ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Бодрости, напускного веселья и старательно демонстрируемой подчиненным уверенности в себе Ляхову хватило как раз настолько, чтобы вернуться в свои комнаты.

Происходящее с ним и вокруг него нравилось ему все меньше. Поражало какой-то тщательно выстроенной бессмысленностью. Если даже не касаться того, что было до провала в боковое время. Уже после возвращения нормальной, вытекающей из логики жизни и службы последовательности событий не выстраивалось.

Все вокруг вели себя так, будто существовали внутри пьесы абсурда. Ионеско, Беккета... Смотрел он как-то такую, в театре Корфа. "В ожидании Годо" называлась.

Так то пьеса, специально написанная, чтобы зрители почувствовали себя дураками.

А еще кинокартина вспомнилась, "Рукопись, найденная в Сарагосе". Когда они вышли из зала, подружка ему сказала: "Но таких фильмов просто не бывает..." На самом деле, не фильм, а матрешка из десятка вложенных друг в друга и вдобавок закольцованных сюжетов.

Ну, матрешка, так матрешка.

Вадим уселся в кресло перед открытой балконной дверью, водрузил на журнальный столик кружку кофе с ромом, неторопливо размял папиросу.

Может быть, то, что привиделось ему во время ночной вахты на "Сердитом", имеет, в пику происходящему наяву, свой рациональный смысл?

Значит, как оно было прошлый раз?

...Пока Вадим вел свой катер через Средиземное. Эгейское, Мраморное и Черное моря, Дарданеллы Босфор вплоть до устья Днепра, спать ему почти не приходилось. Он был единственным на борту штурманом, доверить самостоятельное несение ходовой вахты не мог даже и Тарханову.

Есть в судоводительстве какая-то тайна, не позволяющая овладеть им каждому желающему. Статистики на эту тему Вадим не знал, но эмпирически представлял, что толковыми командирами кораблей, от портового буксира до авианосца и трансатлантического лайнера, становится едва процентов десять профессиональных мореходов. Причем от возраста и стажа это зависит в самой малой степени. Встречал он лейтенантов и старших лейтенантов, лихо управлявшихся с катерами и миноносцами, и капитанов первого ранга, не умевших пришвартоваться к бочке в полный штиль на Большом кронштадтском рейде. Ему в этом смысле повезло, необходимые способности и чувство корабля у него были. В гимназические и студенческие годы Вадим несколько сезонов подряд ходил по Финскому и Ботническому заливам на яхтах класса "Дракон" и "Летучий голландец", участвовал в переходе Петроград — Архангельск. Вокруг Скандинавии, разумеется, а не каналами. Начал с матроса и едва-едва не сдал на "яхтенного капитана", только напряженные занятия на последних курсах и иные увлечения помешали.

Поэтому через неделю похода он чувствовал себя в ходовой рубке "Сердитого" довольно уверенно, однако обучить друзей чему-то большему, чем держать верный компасный курс на тихой воде, вне видимости берегов, он не смог. Маршрут же, как назло, пролегал в районах, для мореплавания сложных, изобилующих большими и малыми островами, подводными скалами, узостями, внезапными ветрами и беспорядочными течениями.

Отчего и спал Ляхов по преимуществу одетым, не более двух-трех часов подряд, да и то вполглаза. А, как известно, длительное лишение нормального сна является одной из самых изощренных и мучительных пыток, изобретенных человечеством. И в то же время способом, практикуемым во многих религиях и культах для достижения особого состояния сознания.

Так что Вадима это самое состояние посещало часто и без всякого, добавим, с его стороны желания.

Просто, когда стоишь в рубке или на крыле обтянутого брезентовым обвесом крошечного мостика, ночью или, пуще того, в предрассветный час, самые неожиданные мысли лезут в голову, а то и чертовщина всякая мерещится. Откуда, по-вашему, берутся бесчисленные морские легенды?

Поглощаемые в чрезмерных количествах кофе и чай с добавлением рома, папиросы, а чаще трубка позволяли сохранять работоспособность, но на психику и нервную систему влияли, и вряд ли в лучшую сторону.

Нельзя сказать, чтобы такая жизнь ему не нравилась. Напротив, он часто задумывался, что по возвращении (тьфу-тьфу-тьфу) неплохо было бы бросить все, подать в отставку. Достигнутых чинов и наград ему для самоуважения вполне достаточно, в средствах он не стеснен, да и наследство рано или поздно ждет его немаленькое. И за Майей приданое возьмет.

И купит настоящую океанскую яхту, вроде "Дункана" лорда Гленарвана, чтобы провести остаток жизни, скитаясь по свету. Обогнуть мыс Горн и мыс Доброй Надежды, поглядеть, какова она — Полинезия, и действительно ли Новая Зеландия так похожа на "Добрую старую Англию".

Уж наверное, поинтереснее будет, чем тянуть придворную лямку, пусть и в генеральских, а то и в камергерских чинах. Что он до них дослужится, Вадим не сомневался. Только зачем?

Мысли эти были приятны, грели душу, и он поделился ими с Майей, встретив полное сочувствие. Однако все это — дело далекого и не вполне вероятного будущего. Сейчас же его волновало, причем совершенно непроизвольно, совсем другое.

Чем дальше, тем больше его преследовало не то что бы неприятное, но странное и беспокоящее ощущение раздвоения сознания. Начавшееся задолго до знакомства с загадочной заметкой в израильской газете.

Вот об этом он с подругой не говорил. Но не думать не мог.

Вначале он просто анализировал любопытный факт с рациональных, логически непротиворечивых позиций. Правда, здесь, в потустороннем мире, о какой логике вообще можно говорить? Раз уж зазеркалье существует, для чего принцип "исключенного третьего"? Кто сказал, что следствие должно иметь отношение к причине, что субъект не равен объекту, чем в конце концов странен "странный аттрактор"? (Странный аттрактор — явление, при котором поведение сериального объекта, развитие тех или иных процессов никак не определяется их предыдущим состоянием, положением в пространстве.)

Не сказать, чтобы его эти "вновь открывшиеся обстоятельства" чрезмерно напрягали. Ляхов относился к тому типу людей, которые ухитряются сохранять почти постоянную гармонию с окружающим миром. Для этого не так уж много нужно. Просто исходить из постулата, что абсолютно все происходящее имеет какие-то свои внутренние причины и ни в малейшей степени не имеет целью порадовать тебя или огорчить.

Благоприятные повороты судьбы нужно немедленно и в полном объеме использовать, от неприятностей — уклоняться или же переживать их, в меру сил минимизируя. Пока что эта философия применительно ко всей предыдущей сознательной жизни себя оправдывала.

Так и здесь. Сам факт того, что имелись в каком-то другом мире у него с Тархановым двойники, его не слишком задевал. Ну есть и есть, мало ли где что есть! Согласно пресловутой теореме Эверетта существуют миллионы в той или иной степени подобных миров и, соответственно, двойников у каждого человека. Абстракция на то и абстракция.

Гораздо больше Вадима интересовали практические следствия данного факта. Если он убедился, что параллельные миры совсем рядом, держал в руках материальные воплощения тамошней жизнедеятельности, так где гарантии, что в любое время, даже в ближайшие часы и минуты не может произойти очередное их взаимопроникновение? И каковы тогда будут последствия лично для него?

Вполне возможно, что именно направление мыслей и состояние психики послужили своеобразным спусковым механизмом для дальнейшего. Итак — время тогда было 4.25 по среднеевропейскому, компасный курс NО-23, волнение моря 3 балла, на лаге 16 узлов. Ляхов только что сменил в рубке Розенцвейга, который сдал вахту и спустился в кубрик досыпать.

Вадим произвел необходимую запись в журнал (большого смысла в этом не было, но настоящий морской порядок начинается с мелочей), убедился, что дизеля работают в устойчивом режиме, число оборотов соответствует исчисленной скорости. Прокладку Григорий Львович, естественно, не вел, но это дело минутное. А окончательно место уточним, когда встанет солнце.

Совершив все положенные вахтенному начальнику действия, Вадим включил автопилот. По крайней мере, полтора часа в корректировке курса нет необходимости, Северные Спорады остались далеко за кормой, а до Лемноса больше тридцати миль, Встречных и попутных кораблей опасаться нет необходимости.

Ляхов поудобнее устроился в кресле у полуоткрытой правой форточки, нацедил чашку из автоматической кофеварки. Сделал первый глоток, потянулся в карман за портсигаром, в который раз подумав, что надо о все-таки ограничивать себя. Скажем, не больше четырех папирос за вахту.

И ему показалось, что чувствует он себя как-то не так. Голова вдруг стала неприятно пустая, черные мушки мелькали перед глазами, в ушах возник не то шорох, него свист. Похоже, будто где-то травит трубопровод, но нет, звук явно идет изнутри головы. Неужто кровяное давление подскочило? Никогда с ним раньше такого не бывало. Доигрался, что ли? Немудрено. Вторая неделя почти без сна, концентрация кофеина в крови сравнялась, наверное, с количеством эритроцитов. Да никотина немерено.

Он сделал движение, чтобы встать и выйти на мостик. Свежий сырой ветерок должен прояснить голову. Не успел. Разом накатились головокружение и тошнота.

"Так и инсульт схлопотать..." — успел подумать Ляхов, вцепляясь в подлокотники, потому что ему показалось, что сейчас катер закрутит бочку, не хуже спортивного самолета. Впрочем, на флоте такая фигура пилотажа называется гораздо красивее — оверкиль.

...Перед глазами медленно посветлело, и он без всякого удивления, словно ждал именно этого, вновь увидел знакомую панораму, осознал себя на верхней точке перевала. Синее январское небо над рыжими холмами, россыпи серой щебенки, неопрятные пучки перепревшей прошлогодней травы. А он сидит не в командирском кресле катера, а на том самом камне, где сидел, когда к нему подошел и потряс за плечо спаситель-вертолетчик.

Рядом прислонена снайперская винтовка.

Сознание совершенно ясное, и помнит он все с одинаковой отчетливостью. И новогодний бой, и московскую жизнь потом, как их выбросила сюда с Тархановым, Розенцвейгом и девушками машинка Маштакова. Все, вплоть до внезапного обморока...

Неясно одно, как это следует понимать и как относиться? Очередной пространственно-временной перенос, такой же, что швырнул из Москвы в Палестину, через четыре тысячи километров и восемь месяцев времени? Новое касание "бильярдных шаров", влепившее друг в друга миры-аналоги, о котором они шутливо рассуждали с Майей? Или просто яркая галлюцинация?

Как врач он знал, что настоящую, добротную галлюцинацию, находясь внутри ее, отличить от действительности невозможно. Но с психикой у него все было в порядке до последнего времени, наркотиков он не употреблял ни разу в жизни. Разве что подсыпал кто-нибудь ЛСД в кофе. Тот же Розенцвейг. Или фармацевт-любитель Татьяна.

Но ведь известно, что галлюцинирующий обычно не склонен к критическому восприятию своего состояния,

Вадим поднял винтовку. К концу боя, он отчетливо помнит, в ней оставалось четыре патрона с утяжеленными пулями, Вот они, пожалуйста — три в магазине, четвертый в стволе,

Но куда делись разбросанные вдоль всей "дороги смерти" трупы, Тарханов, вертолет-спаситель?

Он поднял к плечу приклад и выстрелил. Далекий камень разлетелся белыми брызгами.

— С кем ты тут снова воюешь? — послышался из-за спины странно знакомый голос.

Стараясь не делать резких движений, Вадим обернулся, встал, только пальцы сильнее сжали шейку приклада. И увидел себя самого, только одетого в незнакомого образца пятнистую куртку и штаны, заправленные в высокие шнурованные ботинки, на голове — сдвинутый на бровь голубой берет, нашивка с белыми буквами "Russia" чуть ниже правого плеча. Лишь погоны на нем типа отечественных, с четырьмя зелеными звездочками.

— Вот, значит, и встретились, — с усмешкой сказал Вадим, вставая. — Накликал, выходит. Про тебя, что ли, в еврейской газетке писали? И где мы пребываем, господин штабс-капитан? Я у вас или ты у нас?

Что интересно, эмоций вроде страха и удивления, ни ощущения явной нарочитости происходящего он не испытывал. Как в нормальном сне, где допустимо все, что угодно.

— Просто капитан. Медицинской службы. У нас с тридцать пятого года звания общеевропейские, так сказать: лейтенанты, капитаны, майоры, — ответил двойник.

— А до?

— Тогда по-пролетарски — спецзвания по должностям и специальностям: комиссары, политруки, врачи, интенданты, комбриги и тому подобное. Но не в этом суть, времени у нас немного...

А Вадиму как раз на эти темы интересно было поговорить.

— И большевики у вас победили, и Вторая мировая война была, и комсомол, и КПСС — а что это такое, кстати? — Он спешил выяснить, имели ли видения Сергея Тарханова отношения к тому миру, к которому принадлежал Вадим-2, или же к какому-то еще другому? Сориентироваться ему требовалось. Обо всем же остальном двойник сам расскажет, иначе для чего он здесь?

— Точно так. Все это было. КПСС — Коммунистическая партия Советского Союза, каковой Союз — та же самая Российская империя, только поделенная на "национальные республики". Но это тоже неважно.

— Не скажи, не скажи... И ты у нас что — тоже коммунист? Забавно.

— Не успел, потому что в девяносто первом все накрылось — и СССР, и партия. А то бы был, наверное... А куда денешься? Но приятные воспоминания пока не входят в мою задачу, Я для другого послан. Может, присядем, не люблю столбом стоять при разговоре...

Ляхов-1 тоже не любил, и они рядышком присели на камень, синхронным движением достали из карманов — он серебряный портсигар с "Купеческими", двойник — твердую белую пачку с готической надписью "Честерфилд".

— Махнем не глядя?

— А чего ж?

Закурили. Обоим, похоже, понравилось. Тоже неудивительно.

— Так о какой ты газетке помянул? — осведомился второй.

Ляхов достал из нагрудного кармана и протянул бережно хранимую вырезку.

По верхнему краю страницы название газеты и дата "Вести, 8 января 2004 года".

"По сообщению нашего специального корреспондента с места событий.

На участке израильско-сирийской границы, контролируемом российским контингентом миротворческих сил ООН в первый день Нового года (по европейскому календарю), произошло столкновение русского патруля с крупными силами террористов, предположительно из отрядов "Хезболлах" или "Ас Сайка".

В ходе боя уничтожено более пятидесяти террористов. Потери российской стороны — один раненый, два офицера — майор С. Тарханов и капитан медицинской службы В. Ляхов — пропали без вести.

Их тела на поле боя не обнаружены, допрос пленных о судьбе исчезнувших пока результата не дал. Источники, близкие к информированным кругам, предполагают, что русские офицеры захвачены в плен отступившей в глубину сирийской территории частью террористов, и в ближайшее время может последовать предложение об их выкупе или обмене. Спекулятивные версии, появившиеся в некоторых арабоязычных изданиях, о переходе майора и капитана на сторону противника мы пока рассматривать не будем. Прежде всего по причине полной бессмысленности такого поступка..."

— Забавно, более чем забавно, — протянул двойник, дочитав наизусть заученный Ляховым текст. — Получается, это у нас вариант номер три...

— Значит, не про тебя написано?

— Стопроцентно нет. Прежде всего потому, что никуда мы не исчезали. Вызванное подкрепление подошло вовремя, моджахедов и шахидов уничтожили всего штук тридцать, остальные разбежались и укрылись на сопредельной территории. А мы вернулись в Хайфу. Сергей на другой день умер в госпитале. Слепое осколочное в голову...

— Жаль, — вздохнул Ляхов. — Не повезло тамошнему майору. Здесь-то ранение у него было легкое, касательное...

— Ну и еще некоторые фактические нестыковки. В общем, очередная альтернативка. Но принципиально это ничего не меняет. Где две, там и двадцать две...

Ляхов тоже решил не углубляться в дебри.

— Так о чем мы? Кто тебя послал и для чего? И вообще, ты — это я, или так просто, действующая модель паровоза в натуральную величину? Нужно понимать, что ты — это я, но существующий в иных исторических условиях. Аналог, вроде как у Азимова в "Конце вечности" описано.

— Не читал. Но этого же не может быть? Даже будучи абсолютными копиями генетически, в разных исторических условиях мы стали бы абсолютно разными по жизненному опыту, воспитанию, привычкам и тэпэ. Согласен? Как разлученные в младенчестве близнецы. Основные черты характера, темперамент, внешность остались бы, но и только, Самое же главное — при иной истории России у нас были бы совершенно разные родители. Не могли еще и их аналоги встретиться в то же время и в том же месте.

Второй пожал плечами в знакомой манере:

— Ну и что же? Твоих как зовут?

Вадим сказал.

— Моих так же. Отец — кто?

— Старший инспектор кораблестроения в Гельсингфорсе.

— В нынешнем Хельсинки, значит. Мой — контр-адмирал-инженер в Петербурге, бывшем Ленинграде. Чего тебе еще надо?

— Значит, чей-то из миров — ненастоящий. Думаю, это нетрудно выяснить.

— Сомневаюсь. Расхождения, конечно, будут, но если так есть — значит, есть. Я считаю свою жизнь подлинной, ты — свою. Наш менее удачливый "тройник" — тоже. И какая нам разница?

— А ты про нашу жизнь что-нибудь знаешь?

— Знаю, — усмехнулся второй. — Ты вот что пойми. Мы с тобой практически почти в одних и тех же обстоятельствах. Я здесь воевал, ты тоже. Я бросил гранаты, что-то там внизу здорово рвануло, контузия и все такое. Пришел в себя, увидел вертолеты, они нас вывезли... Почти как у тебя. С энными поправками. Утром пошел я пива выпить, подсел ко мне мужчина в кремовом костюме...

— Слушай, тебе это ничего не напоминает?

— "Никогда не заговаривайте с незнакомцами"? Как же, как же. Только вряд ли это тот самый случай. А там кто его знает... В общем, побеседовал он со мной на разные интересные темы, после чего предложил несколько изменить свою жизнь, причем в сугубо лучшую сторону.

— То есть?

— Перейти с государственной службы на частную, интересную и прилично оплачиваемую.

— И ты?

— А что я? Наша жизнь, знаешь ли, не в пример мрачнее вашей, и возвращаться домой резонов, признаться, было мало. Ну, заработаю я у ооновцев штук двадцать баксов...

— Не понял.

Второй опять усмехнулся:

— На языке родных осин — двадцать тысяч американских долларов, по курсу на тот момент один к тридцати рублям. Хватит на два года сравнительно приличной московской или питерской жизни. Если взять подержанную иномарку — останется на полтора. Купить квартиру — не хватит. Оклад армейского денежного содержания у меня — чуть больше двухсот баксов в месяц. Перспективы службы — почти нулевые, на гражданке почти то же самое, если в богатую частную клинику не устроиться. Уехать на Запад — заморишься диплом подтверждать. Так что...

— Неужели все так плохо?

— Ну, может, не совсем так, как тебе вообразилось. Жить, конечно, можно. По крайней мере, лучше, чем при большевичках. Веселее, и очередей, наконец, нету.

— Очередей — за чем? — не понял Вадим-1.

— За всем. Но мы опять отвлекаемся. Завербовали меня, короче. Нет, нет, не в израильские шпионы и не в русскую мафию, в международную гуманитарную организацию, вроде былого "Корпуса мира". Ну, ездили там волонтеры-добровольцы в отсталые афро-азиатские страны, кормили, лечили, грамоте учили...

— А вот ты, значит, к нам теперь приехал? Мы для вас, получается, вроде Сомали какого-то? При том, что у вас военврач с хлеба на квас перебивается, а я очень даже обеспечен, если не сказать — богат, — съязвил Ляхов.

— "Не от большой мудрости говоришь ты это", — писал Экклезиаст. Российские реалии — одно, наши дела — другое. Объяснять некогда и пока незачем. И так заболтал ты меня на побочные темы, а времени — в обрез.

— Меня тоже в аналогичной ситуации вроде как завербовали, но совершенно в другом смысле...

— Об этом и речь. В том и заключается моя сегодняшняя миссия. Приободрить тебя и предостеречь. Видишь ли, существует опасение, как бы от избытка впечатлений крыша у тебя не поехала...

Ляхов обратил внимание, что "альтер эго" употребляет много непривычно звучащих выражений, но понимал что ничего странного тут нет. Другой мир, другие и жаргонизмы. Скорее удивляло, что их русские языки так поразительно схожи в главном.

— Только я-то себя знаю, поэтому за твою психику спокоен. Другое дело, что от избытка впечатлений можешь начать себя вести недолжным образом...

— То есть?

— Начнешь поступать не так, как предопределен генеральной матрицей твоей личности. И тем самым исказишь все направление ваших мировых линий.

— Не понимаю. Точнее — понимаю то, что говоришь, но не понимаю, как я могу сохранить "матрицу" не зная, что она собой представляет. В каждый данный момент я могу поступить так или иначе, и в любом случае буду уверен, что совершаю правильный выбор. А вот теперь, после твоих слов, я попадаю в положение сороконожки, которая вдруг стала задумываться, в каком порядке следует переставлять ноги...

— Видишь, я был прав. Я говорил своему куратору, что выходить с тобой на контакт — рано. Мы ведь умные парни, без лишней скромности, вполне можем обходиться без советчиков. Только нас не спрашивают, увы!

— Может быть, это пока? А там начнут и спрашивать?

— Возможно, очень возможно. Только ты меня все время отвлекаешь, а времени все меньше и меньше. Контакт может прерваться в любой момент, я не знаю, в какой, мне не сообщили, но велели спешить. Так что ты помолчи, сделай милость. — Двойник явно нервничал, очевидно, сам очень хотел сообщить как можно больше, причем чего-то конкретного, а не "беллетристической" информации.

Ляхов это отчетливо понимал, но и сдержаться не было сил. И его двойник был таков же, что совершенно естественно, поэтому, забывая о задании, сам спешил выложить интересующие "альтер эго" сведения. Ну, как бывает, когда встречаются два любителя поговорить, и токуют, размахивая руками и перебивая друг друга, каждый о своем. Только здесь был еще более тяжелый случай.

— Главная суть вот в чем, — продолжал двойник, — ты должен четко усвоить, что все с тобой происходящее — нормально. Идет так, как должно идти. Выберетесь вы отсюда благополучно. Там для тебя тоже все будет хорошо. Но надо, обязательно, чтобы, вернувшись, ты не испортил... Ну, не исказил генеральную линию. Продолжай жить, как жил. По той же схеме. Не пытайся идти поперек натуры, не подстраивай поступки под воспоминания о будущем.

— И ты считаешь, что это возможно — не думать о белой обезьяне?

— Возможно, вполне возможно. Главное — не в том, чтобы не думать, а в том, чтобы твои решения не диктовались примитивным негативизмом: я, мол, сделал бы так-то и так-то, но раз теперь я знаю "истину", значит, поступать буду с учетом нового знания...

— Мне кажется, полную ерунду ты несешь. Или тебя плохо инструктировали, или...

Он замолчал, сообразив, в чем тут на самом деле кроется хитрость. И до конца "контакта" не проронил ни одного лишнего слова. Только слушал.

Двойник, как требовала его роль, продолжал инструктаж. Вернувшись, Ляхов не должен измениться как личность, по сравнению с той, что была до переброса.

Возможно, у кого-то на это и расчет. Что беспечный весельчак, отпускник Ляхов, внезапно выдернутый с берегов Селигера, и Ляхов, полгода бродивший по "тому свету", окажутся совсем разными личностями. Так оно и должно бы быть, по всем законам. А вот эту линию как раз и надо сломать. Сам для себя будь кем хочешь, а для окружающих — останься прежним. Ты это сможешь, память у тебя хорошая и артистические способности тоже.

Все достигнутые позиции в околокняжеском социуме следует сохранить. Жить и работать по принципу "Ни от чего не отказываться, и ни на что не напрашиваться". Ранее сложившегося отношения с окружающими не менять. И так далее. Очень много "не", и почти никакого позитива. Впрочем, позитив все-таки был. И вполне солидный.

Двойник пообещал, что на банковский счет Ляхова-1 регулярно будут поступать вполне достойные по нынешним московским меркам суммы.

— И это только за то, чтобы я жил, как жил, и не дергался?

— Именно. И крепко запомнил, что на связи с тобой буду только я. Очень удобно, никаких паролей, никаких сомнений. Попытка кого угодно другого завести с тобой разговор на эту тему — подстава.

— Опять не понял. Ну "подстава", ну и что? Если кто-то в курсе всего, и при этом не ваш человек, он должен понимать, что и я должен быть соответственно проинструктирован... Зачем же ему подставляться, расшифровываться? Гораздо проще, маскируясь хотя бы под того же Львовича, Майю или Татьяну (о Татьяне он подумал в первую очередь), влиять на меня косвенно, ни о чем не оповещая...

— А ты не допускаешь, что "другие" могут и не подозревать о возможности нашего с тобой контакта? Если в теории это вообще невозможно, как в моем мире невозможны походы в боковое время...

Он хотел сказать что-то еще, но, видимо, отпущенное время истекло. Вадим второй почувствовал это раньше, чем началось.

Он прикусил губу, вздернул руку к плечу машинальным, протестующим жестом. Но его уже "уносило".

— Эх, не успел...

Он не исчез мгновенно, как недавно мгновенно возник из ничего. Очевидно, поле контакта сжималось, как ирисовая диафрагма фотообъектива, Вадим-2 начал стремительно уменьшаться, одновременно удаляясь, и успел выкрикнуть только:

— Если что — зови! Я, мо...

Высота звука нарастала так быстро, что сорвалась ультразвук раньше, чем двойник закончил фразу.

Ляхов растерянно повертел головой. Окружающий пейзаж оставался так же безлюден, о встрече ничего не напоминало. Хотя почему же — ничего? Вон белеет отброшенный двойником мундштук догоревшей "до фабрики" папиросы. И рядом — кремовый фильтр американской сигареты.

В следующий миг Вадим ощутил и осознал себя вновь сидящим в капитанском кресле катера.

Самочувствие было вполне нормальным. Ни тошноты, ни головокружения, ни мушек перед глазами. Обморок, если он был, прошел, по видимости, бесследно.

Первым делом он взглянул на приборы. С курса "Сердитый" уклонился всего на шесть градусов. А часы показывали 4.41. Значит, контакт, если он был, или просто мозговой спазм, продолжался от силы несколько минут.

А субъективно они проговорили с двойником с полчаса.

И как все это прикажете понимать?

Ляхов сунул руку в карман, вообразив, что сейчас пальцы наткнутся на скользкий глянец целлофана.

Но это было бы слишком просто.

Разумеется, там по-прежнему лежал его портсигар. Но!

Перед обмороком он только собирался закурить, но не успел, а сейчас во рту явственно ощущался вкус табачного дыма.

Вадим отщелкнул крышку. Перед вахтой он зарядил в портсигар полную коробку папирос. Сейчас одной не хватало.

Значит, или он успел покурить, и напрочь об этом забыл, или встреча на перевале все же имела место.

Тогда получается что? Он совершил (или с ним совершили) практически мгновенный физический перенос на тысячу с лишним километров, провел на перевале больше получаса и вернулся обратно, уложившись в пять минут? Или, что значительно проще, контакт был чисто мысленным, но тогда куда делась папироса? Двойник ее изъял непонятным способом, чтобы та возможно, даже против воли своих хозяев, дать знать своему аналогу, что все случившееся не бред, а реальность?

Или он все же выкурил папиросу сам, находясь в забытьи, а окурок выбросил в окно?

Если исходить из пресловутого принципа Оккама такое объяснение ближе к истине.

Вернувшись домой, Ляхов старательно пытался не думать о "белой обезьяне". Проверка состояния дел с банковским счетом оказалась столь же амбивалентной (Амбивалентность — ситуация, допускающая противопложные по смыслу, но одинаково убедительные трактовки.), последующие события оставляли слишком мало времени для праздных размышлений.

А вот сейчас, кажется, время пришло.

Исчезая, двойник сказал — зови, если что. Если что? И как звать? Не в форточку же кричать? Хотя наверняка должен быть более надежный способ, причем известный им обоим. Иначе бы двойник не предложил.

Ну да, наверное, нужно сделать так же.