиевато, а на Конфуции у него вообще пунктик, он знает наизусть все его афоризмы и нередко произносит вслух то, что первым приходит в голову.
— Это у него вроде как своеобразное гадание получается...
— Ну и при чем здесь смута?
— Мне-то откуда знать, сам у него и спросишь, как сие истолковать. Лучше расскажи, как отдыхал без меня. Сегодня вернулся? Все нормально?
— Вроде так... — Положение у него было неловкое. И про Елену говорить не хотелось, и умолчать нельзя. Майя же там постоянно живет, кто-то из ее знакомых вполне мог увидеть и при случае передать, да те же и охранники доложат, что гость последнюю ночь "дома" не появлялся.
— Встретил в лесу знакомых, вечерок с ними провели, как водится.
— Ну и хорошо, а я все переживала, что бросила тебя одного...
Даже без помощи прислуги они с Майей собрали вполне приличный стол, нечто среднее между английским файф-о-клоком и ранним ужином в русском стиле, и с полчаса беседовали о том о сем. Вадим чувствовал себя глуповато. Наверняка за этим столом один из них выглядел лишним. Если только Майя не устроила ему негласные смотрины.
Вот, мол, папа, такой у меня приятель завелся, и ежели будет на то ваше благословение...
Думая таким образом, он совсем забыл, что в кармане у него лежит волшебный прибор. Но если его включить сейчас, какую истину тот способен выявить? Усредненный эмоциональный фон папы и дочки? Надо подождать момента, когда кто-то из них выйдет, хотя бы в туалет.
Вскоре такая возможность представилась. Они с Майей остались вдвоем, и он тут же щелкнул в кармане выключателем. Через три минуты ответ будет получен. Но о чем? Надо еще задать какие-то вопросы и получить на них ответы.
— Ты так и не сказала, почему так внезапно уехала. Пригласила в гости, и вдруг... Может, ты вправду обиделась. Но я же все объяснил... — Вадим старался говорить виноватым тоном.
— Обиделась? Ну, наверное, совсем чуть-чуть. Не настолько, чтобы сорваться и убежать. Это дело очень личное было и крайне неотложное. Но к тебе — никакого отношения. Я как-нибудь расскажу, но сейчас не могу. А вот ты со мной не поехал явно назло мне, ведь так? Я бы свои дела сделала, и мы бы здесь нашли чем развлечься..
— Ладно, считаем, оба оказались не правы. Исправимся. Согласна?
Она кивнула. По-прежнему не выходя из образа.
— А родитель твой кто? Интересно. И в какой роли он здесь пребывает? Проверяет, с кем скромная доченька встречается на снятой для успехов в науках квартирке?
— А ты язва, Вадим Петрович. Вредная, сибирская... Случайно он зашел, минутка свободная выдалась, и зашел. Хотели посидеть тихо, по-семейному. И вдруг ты звонишь. Я в растерянности, то ли отца выгонять, то ли тебе отказывать. А сама чувствую, ты тоже, как горячий утюг, плюнь — зашипит. Дилемма, однако. Тут папаша и говорит, ничего, пусть приходит. Заодно и познакомимся, а то я даже и понятия не имею, с какого типа мужчинами ты встречаешься. Ну, я и пригласила...
— Правильно сделала. Мне тоже интересно. Но все же, кто он у тебя по профессии и образованию? Хоть знать буду, в каком ключе реагировать.
— Он — по прокурорской части. Как это сказать, осуществляет общий надзор в рамках существующего законодательства.
— Понятно, династия у вас как бы...
— Само собой. Всегда легче идти по стопам...
Тут в комнату вошел отец.
— Ну, что, Вадим Петрович, выпьем?
— Папа... — предостерегающе сказала Майя.
— Что — папа? Желаю выпить с приятным мне молодым человеком и выпью. Какие мои годы. Будто совершенно вчера мы с друзьями сидели с обеда и до следующего обеда, совершенно запросто. Да ты и сама это помнишь. А я себя и сейчас не хуже чувствую. Так что не мешай офицерской беседе, или присоединяйся, или пойди на кухню и поставь чайник.
Слова были сказаны безупречно к месту, только вот Василий Кириллович не очень выглядел созревшим для произнесения именно их. Хотя, конечно, Ляхов неоднократно имел удовольствие общаться с людьми, которые умели пить, оставаясь внешне трезвыми до последнего, а потом сразу или отрубались и засыпали на ковре посреди комнаты, или срывались в белую горячку.
Этот, по типажу, не должен.
Хорошо все-таки, что не знает никто о его подлинном образовании, а также и о специализациях, пройденных в свое время.
Ну, подыграем.
— Правда, Майя Васильевна, отец ваш наверняка сам знает, что сейчас нужно. Я же, разумеется, не могу не поддержать.
Майя, похоже, глянула на него уничтожающе.
— Ладно, чай я поставлю... — Но звучало это, как обещание подать при случае бокал цикуты.
— Молодец, полковник, уважаю, — сообщил Бельский-старший. — С ними, с бабами, вроде моей дочурки, только так. Не сдашь позиции, все у тебя получится.
Вадим не помнил, чтобы они переходили на "ты", но не возражал. Отчего бы и нет.
Выпили.
— Извините, я сейчас, — изобразил неотложную нужду Ляхов. Тем более что она и вправду назрела.
В окружении золотых с зеленью изразцов и зеркал на стенах и потолке, в атмосфере густых запахов экзотических дезодорантов и специй для умягчения воды он присел на край овальной фарфоровой ванны и достал из кармана "верископ".
Машинка показывала интересное.
То есть симпатию к нему Майя испытывала серьезную, за середину шкалы прибора.
Умна она была, как и ожидал Ляхов, приблизительно на одном с ним уровне. Жаль только, не выяснил он у Максима, по какой именно методологии рассчитывается здесь коэффициент интеллекта, а это деталь существенная.
Искренность девушки оставляла желать лучшего, но и до полной лживости она не дотягивала. Так, колебалась стрелка на грани зеленой и красной шкалы. Половину сказанного ей можно смело считать не соответствующим действительности, только неизвестно, какую именно половину.
А вот насчет сексуального влечения Ляхов счел себя даже и обиженным. Поначалу. Увидев чистый ноль. То есть совершенно не интересовал он в данный момент Майю как мужчина.
Удивительно, как его это вдруг задело.
Пока он не вспомнил о позапрошлом вечере. Скажи еще спасибо, что нормальной человеческой симпатии она к тебе не утратила.
Если же сопоставить все четыре параметра, то можно представить вот что — относится Майя к нему хорошо, но пригласила его к себе не из сентиментальных, а каких-то других соображений.
Возможно, связанных с появлением здесь ее отца.
Что-то многовато людей начало интересоваться Вадимом Ляховым после Нового года.
... Он все ждал, когда же пустопорожний разговор с Бельским либо закончится, либо свернет на серьезные рельсы. И дождался.
— А если не секрет, в каких вы, Вадим Петрович, отношениях с Великим князем находитесь? — снова на "вы" обратился к нему Бельский.
— Да в каких же я могу находиться при такой разнице в положении? — искренне удивился Ляхов. — Удостоился десятиминутной аудиенции при получении креста, вот и все отношения.
— Однако подавляющее большинство наших сограждан и этим похвастаться не могут...
— Значит, фарт у меня такой, — ответил Вадим, подумав, что самое время снова включать "верископ".
— Сами вы как считаете, чем вызваны великокняжеские милости?
— Ей-богу, никак не считаю. Слишком я далек от двора, чтобы ориентироваться в психологии столь высоких особ... Возможно, просто каприз? Захотелось лично посмотреть на "свежего кавалера"...
— И это возможно, только вряд ли. Не тот человек Олег Константинович, чтобы праздно любопытствовать. Вы сами-то кто по убеждениям, монархист?
Вопрос оказался неожиданным.
— Монархист? Вряд ли. По крайней мере — в том смысле, который вы, наверное, вкладываете. Нет, за немедленную реставрацию я не выступаю. Я скорее определил бы себя как беспартийного умеренного националиста. В том смысле, что интересы русского народа для меня важнее любых принципов и идеологий.
— Насколько важнее и что это вообще такое — интересы народа?
Забавный у них затевался разговор, и странным образом он перекликался с подобными же беседами с товарищами по академии и по кружку "Пересвет". Только вот каким краем касаются эти проблемы господина Бельского? И его прокурорской должности. Для обострения ситуации он так и спросил.
— Вы же умный человек, Вадим Петрович, и должны понимать, что отнюдь не ради праздной болтовни я хотел с вами встретиться. Извините, что экспромтом, но так уж вышло. Только пообещайте мне, что до определенного момента этот разговор останется между нами.
— Если он касается лично меня...
— Если не только, то тоже. Занимаемая мною должность дает мне право требовать от собеседников подписки о неразглашении. Вас же я только прошу, ибо не хочу, чтобы вы воспринимали наше непринужденное общение как допрос.
— И какова же ваша должность?
Бельский протянул ему сафьяновую книжечку.
Прокурор по особому надзору
Государственной Прокуратуры Государства Российского.
Начальник специального присутствия по городу Москве.
— И что это значит? Ей-богу, не силен в бюрократических тонкостях.
— Это значит, что я осуществляю всеобъемлющий контроль государства на подведомственной Местоблюстительству территории. Это понятно?
— Думаю, да. И по какой же причине я попал в подозреваемые?
— Подозреваемым вы не являетесь. Вы являетесь человеком, который лично мне нравится и с помощью которого я надеюсь прояснить некоторые весьма неприятные моменты. Происходящие на вверенной моему попечению местности.
— Ну, давайте прояснять...
Бельский для начала предпочел рассказать Ляхову о смысле и полномочиях свой должности.
Именно потому, что государство Российское с самого двадцатого года сформировалось как слабое, в смысле конструкции власти парламентского типа, с перманентной министерской чехардой, то и дело возникающими думскими коалициями, его временщиков-руководителей вот уже полвека не оставляет идефикс, что в любой момент, стоит князю этого пожелать, Госдума и правительство могут быть разогнаны силами нескольких верных Местоблюстителю батальонов. И установлена монархия самодержавного типа, президентская диктатура и все, что заблагорассудится.
То, что ничего подобного до сих пор не происходило, ситуации не меняет. Теоретически это возможно, потому и существует Особый департамент прокуратуры, единственной целью которого и является наблюдение за обстановкой в Москве и на прилегающих территориях.
На вопрос Ляхова, ранее заданный и барону Ферзену, на что же тогда контрразведка, армия, Министерство внутренних дел и всевозможные думские комитеты по вопросам безопасности, поддержания конституционного порядка и прочие, Бельский ответил, что они в той же мере подвержены конъюнктуре и игре политических сил, что и правительство, и сама Дума.
— А вот департамент не подвержен. Ибо строится на принципах внепартийности и несменяемости. Генеральный директор назначается квалифицированным большинством Думы и остается на своем посту до выхода на пенсию или безвременной кончины. Руководит деятельностью Коллегии и территориальных управлений, единолично производит назначения и увольнения, имеет право непосредственного доклада премьер-министру и председателю Думы.
— Интересно. Я об этом даже и не слышал.
— Так и задумано. В конституции есть об этом пара строчек, и достаточно. Для прессы и депутатов наша деятельность интереса не представляет по причине ее крайней рутинности и принципиального отсутствия сенсаций. Если даже в поведении подведомственных Местоблюстителю структур и случаются какие-то нарушения сфер компетенции, это решается путем конфиденциальных переговоров.
— Разумно, — согласился Вадим. — А сейчас что-нибудь изменилось?
— Увы, да. Постоянное ухудшение экономического положения России и резко обострившееся международное положение вызывают кое у кого весьма опасные мысли. Вы историю хорошо знаете?
— Теперь уже неплохо. У нас в академии сейчас читают одновременно целых пять курсов разных историй: всеобщую, историю России, историю войн и военного искусства, историю политических учений и историю дипломатии. По сотне и более страниц ежедневно приходится осваивать...
— Тогда вы представляете, чем может угрожать судьбам страны политический экстремизм и надежда одним махом разрешить копящиеся десятилетиями проблемы. Вспомните события 1918 года. Безответственное поведение тогдашних "прогрессивных" думских фракций, разрушительная деятельность большевиков на фронте и в тылу, наложившиеся на Гельсингфорсско-Кронштадтский мятеж, привели к почти двухлетней кровавой смуте.
Надо же, как синхронно мыслят и прокурор, и его новые друзья. Выходит, такова действительно объективная ситуация, разница лишь в подходах к способу ее разрешения. И, значит, его решение затеять собственную игру весьма своевременно?
— Вашу мысль я понял. Но сразу возникают два вопроса — неужели вы убеждены, что обстановка в стране действительно предреволюционная, и — какое касательство ко всему этому имею лично я?
Бельский объяснил. Ситуация не то чтобы предреволюционная, но в любой момент может стать таковой, причем речь не идет о революции в буквальном смысле этого слова. Просто некие горячие головы увлечены ложной идеей о том, что переход всей полноты власти в руки Великого князя и создание при нем правительства национального спасения позволят вывести Россию из кризиса, а главное, найдет широкую поддержку масс.
— И вы считаете, что "горячие головы" обладают уже сейчас такой возможностью?
— Неважно, что думаю я и какова обстановка на самом деле, важно, что есть люди, вполне способные такую попытку предпринять.
— Я вас понял. Но повторяю вопрос — при чем здесь я? Вы обвиняете меня в участии в этом заговоре?
Бельский протестующе поднял руки,
— В том-то и дело, что нет. Почему я, собственно, к вам и обратился. Поймите мое положение. Знаете, что такое "цугцванг"? Я вижу, может быть, лучше всех прочих, что почти не осталось ходов, которые бы не ухудшали позицию. Любая попытка противодействия тому, что вы называете "заговором", а я бы назвал скорее "латентным кризисом российской государственности", как раз и может его спровоцировать. Непринятие властью решительных и жестких мер выглядит как ее слабость и даже попустительство, попытка "поставить заговорщиков на место" или как-то ограничить прерогативы князя — резкую ответную реакцию. То и другое чревато катастрофическими последствиями. Вы ведь вхожи в "кружок" генерала Агеева?
— Да, раза три я там бывал, играл в карты, выпивал понемногу. Но это и все. А вы считаете, что это не просто клуб по интересам?
Бельский как бы задумался. Впрочем, о чем думать? Фамилия названа, и этого уже достаточно.
Ляхов решил перехватить инициативу.
— По-прежнему совершенно не понимаю, о чем мы разговор ведем. Как бы там ни было, я появился в Москве всего два месяца назад. Не знаю здесь никого, кроме нескольких однокурсников да вот вашей дочери. Это и весь мой круг общения. Какой из меня заговорщик?
— Ну, ваши слова еще не довод. Человек вы не простой. Отчего-то именно сейчас вас сюда направили. Чем вы занимались до Москвы, установить не удалось. Вдруг вы как раз то самое недостающее звено...
— Тогда уж скажите еще резче — детонатор. Неизвестный человек с неизвестными полномочиями, способный сыграть роль Бонапарта. Так?
— Что вы, что вы! Ничего подобного я в виду не имел. Все совершенно наоборот. Именно потому, что я считаю вас человеком, способным сыграть определенную роль в происходящих и могущих произойти событиях, я и прошу вашего честного слова. Его мне будет достаточно — лично вы не входите в руководство заговора или в его боевое ядро?
Вот как раз при такой постановке вопроса дать честное слово для Вадима не составило никакого труда. Тем более, что это полностью соответствовало его собственным планам.
То ли роли у них так были расписаны, то ли Майя решила проявить инициативу по собственному разумению, но она вдруг громко позвала Вадима из кухни.
— Извините, Василий Кириллович. Вы позволите отлучиться? Очевидно, я зачем-то потребовался. Заодно и слова ваши обдумаю.
— Идите-идите. Мы ведь никуда не торопимся.
— Ты с отцом не спорь, — выговаривала Ляхову Майя, поручив ему заваривание кофе по-турецки, в коем искусстве Вадим не знал себе равных. Отчего-то у здешних жителей, при использовании того же исходного продукта и тех же бронзовых турок и песка на противне, получался приличный, но ничем не примечательный напиток, а у него — шедевр.
— Он хороший человек, но видишь же, выпил и говорит не совсем то, что следует. Это у него как бы идефикс, всюду выискивать заговоры и заговорщиков. Наверное, после работы в Китае осталось. Поэтому все, что он говорит, умножай на три и дели на шестнадцать.
— По-моему, как раз совсем то, — отвечал Ляхов, изображая адекватно нетрезвого человека. Выходило это совершенно свободно. Слегка заплетающийся язык, не вовремя появляющаяся на лице улыбка, вот и достаточно. — Чем больше мы с ним говорим, тем больше я склоняюсь к его мнению.
По дороге из комнаты на кухню Ляхов успел взглянуть на показания "верископа", настроенного на Бельского.
Обострять ситуацию так обострять.
— Ты меня слегка недооцениваешь, а на самом деле я не так глуп, как кажусь со стороны...
Увидел протестующий жест Майи.
— Нет, все нормально, я знаю, что говорю. Так вот, пока мы, так сказать, беседовали, я тщательно изучал психотип твоего родителя. Знаешь, он ухитрился быть со мной настолько откровенным, насколько это вообще возможно. Покривил душой он всего процентов на пятнадцать от абсолютной истины, а это находится почти в пределах статистической погрешности. И в то, что он желает со мной сотрудничать на долговременной основе, а не использовать как банального информатора, а то и провокатора, тоже можно верить.
Хотя тебе он поручил поближе со мной познакомиться в чисто оперативных целях, это понятно, но с тех пор ты несколько вышла за рамки задания, тоже очевидно, — и добавил еще кое-какие детали, почти наугад, но основываясь на элементарной логике, показаниях прибора и собственном "провидческом даре". — Ну а общий коэффициент интеллекта у него где-то 120-130 по шкале Айзенка, у тебя моментами даже выше. Короче, в этих условиях я согласен с вами общаться и дальше...
Майя натуральным образом обалдела,
— Ты с ним впервые сегодня увиделся?
— Ну да.
— И раньше не знал, что я — его дочь? Справок не наводил, досье не изучал?
— Клянусь! Да и как бы?..
Майя наморщила лоб.
— Нет, тут все сходится. Если мы с ним о тебе и говорили, то только наедине. Да и остальное... Но разве это возможно — вот так, поговорить полчаса — и все, что тебе нужно, выяснить?
— Как видишь. Твой отец интересовался, за какие заслуги меня в академию вне конкурса приняли. Может, вот за это?
— Пойдем!
Она за руку повлекла Вадима в столовую и, торопясь и нервничая, пересказала отцу, с собственными комментариями, все, что только что услышала, под снисходительно-рассеянным взглядом Ляхова, который для полного антуража продолжал отхлебывать дорогущий коньяк, которым угощали отец и дочь. Господин прокурор слегка изменился в лице.
— Это правда? — счел нужным поинтересоваться он, чтобы совсем уже не терять лица.
— О моих способностях — правда. Остальное — умозаключения в процессе анализа и синтеза информации. У меня же нет собственного разведывательного аппарата, приходится одними мозгами обходиться. Судя по вашей реакции, попал в точку. Теперь можно и по делу поговорить.
Вашу проблему я понял. Цугцванг, он и в Африке цугцванг. Однако же, если придерживаться гипотезы, что и вы, и люди княжеского окружения исходите именно из интересов величия и процветания России, а не собственных корыстных и карьерных побуждений, отчего бы вам совместно не подумать о третьем, всех устраивающем пути?
— А вы, получается, уже думаете?
— Прозвучит слегка нескромно, но да. Я имею в виду только себя лично. Я вам говорил уже, что близких друзей у меня в Москве практически нет. А отсутствие возможностей свободно обмениваться информацией весьма обостряет мысль. Как свидетельствует опыт отшельников. Вот кое до чего и додумался.
— Так поделитесь.
— Вы, как я понял, увлекаетесь древнекитайской философией. Я тоже помню высказывание: "Сказанное верно, но не вовремя — неправильно". И не уверен, что время уже пришло. Разве только в самом первом приближении.
— Ну, хотя бы.
— Попробуем. Для вас лично что первично — благо Отечества или сохранение существующего государственного устройства?
— Странный вопрос, можно сказать — некорректный. Мы ведь уже сошлись во мнении, что именно попытка насильственного изменения этого устройства способна принести неприемлемый ущерб так называемому благу. Тем более, я не совсем понимаю, что это вообще такое. Абстракция, в которую можно вложить любое содержание. Большевики тоже больше всего пеклись о "всеобщем счастье", простите за каламбур. И что?
— Я думаю, не вдаваясь в детали, что жизненный уровень каждого российского подданного не ниже среднеевропейского, развитое местное самоуправление по швейцарскому, скажем, типу и гарантированное сохранение целостности границ — вполне достаточные базовые параметры. Остальное, как говорится, приложится.
Бельский не слишком вежливо рассмеялся.
— Только что говорили как серьезные люди, и на тебе... Хочу, чтобы всем было хорошо, и только. А кто и как это сделает, какое правительство, какими методами, в какие сроки?
— Вот об этом и пойдет речь, уважаемый Василий Кириллович. Но — не сейчас. Поверьте только, что ничего лучшего придумать пока что никому не удалось. А чтобы вам не так скучно было ждать нашей следующей встречи — подумайте на досуге над такой вот задачкой.
Он протянул ему свернутый листок.
— Пока же — честь имею кланяться.
Когда он удалился, на прощание подмигнув Майе и пообещав в ближайшее время позвонить, Бельский развернул записку.
В ней значилось:
"Дано: представляется оптимальной как бы трехступенчатая конструкция власти. Первое лицо должно четко представлять свои цели, к которым ведет страну. Цели, сроки и желаемый результат. Вот все. Вопросы технологии достижения цели его волновать не должны, это дело исполнителей второго уровня. Главное, чтобы они были абсолютно преданы своему делу, умны, компетентны, встроены в систему индивидуальной и коллективной ответственности. А уже их задача — подобрать исполнителей третьего уровня, таких, которые и обеспечат достижение каждый своей непосредственной цели наилучшим образом.
Требуется выяснить, каким образом обеспечить подбор и расстановку необходимых кадров всех трех уровней, памятуя, что ошибка в ответе смерти подобна".
— Нет, твой приятель меня окончательно разочаровал. Фантазер беспочвенный и шутник неудачный... А то и провокатор.
— Ошибаетесь, папаша, ошибаетесь, — медленно сказала Майя, внимательно вчитываясь в записку. — Не тот это человек. Хотя и шутник, конечно. Удивляюсь, как это он, подобно Ферма, еще и не приписал на полях: "Задачу эту я решил, но за неимением места не смог привести здесь ее решения".
Так что давай займемся, вместе поразмышляем, чтобы к следующей встрече быть во всеоружии.
