ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

На этот раз заседанием ЧК обойтись не удалось. Не только потому, что Ляхов с Вадимом невольно расшифровали проводимую Шульгиным операцию перед Воронцовым, и теперь ему полагалось дать подробный отчет всем членам Андреевского Братства. Проблема вступила в фазу, требующую привлечения всех наличных сил и средств.

Прошлый раз Братство в полном составе собиралось полгода назад, по Уставу, для проведения совместного двухнедельного отпуска. Независимо от индивидуальных планов, занятости, просто дурного настроения явка была строго обязательной. Как на диспансеризацию в организации с военной дисциплиной.

Такие сборища оставались единственным, по сути, способом поддержания внутреннего единства, системы общих ценностей коллектива, разбросанного вдоль стотридцатилетнего отрезка трех переплетенных реальностей. И — сохранения элементарного душевного здоровья людей, вынужденных жить в нечеловеческих (с точки зрения обыденного сознания) условиях. Азимов в "Конце вечности" ввел очень верный термин — "одержимость временем". Она наступает, когда сотрудник вдруг начинает испытывать патологическую привязанность к определенной эпохе, в которой прожил слишком долго, и одновременно — ненависть к организации, пытающейся или просто способной что-то в ставшей родной реальности изменить.

Кое-какие признаки этой болезни Новиков заметил у своих друзей еще в крымский период их эпопеи. Всем все подробно объяснил и предложил тактику лечения.

Для этого, в частности, и был построен поселок на берегу новозеландского фьорда, названный в память приключений на Валгалле и в знак преемственности традиций, Форт Росс. Не просто опорная база и убежище, но и санаторий. С девизом: "Уж если отдыхать, так от всего".

И отдыхали. Бродили по горам, рыбачили в открытом море и быстрых прозрачных речках, гоняли на швертботах и виндсерферах, охотились. Кто хотел — бесцельно валялся на коралловом пляже, лениво переворачиваясь под лучами теплого, но нежаркого солнца. Оно, конечно, широта средиземноморских курортов, но слишком близко ледяной щит Антарктиды.

Обедали и ужинали за хлебосольным общим столом когда в многочисленных ресторанах "Валгаллы", когда, по погоде, в каминном зале замка. И говорили, говорили, делясь впечатлениями от другой жизни, идеями, планами. Спорили о политиках (не о личностях во множественном числе, а именно о разных политических действиях) и о дальнейших перспективах подконтрольных миров, вспоминали былые приключения.

Две недели, иногда больше, безмятежной жизни, совсем такой, как в первый год на Валгалле настоящей, или в Замке Антона.

Полученного заряда бодрости, оптимизма, общей для всех ауры обычно хватало на следующее полугодие. А кому становилось невмоготу раньше, могли приезжать сюда в любое время. По индивидуальному туру.

Но сейчас они съехались на уикенд отнюдь не развлекательный.

Левашов с Ларисой из советской нэповской Москвы, Берестин из Парижа, Басманов из белого Харькова, Шульгин с Анной из Лондона (тех же лет), Сильвия тоже из Лондона, но 1938 года, полковник Кирсанов, кажется, из веймарского Берлина. Новиков с Ириной и Ростокин с Аллой из Москвы-2056, и только Воронцов с Натальей и капитан Белли ниоткуда не приезжали, они и так жили в форте постоянно, отлучаясь лишь ситуативно. Им здесь нравилось больше всего.

Вадим и Ляхов в своих армейских камуфляжах выглядели в этом блестящем окружении несколько чужеродно. Но переодеваться в предложенные Дмитрием Сергеевичем партикулярные одежды дружно отказались. Из суеверия, что ли?

Ляхов к исходу первого вечера забеспокоился. Поручик Колосов его ждет, Розенцвейг неизвестно чем занимается, а в случае длительной отлучки непременно поднимет тревогу, до Чекменева с Тархановым дойдет. Давай потом объяснения...

— Как раз это пусть вас совершенно не беспокоит, — утешил его Воронцов, услышав о проблеме. — Уж чего-чего, а вернуть вас непосредственно в точку и момент отправления, не возмущая мировых линий, наши умельцы могут. Технология отработана. Можно — с использованием вашего же прохода, можно поверху. По крайней мере, я очень на это надеюсь, — допустил он в конце осторожную оговорку.

Приняли их очень хорошо. Особенно Вадима. Ведь для большинства он был как бы младшим братцем, внезапно нашедшимся. Родился и жил в тогда еще Ленинграде, помнил советские названия улиц, вполне мог восьмилетним пацаном попасться Берестину с Ириной на Невском проспекте. Свой, одним словом.

Представления, необязательные разговоры в огромном зале, с бесшумными официантами, разносящими на подносах бокалы с шампанским. Вопросы, которые могли бы напоминать допрос и зондирование психики, если бы не компенсировались непритворной доброжелательностью и искренним участием. Ляхов в таких вещах разбирался.

Самое же главное — ему самому эти люди нравились. Тот достаточно редкий случай, когда можно разговаривать, не подбирая слов и не задумываясь, правильно ли тебя поймут. При том, что жизненный опыт, культура, объем информации у них был поразительно, несопоставимо разный.

Особенно же были хороши женщины. Все, хотя и каждая по-своему. Ляхову остро захотелось, чтобы здесь сейчас оказалась и Майя. Ей бы наверняка понравилось. А на кого из присутствующих дам она похожа больше всего? С кем быстрее всех подружилась бы? Ему захотелось, чтобы с Ириной. Однако вряд ли. По типу ей ближе Лариса, но Майя, пожалуй, подобрее, помягче. У супруги Левашова слишком острый, оценивающий взгляд. И резкие движения.

После фуршета, длившегося минут сорок и преследовавшего целью плавно ввести гостей в компанию без лишних церемоний, все перешли в угловой обеденный зал с окнами от пола до потолка, выходящими на поселок, фьорд и лесистые склоны гор.

Очевидно, здесь застолье было лишь формой проведения деловых заседаний, потому что ели и пили гораздо меньше, чем говорили.

Корабельные стюарды, исполнявшие в замке роль официантов, вежливо и очень ловко рассадили Ляхова и его двойника достаточно далеко друг от друга. Очевидно, с какой-то целью. Сам Ляхов оказался между Ларисой Левашовой и Игорем Ростокиным.

Председательствующим и одновременно главным докладчиком выступил тот самый пресловутый и загадочный Александр Иванович.

На Ляхова он произвел сильное впечатление. Чем-то напоминал Чекменева, но только умением говорить убедительно и четко, отстаивать свою позицию и в конце концов подводить недавних оппонентов к солидарной позиции.

В остальном же он выглядел человеком простым, отнюдь не начальником и не диктатором, пересыпал речь шутками, часто недоступными постороннему человеку. И постоянно было видно: то, чем он вынужден заниматься, для него всего лишь неприятная, обременительная обязанность. Никакого удовольствия он от принятой на себя роли не испытывал. Но уж раз больше некому, пусть буду я...

Очень все это прозрачно читалось в его манере говорить, жестах, якобы случайных оговорках.

Одновременно Ляхов с острым профессиональным интересом наблюдал за поведением и реакцией на слова Шульгина остальных членов Братства. Положение, по своей земной должности, и глубокая личная заинтересованность обязывали.

Все они, безусловно, тоже были сильными личностями, каждая в своем роде. Но, как он заметил, поднятая Александром Ивановичем проблема по-настоящему задевала далеко не всех.

При том, что сам Ляхов пока еще не успел как следует понять, какие именно отношения связывают мужчин и женщин этой странной компании, каково внутри сообщества распределение ролей. На такое дело, по-хорошему, дня три нужно, а то и пять.

Несколько человек явно воспринимали слова о реальностях, ловушках сознания, межвременных мостах и развилках альтернатив просто как набор неких ритуальных образов, приблизительно, как рассуждения отцов церкви о постулатах вероучения воспринимают рядовые верующие.

Он догадался, что это как раз люди, для которых родными являются времена 1924 года и им предшествующие. К ним безусловно относились четверо — Кирсанов, Басманов, Белли и, что странно, спутница самого Шульгина Анна. Они не принимали участия в обсуждении, не бросали реплик и не задавала вопросов. Если только речь не шла о чисто практических делах.

Сам Ляхов тоже (в отличие от Вадима ) до сих пор имел о рассматриваемых проблемах самое смутное представление, однако в целом они лежали в русле системы его мировоззрения. Потому и слушал он с интересом, и слова Александра Ивановича не вызывали внутреннего протеста. Впрочем, только в своей "научной" части. Этическая составляющая по-прежнему казалась ему сомнительной.

И еще ему казалась интересной реакция на происходящее господина Ростокина с его женщиной Аллой.

Тут, пожалуй, ситуация была обратная. По их лицам было видно, что они знают и понимают как бы даже не больше, чем сам Шульгин и его ближайшие единомышленники (как Ляхов успел вычислить), Новиков, Берестин, Левашов, Ирина, Сильвия.

Лариса и Наталья занимали, похоже, промежуточное положение в иерархии.

Кроме того, в лице Ростокина читалась гораздо большая личная заинтересованность в исходе совещания.

В чем причина этого, Ляхов пока не понимал. Но аналогия напрашивалась, исходя из его опыта практической медицины. Всегда он мог определить, разговаривая с родственниками больного, кто искренне и глубоко переживает за судьбу пациента, а кто изображает заинтересованность просто потому, что так принято.

А Шульгин при этом говорил очень интересные вещи. Хотя больше половины сказанного Ляхов не понимал просто от незнания предыстории.

Широкими мазками он изобразил общую картину международного положения Братства с момента выхода из Большой Игры, которое он обозначил как вполне благоприятное, позволившее каждому из уважаемых членов Собрания на максимально выгодных условиях осуществлять собственную творческую деятельность и личную жизнь. И таковым оно могло бы оставаться неограниченно долго, особенно в свете того, что, избавленные от утомительного и отнимавшего много сил и времени противостояния с Держателями и их приспешниками, Андрей, Ирина и примкнувшие к ним Игорь с Аллой...

В этом месте неизменно сдержанный Берестин хмыкнул, еще несколько человек поддержали его улыбками, и даже Вадим. Ляхов же комизма ситуации не понял.

— Не вижу ничего смешного. В свое время люди умели точно выражаться. Именно что примкнувшие на определенном этапе Игорь с Аллой добились впечатляющих успехов на пути к достижению едва ли не неограниченного продления нашего с вами физического существования...

— Это еще кто к кому примкнул, — прозвучал голос с дальнего конца стола. Ляхов не успел заметить, кому он принадлежал.

— Данный выпад мы отметаем, как неорганизованный, — слегка дрогнул губами Шульгин, сохраняя впрочем серьезность, — потому что первыми реальными плодами названного процесса мы с вами пользовались задолго до того, как Игорь к нам... ну, ладно, присоединился и вместе с Аллой указал еще одно направление. Все удовлетворены? Тогда продолжим.

Продолжая, Александр Иванович доходчиво изложил ход событий, последовавших после небывалого в новейшей истории потрясения основ. То есть необъяснимого и невозможного в рамках принятой нами парадигмы возникновения совершенно новой реальности, никак из уже известных не вытекающей...

— Или проявления... — вставил с места Левашов.

— Да, или проявления, потому что присутствующий здесь господин полковник Половцев существует гораздо дольше, чем родная ему реальность заявила о своем существовании...

Все, будто в первый раз видят, посмотрели на Ляхова, и ему пришлось, будто японцу, сидя поклониться.

Затем Шульгин рассказал, каким именно образом он наблюдал новообразование, какие экстренные меры принял без санкции сообщества и почему именно счел себя обязанным это сделать.

— Знаете, братцы, долго размышляя над итогами моего, может быть, и неразумного проникновения в астрал, совершенно в частном порядке связавшись с профессором Удолиным, а также проконсультировавшись с Андреем (потому что, кроме нас троих, туда никто больше не ходил), я пришел к выводу...

— А почему на прошлом собрании ты никому больше ничего не сказал? — первой нарушив негласную договоренность за столом не курить, подожгла сигарету и несколько раз подряд затянулась Лариса. — Опять сталинские методы, что ли?

— На прошлом собрании говорить было просто нечего, — с великолепным самообладанием отреагировал на очередной выпад Шульгин. — Кроме самого факта возмущения континуума, я сам ничего не знал. А если бы и даже... Мне что, в Москву бежать, именно у тебя совета спрашивать? Ну, вот сейчас если спрошу, на том же объеме информации ты что предлагаешь делать?

— Дело не в рекомендации, дело в узурпации...

Шульгин, ничего более не сказав, пересел на пустующий стул за правым от председательского углом стола, залпом выпил давно налитую официантом рюмку, подцепил вилкой приличный кусок осьминога под острым соусом.

Ляхов понял, что это опять проявление каких-то старых разногласий внутри ядра Братства, но смысл конфликта был ему непонятен. Как и термин сталинские методы.

Новиков постучал вилкой по краю тарелки.

— До завершения доклада регламент нарушать не следует. Независимо от вескости причин. А тебе, Лариса, никто не мешает хоть ежедневно бывать в Лондоне и лично контролировать Сашкину деятельность. Как и в любом другом месте по твоему выбору...

И неожиданным образом одернул свою подругу спокойный до меланхоличности Левашов:

— Помолчи, хорошо? Там, где ты ничего не можешь, ты ничего не должна хотеть.

— Кстати, а где сам Константин Васильевич, почему его не пригласили? — спросил Ростокин, чтобы разрядить напряжение.

— Запой, — коротко ответил Новиков.

— Трудно было вывести?

— Во время этого мероприятия он так умело прячется, что хрен найдешь...

Закусив, Александр Иванович как ни в чем не бывало вернулся на свое место и продолжил доклад с прерванного места:

— Я пришел к выводу, что мы впервые в жизни наблюдаем Ловушку сознания во всей ее грозной красе. Последний раз побывав в Замке с Удолиным, я едва-едва избежал ее благосклонного внимания. Равно как и наш друг и коллега Игорь, в полной мере насладившийся предоставленными Ловушкой вариантами собственной биографии, но тоже нашедший в себе силы вернуться...

Судя по выражению лица красавца Ростокина, ему этот намек удовольствия не доставил.

— А сейчас здесь присутствует еще один наш новый товарищ, которому судьба предоставила возможность внутри Ловушки родиться, вырасти, достичь значительных постов...

Он указал на Ляхова широким адвокатским жестом.

Последовало всеобщее смятение.

Тот, само собой, не понял, о чем речь. Термин Ловушки сознания он слышал неоднократно, но представлял их себе чем-то вроде мин-ловушек, которые оставляет противник на поле боя, чтобы напоследок доставить победителю бессмысленные, но кому-то абстрактно греющие душу неприятности.

Здесь же речь шла о совершенно другом.

— Наш молодой коллега действительно уроженец псевдореальности, созданной, как мы сумели догадаться, с единственной целью. В корне отсечь возможность нормального существования нашей реальности 2056-го и тем самым полностью загнать в тупик и ныне существующие.

Он щелкнул пальцами, и на возникшем за его спиной экране появилась старательно исполненная с применением компьютерной графики пространственная геометрическая конструкция. С помощью небольшого пульта управления разворачивая ее вдоль осей симметрии, выделяя и укрупняя отдельные участки, Александр Иванович начал давать пояснения.

Вначале Ляхову подумалось, что делается это в основном для них, гостей, однако и все присутствующие слушали и смотрели с живым интересом. Как собравшиеся в сельском клубе фермеры выступление заезжего столичного лектора.

Вскоре он понял почему.

— За последнее время в картине Узла произошли серьезные деформации. Представляющие не только академический интерес.

Вот ответвления тридцать восьмого и сорок первого года, мое и новиково-воронцовское. До сих пор мы представляли, что, поскольку мощность воздействия не превысила порогового значения, все вызванные вмешательством искривления и парадоксы постепенно рассосутся, и все вернется на круги своя. Как это произошло с развилкой шестьдесят шестого — восемьдесят четвертого. Однако так не случилось. Обе возникшие реальности продолжают существование, и, судя по интенсивности свечения, они вполне жизнеспособны...

— Как же это может быть, если, судя по схеме, они обрублены в точках прекращения вмешательства? — тоном недопонявшей объяснения учителя отличницы спросила самая здесь спокойная и неброская женщина, сидевшая напротив Ляхова.

— Знал бы, Наташа, обязательно бы сказал. Тут видишь какая хохмочка имеет место... Такое впечатление, что внутреннее время там остановилось. Помнишь момент ухода Андрея с Алексеем из сорок первого? Вот так все и замерло, будто кинопленку остановили. Что-то похожее и в тридцать восьмом. Но с некоторыми отличиями, потому что какие-то следы моей матрицы продолжают работать... И время там движется, хотя и очень медленно. Ползет. Видимо, потому, что результаты моего вмешательство до сих пор не вышли за пределы Москвы и на остальной мир влияния практически не оказали. Впрочем, это тема отдельных исследований. Желающие могут заняться. Нас же сейчас должно волновать совсем не это. Как видите, реальность двадцать один и тридцать восемь-дубль пока функционируют в стабильном режиме и могут считаться вполне жизнеспособными. Если не произойдет очередного катаклизма. Точно так же жива-здорова наша родная Главная последовательность, но вход в нее раньше 1991 года по-прежнему аусгешлессен... Но вот и все приятные новости. Дальше — хуже. Извольте полюбоваться, — он указал даже на вид неприятную, не геометрическую, а скорее биологическую структуру, перекрывшую зону 2003-2005 годов сразу на трех мировых линиях.

— Вот это она самая и есть, — с некоторым даже удовольствием в голосе сообщил Шульгин. — Впервые наблюдаемая извне. Точнее, не сама Ловушка, а как бы ее футляр, или, еще точнее, внешняя сторона пленки поверхностного натяжения.

— Натяжения — чего? — поинтересовался Ростокин.

— Как я понимаю, локального времени и всего пакета придуманных нам на погибель псевдореальностей. И внутри ее прячется, скорее всего, своеобразная спираль, вроде ДНК, на которой записана программа переформатирования всего Узла целиком. В крайнем пределе это может привести не только к отсечению нашего пятьдесят шестого, но и стиранию означенного веера, — Шульгин показал пучок освоенных Братством реальностей. — Целиком, — повторил он для большей убедительности. — С большой долей вероятности можно предположить, что обрежет вот так, ровненько по лето восемьдесят третьего, когда Ирина первый раз послала Алексея за развилку. Или даже так, — световой указкой он черкнул по выделенной, ярко мерцающей точке с обозначением "1976". — Это момент встречи Ирины с Андреем на мосту...

— Ну да, ну да, — со странным в данной ситуации энтузиазмом поддержал Шульгина Левашов. — Это очень даже вероятно и по-своему логично. Особенно в свете последнего разговора Андрея с Игроком. Тот ведь сказал, что мы им испортили великолепную партию. И они больше играть не хотят. По крайней мере — здесь и с нами.

— И сказали они это с учетом событий пятьдесят шестого года, — подчеркнул Новиков. — Сказали, а потом передумали, зачем, мол, прерывать партию с таким великолепным дебютом? Отсчитали по своим записям нужное число ходов назад и решили, что вот с такого-то, если вместо защиты Филидора попробовать староиндийскую...

— А гамбит бубновой дамы считать не имевшим места, — кивнул Шульгин.

Ветераны старой Гвардии дружно взглянули на Ирину, а она опустила глаза.

Ляхов не понял, что здесь имелось в виду, но факт, очевидно, чрезвычайно существенный.

— И что это будет означать на наглядных примерах? — спросил бывший белый офицер Басманов. — Вы для нас, необразованных, на пальцах объясните.

— Да очень просто. Расставят нас всех в исходную позицию. Мы вернемся в спокойный и тихий семьдесят шестой год, вы — на скамейку в Стамбуле, Павел Васильевич — в деникинскую контрразведку, Аня — в мамин домик, Владимир — в свою гардемаринскую роту. И ни у кого не останется ни малейших воспоминаний о будущем. Грубо говоря, мы все, нынешние, просто умрем, да и все. А Игорь с Аллой даже и не родятся.

— Подожди, Саша, — как ни в чем не бывало, словно ее совершенно не взволновала предложенная перспектива и не было предыдущего резкого выпада, обратилась к Шульгину Лариса, — но ведь Ловушка — это как бы абсолютно самостоятельное явление, живущее по своей собственной программе, запущенное в Сеть еще при ее создании. Так, по крайней мере, объяснял нам Удолин... Она не подвластна никому, и заставить ее делать нечто осмысленное...

— Разве это факт? Всего лишь одна из гипотез. Кроме того, разве Игроки не могли просто использовать подходящую Ловушку в собственных целях? Как, скажем, бросить щуку в садок с золотыми рыбками. Ей ведь ничего специально объяснять не придется...

Извинившись, он достал сигареты.

— Не могу терпеть, мозгам допинг требуется...

— Ради такого случая, пожалуй, можно отступить от правил, — поддержал его Берестин, и почти все дружно защелкали крышками удивительно похожих друг на друга золотых портсигаров. Ляхов обратил внимание, что отличаются они в основном размерами и цветом украшающих драгоценных камней.

— Я сейчас заканчиваю, немного уже осталось, — пообещал Александр Иванович. — Как известно, для любого из нас попытка проникнуть внутрь Ловушки смертельно опасна, грозит быстрым и полным развоплощением. Каким образом из нее ускользнул Игорь, до сих пор не вполне понятно. Скорее всего, кто-то из Игроков помог. Я на такую везуху рассчитывать не мог, потому и не полез. Но снаружи на Ловушку воздействовать тоже абсолютно невозможно. По крайней мере, мы еще не научились. То есть получается как бы тупик. Однако, — Шульгин значительно поднял палец, — вы все помните изящную шутку насчет хитрой жабы и маленького хруща с винтом. Попросту говоря, нечеловеческим усилием разума и воли я эту теорему Ферма вроде бы решил. Если нельзя войти внутрь ловушки и попортить ее извне тоже, остается третий путь. Разыскать в ней самой этакого бактериофага и активизировать. Пусть выедает ее изнутри...

Ляхов понял, что речь идет о нем, и приведенное Шульгиным, коллегой доктором, сравнение ему активно не понравилось. Но он решил пока промолчать, еще послушать. Не на его уровне идет разговор.

— Как я уже имел удовольствие сообщить, господин Ляхов, он же иногда Половцев, является полноправным гражданином внутриловушечной реальности 2005-2, и жил он там вполне нормально, никаким образом не считая свой мир не таким. Пока не нашелся там аналог нашего Удолина, технократической, впрочем, направленности. И сам, а может, с подачи наших или других самостоятельных Игроков, учинил деформацию, перемкнувшую ту реальность с нашей, представителем которой является другой господин, вернее, товарищ Ляхов, тоже Вадим, и тоже военный доктор...

— Подожди Саша, — вмешался Левашов, — но с чего ты взял, что этот господин Ляхов — непременно обитатель Ловушки ? А не просто очередного симулякра (Симулякр — копия несуществующего оригинала.), отслоившегося под воздействием деформации от ствола вполне нормальной реальности 2056-го? Я бы этого не исключал.

— Твоя гипотеза не объясняет статистически совершенно невозможного совпадения личностей и деталей биографий наших гостей.

— Свободно, — не сдавался Левашов. — Вполне корректно предположить, что только и именно это является признаком деятельности Ловушки. Другое дело, я сейчас не могу объяснить цель подобного дублирования. А смысл появления ее самой — создание альтернативы ростокинскому, да теперь уже и нашему две тысячи пятьдесят шестому. Все приключения Игоря с Аллой и Андрея с Ириной, история с господином Суздалевым и его соратниками очень хорошо укладываются в схему. Кому-то очень не нравится существование того мира. Не случайно Игроки предложили свернуть партию сразу после того, как Андрей начал работать на криптократов. Отчего не допустить, что для них предпочтительнее мир господина Ляхова-Половцева? Извини, что я тебя перебил. Резюмируй, какое решение принял ты!

— Да я уже почти все и сказал. Подумав, поанализировав, а точнее сказать, помедитировав в нижнем уровне астрала, я пришел к выводу — с Ловушкой нужно бороться ее же оружием. То есть подкинуть ей нерешаемую в рамках заданной ей программы задачу. Замкнуть контуры накоротко. Конечно, придется рискнуть. Но если мы войдем в Сеть сразу втроем, я, Андрей и Удолин, должны справиться. Черт возьми, если мы действительно кандидаты в хранители, что нам стоит заставить Ловушку работать на нас? Я даже знаю, кажется, какую феньку ей надо подбросить, чтобы она сама начала загибать линию вот сюда, — он указал точку на рубеже 2039 и 2040 годов. — И тогда пятьдесят шестой обретет окончательную стабильность. Наш же удвоенный Вадим Петрович постоянно будет отслеживать и корректировать процесс изнутри. Одновременно в роли Антона и Сильвии.

Все заулыбались, очевидно, план понравился всем. Сулящий не только спасение, но и много новой, интересной и увлекательной работы. А то ведь действительно, последнее время слишком многие члены Братства жили как бы по инерции.

— А тебя не тревожит, что наша с Антоном деятельность привела... не к самым утешительным результатам? — не в виде протеста, а скорее в шутку спросила Сильвия.

Шульгин тем не менее ответил серьезно:

— Абсолютно не тревожит. Прежде всего вы постоянно работали враздрай, не столько настоящее дело делали, как другому ходы забивали. Доминошники хреновы! Опять же, конкретной и конечной цели не было ни у тебя, ни у него. А здесь все наоборот. Вон Дмитрий скажет — есть карты, компас, известна точка рандеву. Очень сложно дойти?

— Бывает, что и сложно. Однако я обычно доходил... Только хотелось бы знать, где гарантия, что миры как состыковались, так и расстыкуются, и что при этом будет со всеми нами?

— Гарантия есть, — выбросил Шульгин на стол последний козырь. — Наши новые друзья отыскали стационарный переход из своего мира прямо вот сюда, он указал в окно, на тот отрог хребта, где между камнями скрывалось устье пещеры. Завтра пойдем его исследовать и снимать характеристики. А пока предлагаю обратить благосклонное внимание на обед, который для нас приготовлен. Боюсь, что он уже несколько перестоялся на плите.

— Только давайте решим еще один, организационный вопрос, — предложил Новиков. — Думаю, никто не будет возражать против предложения принять наших новых друзей кандидатами в члены Братства?

Ответом было всеобщее одобрение, частично словесное, частично выразившееся в обращенных к неофитам улыбках и дружелюбных кивках, а от рядом сидевшего Ростокина Ляхов получил даже крепкое рукопожатие.

И Вадим второй, не скрывая радости, сделал значительное лицо. Это ведь две большие разницы — агент на зарплате или полноправный член могущественной организации, повелевающей мирами.

Ляхов вспомнил про почти такое же дело с Пересветами и вдруг, сам от себя этого не ожидая, сказал:

— А если я не хочу? Вы можете делать все, что вам угодно, как угодно объяснять, но я в этом участвовать не хочу. Ни в каком качестве.

Увидел изумленные глаза Вадима.

Еще до того, как последовала реакция старших членов Братства, его нежно взяла под локоть рядом сидевшая дама, та самая Лариса.

— Юноша, кто же вас спрашивает? — спросила на вид двадцатипятилетняя девушка тридцатилетнего полковника.

На самом деле его спрашивали.

Вечер получился очень длинный, в течение которого хозяева, за исключением Ларисы, отнесшиеся к его заявлению с полным пониманием, пытались, каждый для себя и в меру собственных представлений, выяснить причину столь категорического неприятия.

Само собой, первым, кто увлек его в уютное, подходящее для выяснения отношений помещение, был Вадим.

— Ты что, совсем идиот или как? — вопрошал он на правах близкого родственника. — Такие предложения делаются одному из ста миллионов, и далеко не каждый год. Что тебе еще надо? Повелевать царицею морскою?

— Да ничего мне не надо, — отбивался Ляхов. — Просто не желаю я, чтобы меня использовали. Кто угодно и в любых целях, пусть и самых благородных. Присягу я давал общеармейскую плюс согласился принять флигель-адъютантство. И для меня достаточно. Не могу же я теперь в свите князя состоять, а выполнять приказы совсем других людей!

Заявить, что эти слова — признак догматизма и интеллектуальной отсталости — Вадим не решился, если даже думал именно так. А что ему помешало? Наверное, уважение к самому себе, в своей, так сказать, улучшенной реинкарнации.

Были бы другие обстоятельства, и он, скорее всего, предпочел бы честь выгоде. Но у него таких возможностей в его реальности, увы, не имелось. Подлостей он тоже не совершал, служил как привык, и тем не менее...

— Ладно, поступай как знаешь. На меня в любом случае можешь рассчитывать...

Общей для них обоих манерой закинул руки за спину, твердой походкой отошел к окну, но уже там закурил излишне нервно.

Понятное дело, раздрай внутри собственной личности.

Ростокин, гораздо более близкий по менталитету и сроку службы член Братства, долго и убедительно разъяснял Ляхову, что личная текущая реальность мало имеет точек соприкосновения с Всеобщей. Рассказал о собственном опыте 2055-2056 годов, 1924-го и некоторых других.

— Понимаешь, главное ведь не те или иные частные правды, которые по ограниченности нашего опыта кажутся единственно возможными и ценными. Главное — высшая истина в ее самых разнообразных проявлениях. Я впервые попал в стихию той Гражданской войны, о которой в книжках не писалось. Очень многое понял. Милейшие люди, которым в других обстоятельствах цены бы не было, в борьбе за идею превращались в гнусных подонков. А те, кто вроде бы, по формальной оценке их поступков, вроде нашего Паши Кирсанова, считались кровавыми прислужниками исторически обреченного режима, оказались гуманистами высшей пробы. Очень это, знаешь ли, трудно — взять грех на душу. Поставить к стенке сотню возвышенных идеалистов ради того, чтобы миллионы ничем не примечательных людей могли продолжить свое никчемное существование. Да вот давай, прямо завтра, — оживился Ростокин, — я тебя буквально на пару часов сопровожу в мой любимый год, просто по улицам прогуляемся, потом на столько же — в двадцать четвертый, в ту же Москву, сам все сравнишь и подумаешь. Главное — не спешить с окончательными решениями.

После чего, усадив его за столик рядом со своей подругой Аллой, доверительно предложил:

— А ты меня к твоим покойникам проводишь. У нас собственный опыт общения с ними есть. Вот и сравним, какие — настоящие, что у них общего, а что — разное.

К величайшему удивлению Ляхова, именно те люди, которых (как он думал) его согласие или несогласие вступить в Братство должно было занимать больше всего, отнеслись к этому с полным, даже оскорбительным равнодушием.

Ни Шульгин, ни Новиков, ни Воронцов, к которому он испытывал наибольшую симпатию, к нему даже не подошли после окончания застолья.

С точки зрения психолога он мог бы подумать, что это просто такой рассчитанный ход, сначала легкая артподготовка, а уже потом вступят в действие главные силы.

Но нет. Прошли все разумные для эффектно выдержанной паузы сроки — и ничего.

Наконец в зале остались только он с Вадимом, Белли, Басманов, Кирсанов. Уроженцы XIX века, не забивая себе голову высокими материями, уселись за покер при свечах, более не ограничиваясь свыше навязанной сдержанностью в употреблении спиртных напитков и ненормативной лексики. Выложили перед собой столбики золотых червонцев в банковской упаковке. Сдали карты.

Двойник предложил переместиться подальше, за плотную бархатную портьеру, отделяющую лоджию от общего помещения. Еще о чем-то поговорить хотел или просто выпить на прощание, до упора, или как получится.

И вот тут к ним вошел Шульгин.

Сбросивший пиджак, расстегнувший две верхние пуговицы рубашки, с несколько растрепанной шевелюрой. Совсем свой, простецкий парень, на вид — весьма нетрезвый. И все равно выглядящий по сравнению с ними, вроде бы опытными тридцатилетними мужчинами, вдвое, а то и втрое старшим. Умудренным неведомыми им жизненными коллизиями.

— Обо всем поговорили? — спросил он с доброй улыбкой, наливая себе из первой попавшейся под руку бутылки. — Не договорились?

Вадим, как-то потерявшись под прозрачным взглядом куратора, сделал слабый отрицающий жест.

— Ну и правильно. Уважаю, полковник. Убеждения — это самое главное. За них и помереть не жалко. Но жить — все равно лучше. Хочешь — маленькая задачка?

Ляхов, чувствуя, что сейчас его поймают, промолчал и даже отвернулся к окну, за которым в полную силу сияли южные звезды.

— Проект Юдифь — не слышал?

Ляхов мотнул головой.

— Ну, вы там, может, атеисты покруче нас, однако Библию иногда листать надо. Суть же вот в чем. Подругу твоего верного дружка Тарханова запрограммировали так, что в любую минуту она или грохнет вашего Великого князя, из пистолета, или булавкой в основание черепа, или совратит его совершенно непредсказуемым образом. Главная беда — до сих пор не знаю, кто такую пакость придумал, каким способом девушку зомбировал и когда будет сделано дело.

Шульгин стал настолько серьезным, с такой нескрываемой нервностью замял мундштук папиросы, что Вадим, совершенно не собираясь поддаваться, мгновенно ему поверил. Бывает же так...

Главное, Александр Иванович психологически точно не стал напоминать о присяге и флигель-адъютантских аксельбантах. О другом сказал:

— Как же ты с Сергеем на эту тему будешь разбираться? Знал — и не помог...

— А вы меня не провоцируйте, — только и ответил Ляхов.

— Тебя? — искренне удивился Шульгин. — Знаешь, парень, если бы я с провокаций кормился, давно бы с голоду сдох...

— Ну, черт с вами, господин Шульгин. Не думайте, что вы такой хитрый. И на вас найдется... А суть дела в чем?